Риск - Дик Фрэнсис

— Совершенно верно, — сказал я. — Но Блокнот на самом деле не падал, значит, упали вы, — тон ее был высокомерным и насмешливым.

— Не спорю.

— Нет, вы невозможны. — Она улыбнулась. — Блокнота поймали на соседнем поле, поэтому, пока вы переодеваетесь, я прогуляюсь в конюшни, дабы убедиться, что он в порядке. Встретимся на автостоянке.

— Прекрасно.

Я переоделся в обычную одежду, договорился с гардеробщиком переправить мои седла, шлем и прочее снаряжение в Аскот к будущей среде и коротким путем отправился на стоянку.

Толпа рассеялась, и только запоздавшие, вроде меня, расходились теперь по двое и по трое. Автомобили не заполняли стоянку плотными, ровными рядами, как утром. Еще не разобранные машины в беспорядке рассредоточились по всей площадке.

Я заглянул в салон «Доломита», посмотрел за спинками передних сидений. Никого.

Интересно, что бы я сделал, если бы там кто-нибудь оказался, с содроганием подумал я. Без сомнения, со всех ног помчался бы как можно дальше. Я стоял, облокотившись на машину, и дожидался Джосси. Похоже, никто не испытывал ни малейшего желания меня похищать. Тихий, весенний субботний вечер в Нортгемптоншире, расслаблявший не хуже выпивки.

Глава 10

Следом за мной Джосси доехала на светло-голубом «Миджете» до паба на южной окраине Оксфорда. Она заказала охлажденный коктейль в высоком бокале с фруктами сверху и крепким напитком на донышке.

— Папа школил Блокнота до посинения, — сказала Джосси, сложив губки венчиком вокруг соломинки, торчавшей из горки фруктов, как мачта из бурелома.

— Некоторых лошадей невозможно научить, — сказал я.

Джосси кивнула. Обмен любезностями закончен, понял я. Она иносказательно извинилась за безобразное поведение лошади, а я согласился признать, что ее отец изо всех сил старался научить мерина прыгать.

Есть тренеры (им, правда, далеко до Уильяма Финча), которые твердо убеждены, будто не существует лучшего места, чем настоящие скачки, чтобы зеленые новички научились прыгать. Но это все равно, что заставить ребенка карабкаться на Эйгер, не показав, как это делается.

— Что побудило вас стать бухгалтером? — спросила Джосси. — Это ведь ужасно скучная работа.

— Вы так считаете?

Она позволила мне вволю полюбоваться большими глазами.

— Вы, очевидно, нет, — сказала Джосси. Она слегка склонила голову, задумавшись. — Вы не выглядите скучным надоедой, и вы не ведете себя как скучный надоеда, если можно так выразиться.

— Судьи рассудительны, медсестры милосердны, шахтеры герои, писатели пьют.

— Иными словами, нечего ждать, чтобы люди соответствовали стереотипу.

— Именно.

Она улыбнулась.

— Я знаю Тревора с шести лет.

Негодница. Тревора, без всяких натяжек, едва ли можно причислить к скучным надоедам.

— Продолжайте, — сказала она. — Почему?

— Безопасность. Стабильная работа. Хороший заработок. Обычные стимулы.

Она скривила губы.

— Вы лжете.

— Почему вы так решили? — Люди, которые просто так рискуют свернуть себе шею на скачках с препятствиями, не бывают помешаны на безопасности, стабильной работе и деньгах.

— Тогда из-за мамы, — небрежно уронил я.

— Она хотела, чтобы вы выбрали эту профессию?

— Нет. — Я заколебался. Я никогда и никому не рассказывал, почему вырос одержимый пламенным рвением, таким же сильным, как истинное призвание.

Джосси ждала с насмешливым вниманием.

— У нее был паршивый бухгалтер, — сказал я. — Я обещал ей, что сам займусь нашими делами, когда вырасту. В сущности, все довольно банально.

— Вы так и сделали?

— Нет. Она умерла.

— Душещипательная история.

— Да, я предупреждал. Абсолютно банальная.

Она помешала фрукты соломинкой, иронии в ней немного поубавилось.

— Боитесь, что буду смеяться над вами.

— Уверен, — сказал я.

— Так испытайте меня.

— Ну… она была не очень практичной женщиной, моя мама. Отец погиб во время нелепого несчастного случая, и ей пришлось одной воспитывать меня. Ей было около тридцати. Мне девять. — Я замолчал.

Джосси действительно не смеялась, поэтому я продолжал, сделав над собой усилие:

— Она арендовала дом почти у самой набережной в Райде и открыла в нем пансион — всего на ступеньку выше обычных меблированных комнат. Удобный, но без права подавать напитки, что-то в этом роде. Таким образом она могла находиться дома, когда я возвращался из школы или наступали каникулы.

