Эта русская - Кингсли Эмис

– Боюсь, ее очень смутит твоя машина и весь прочий антураж, а потом, скорее всего, ее просто нет дома. И вообще, ты что, хочешь сделать это прямо сейчас, сразу?

– Почему нет? Кроме всего прочего, это развлечет Фредди, а ее как раз не мешало бы развлечь. Ты возможно, заметил, что старушка в последнее время слишком усердно закладывает за воротник, уж не знаю почему. Сегодня утром она была и вовсе странная, вроде как настороже пуще обычного, и при этом совсем не замечает, что кругом творится. Тревожно, ежели разобраться. Русская поэтесса – это как раз то, что может отвлечь ее от самокопания. Если малютка Анна окажется вне досягаемости, можешь рассказывать про нее Фредди во всех подробностях. Хорошо, я согласен, не стоит являться незваными туда, где ее, скорее всего, и нет. Позвонишь ей из «Дома», ладно?

Резиденция Радецки, известная под славянским названием «Дом», находилась на углу и на несколько метров отстояла от обеих улиц, частично скрытая деревьями неизвестного вида с матовыми, сероватыми листьями. «БМВ» подлетел к ней на полном ходу, и, когда дверь встроенного гаража стремительно взмыла вверх, шофер послал машину вперед мощным рывком, смягченным посредством какого-то внешнего приспособления, вроде тормозных закрылков у самолета. Ричард к этому уже привык, как и к плавности, с которой ведущая в дом дверь скользнула в стену, и к цилиндрическому стеклянному лифту, за которым мелькнул на миг заставленный тренажерами спортзал. Однако до сих пор он не мог свыкнуться с той частью дома, куда они теперь вошли: эксминстерские ковры, темные стенные панели и картины с изображением спаниелей, снулых осетров и битых фазанов, а также всяких штуковин, относящихся к лисьей охоте, наводили гостя на мысль о каком-нибудь отеле в Мейфейре, из тех, что так любят американцы.

– Это все не для того придумано, чтобы тебе было уютно или чтобы ты оценил наш вкус, – объяснил Криспин еще в один из первых Ричардовых визитов, когда они торопливо шагали мимо очень похожей на живую оленьей головы. – Это для того, чтобы ты чувствовал либо свое превосходство, либо свое ничтожество, и то и другое очень полезно для душевного здоровья. Как ты догадываешься, я тут довольно часто принимаю гостей. И деловых партнеров тоже.

– А тебе хоть что-нибудь тут нравится? – спросил Ричард тогда или позднее.

– Честно говоря, мне вообще все равно, что за вещи меня окружают, я имею в виду из тех, на которые только смотрят, но, пожалуй, в Уилтшире найдется пара-тройка безделушек, к которым я довольно нежно привязан. Но там, видишь ли, я очень редко принимаю гостей.

Хотя Ричард пока еще не видел этих безделушек, у него были основания полагать, что они не раскиданы по всему графству Уилтшир, как это можно было понять со слов Криспина, но сосредоточены в некоем здании, которое принадлежит Криспину и о котором тот несколько раз упоминал при иных обстоятельствах. В такие моменты Ричард поражался, как многогранна Криспинова жизнь; его собственная в сравнении казалась малокровной и безлюдной, хотя при этом ему никогда не приходило в голову, что он мог бы захотеть поменяться местами.

Криспин проводил Ричарда в какую-то комнатушку, где тот, вполне вероятно, никогда раньше не бывал, и оставил его там, сказав: «Вот тебе телефон». Ричард не сразу опознал телефон, затаившийся среди всяких других механизмов. Телефон был оснащен и облеплен множеством всяких кнопочек и лампочек и долго издавал всевозможные звуки, включая очень натуральное глухое рычание, прежде чем Ричарду удалось наконец добраться до Анны. На его объяснение и призыв она ответила по-военному кратко, как будто боялась подслушивания, и повесила трубку прежде, чем он успел проговорить хотя бы одну из заготовленных ободряющих фраз. Охваченный невнятной тревогой, он уставился в окно на сероватые листья зеленых насаждений, как вдруг снаружи начали доноситься звуки, куда громче телефонных, – приглушенные вопли, топот бегущих ног, еще топот бегущих ног, плеск бегущей воды, увесистый удар о противоположную стену, словно в нее бухнуло всей тушей какое-то животное размером с быка. Потом вошла Фредди.

– Какого гребаного дьявола ты сюда спрятался, бедолага слюнявый? – вопросила она. К моменту, когда она добралась до «бедолаги», ее тон сполз с непритворного нетерпения ко вполне продуманной приветливости.

– Криспин засунул меня сюда позвонить.