— Мужественная женщина, — промолвила Джосси. — Продолжайте.

— Легко догадаться, что случилось дальше.

Джосси допила коктейль до дна бокала, издав чавкающий звук соломинкой.

— Конечно, — сказала она. — Ваша мама умела хорошо готовить и принять людей, и понятия не имела, как подсчитывать и назначать справедливую цену.

— Она также платила налоги с сумм, которые следовало отнести к расходам.

— А это много?

— Безумно.

— Продолжайте же, — поторопила она меня. — Вытянуто из вас что-нибудь труднее, чем искать грибы.

— Иногда я заставал ее в слезах. В основном она плакала зимой, когда совсем не было постояльцев. Десятилетнему ребенку очень больно видеть, как плачет мать. Наверное, мне хотелось защитить ее. Правда, сначала я думал, что она все еще оплакивает смерть отца. Потом я понял, что она плакала всегда после встреч с мистером Джонсом, своим бухгалтером. Я пытался убедить ее поделиться неприятностями, но она говорила, что я слишком мал.

Я снова замолчал. Джосси вздохнула с раздражением и сказала:

— Рассказывайте дальше.

— Я посоветовал ей отделаться от мистера Джонса и нанять кого-нибудь другого. Она ответила, что я ничего не понимаю. Я пообещал ей, что стану бухгалтером, когда вырасту, и приведу в порядок ее дела. — Я криво улыбнулся. — Когда мне исполнилось тринадцать лет, она однажды утром отправилась в Бутс и купила двести таблеток аспирина. Она размешала их в стакане воды и выпила. Я нашел ее, когда вернулся домой из школы. Она лежала на постели. И она оставила мне записку.

— Что она написала?

— Она написала: «Дорогой Ро. Прости. Люблю. Мама».

— Бедняжка. — Джосси заморгала. И не засмеялась.

— Она составила завещание, — продолжал я. — Простенькое завещание на обычном канцелярском бланке. Она завещала мне все. В сущности, ничего, кроме ее личных вещей. Я сохранил все бухгалтерские книги и банковские ведомости. В течение нескольких лет меня перебрасывали от одних дядюшек и тетушек к другим, но я сберег в целости и сохранности эти книги и позже попросил одного знакомого бухгалтера взглянуть на них. Он сказал мне, что, наверное, мистер Джонс думал, будто работает на налоговую комиссию, а не на своего клиента. Я сообщил своему знакомому, что собираюсь стать бухгалтером, и заставил показать конкретно, что мистер Джонс сделал не правильно.

Вот и все. Конец истории.

— И вы до сих пор убиваете мистера Джонса, чтобы осушить слезы матери? — насмешливый тон вернулся, но в смягченном варианте.

Я улыбнулся:

— Мне нравится бухгалтерское дело. Вероятно, я никогда бы о нем и не подумал, если бы не мистер Джонс.

— Благослови Бог негодяев.

— Он был сверхправедным. Самодовольный, напыщенный осел. Вокруг по-прежнему полно мистеров Джонсов, которые не указывают своим клиентам все законные способы избежать налогов.

— Что?

— Глупо платить налоги, когда это не нужно.

— Но это очевидно.

— Многие люди платят по невежеству или руководствуясь дурными советами.

Я заказал нам еще по бокалу и сказал Джосси, что теперь ее очередь раскрывать семейные тайны.

— Моя мама? — изумилась она. — Мне казалось, весь мир знает мою маму. Она плавает на каноэ вверх и вниз по Амазонке и выискивает древние племена. И шлет домой донесения в виде серьезных статей для заумных журналов; Мы с отцом не видели ее много лет. В январе мы получаем поздравительные рождественские телеграммы.

Меня осенила догадка.

— Кристабель Сэффрей Финч! Бесстрашная женщина-исследователь, штурмующая непроходимую сельву?

— Именно, — кивнула Джосси.

— Боже мой.

— Скорее, черт возьми.

— Тревор никогда не говорил мне, — сказал я. — Впрочем, полагаю, он и не должен был.

Джосси усмехнулась.

— Тревор осуждает. Еще Тревор строго осуждает милые папины утешения.

Тети, как я привыкла их называть. Теперь я называю их Лида и Сэнди.

— Он очень осмотрителен. — Даже на ипподроме, где сплетни являются вторым основным занятием, я никогда не слышал о Лиде и Сэнди. Или о том, что Кристабель Сэффрей Финч, излюбленная героиня документальных фильмов об антропологии, была женой Уильяма.

— Сэнди — это его вечно больная секретарша, — пояснила Джорси, у нее постоянно то бронхит, то прострел, то аборт.