– Что? Криспин раздевается. То есть, я хочу сказать, переодевается. Он что-то такое сказал про какую-то русскую поэтессу, которая сейчас сюда приедет.

– Именно так. – Ричард вспомнил разговор о том, что Фредди пьет не в меру, и поэтому заметил, что она действительно пьяна, хотя, с его точки зрения, не сильнее обычного. – Она сейчас будет здесь.

– Да ну? А как же уой ды муоя бррриелездь?

– Кто-кто?

– Нгуоррн… Прости, Ричард, как Корделия?

– Спасибо, хорошо.

Напустив на себя еще большую приветливость.

Фредди проговорила:

– Ну пошли же, пошли, выпьем по рюмочке в… – Тут она запнулась, не столько из-за воздействия алкоголя, сколько из-за того, что комнаты в «Доме» по большей части не имели определенных названий.

– Это будет очень кстати.

– А она много знает про Ольгу, – ну, про эту твою русскую подружку?

– Анну. Боюсь, там и знать-то особо нечего, по крайней мере ничего интересного.

– Жаль это слышать, – громко и отчетливо выговорила Фредди.

– Да… слушай, пойдем-ка все-таки выпьем.

– Ох, ну конечно, какая я жуткая дура и стерва, идем скорее. В конце концов, еще рано о чем-либо говорить.

В комнате, где они собирались выпить, разглядывал книжные полки какой-то мужчина, уже с бокалом в руке, худощавый смуглый мужчина с волосами той фактуры, которая предрекает раннюю лысину, хотя в данном случае шевелюра сохранилась почти полностью. Услышав, как открылась дверь, он проговорил громким, недовольным голосом:

– Криспин что, действительно читает про все эти замки и дворянские гнезда? – Потом, обернувшись, он добавил: – Ох, простите, Ричард, я вас не заметил.

Хотя и не сразу, Ричард признал его: Годфри Радецки, брат Криспина. Во время их немногочисленных прежних встреч Годфри вел себя любезно, но настороженно, словно боясь, что разговор зайдет слишком далеко. Не требовалось особой проницательности, чтобы сообразить, какой именно темы он предпочитал не затрагивать – Корделии. Иногда он, правда, выдавливал из себя краткий вопрос относительно ее самочувствия, но явно не ради получения информации, а чтобы заверить Ричарда в беспристрастном к нему отношении. Одет он был, как и всегда, с безупречной аккуратностью.

Заметив, что они давно не виделись и что, он полагает, Ричард был все это время так же занят, как и он сам (успешным созданием театральных декораций, хотя этого он и не сказал), Годфри подошел поближе – все они оказались у сервировочного столика, на котором стоял поднос с бутылками. По предложению Фредди Ричард налил себе виски с содовой, причем позаботился, уже по собственной инициативе, чтобы виски было побольше. Он ничего не имел против Годфри, ни как человека, ни как предшественника по браку, однако редко кто вызывал в нем столь сильное смущение. Ученый-русист как раз загадал про себя желание, чтобы художник-декоратор куда-нибудь испарился, когда, поглядев на них по очереди, Фредди веско произнесла:

– Да, Годфри, Ричард как раз говорил мне, что Корделия теперь гораздо, гораздо лучше.

Годфри принял удар как настоящий профи, почти что не выпучил глаза и «Перье» из своего бокала расплескал разве что чуточку. Ричард поспешил ему на выручку, осведомившись, как поживают (да-да) Нэнси и дети. Как и Корделия, они поживают совсем неплохо, чего там говорить. Все остальные тоже.

От того, что все поживают хорошо, Фредди почувствовала себя неловко. Она в ускоренном темпе принялась переводить взгляд с одного на другого, что возымело по крайней мере один эффект – оба заговорили еще быстрее. Наконец, предупредив гримасой на несколько удлиненном лице, что сейчас что-то будет, она выпалила:

– Так замечательно видеть, как вы, ребята, друг с другом ладите. Сколько я знаю, вы встречаетесь-то раз в пять лет, а вот поди-ка, стоите тут и чешете языками почем зря. Просто здорово.

Ребята лишний раз доказали свое единодушие, одновременно замолкнув.

– Просто восхитительно, особенно если подумать, какие вы разные люди. Один – такой чувствительный и одухотворенный, другой – такой интеллектуальный и волевой.

Ричарду захотелось спросить, чего она в последнее время начиталась, но он промолчал. Годфри осведомился, неожиданно резким тоном:

– И который из этих двоих – я?

– Что значит – который, ты ведь человек искусства, верно?

– В таком случае боюсь, я не понимаю, о чем ты.

– Ну, в глубине души у вас должно быть очень много общего, вы ведь были женаты на одной и той же женщине.