Риск - Дик Фрэнсис

Бинни помрачнел.

— Расскажите мне все, — потребовала Джосси, когда мы взяли курс на тренерскую трибуну, чтобы посмотреть следующий заезд. — Всю душераздирающую сагу о вашем похищении.

Я коротко рассказал ей, не вдаваясь в подробности.

— Вы имеете в виду, что вас ни с того ни с сего запихнули на корабль и отплыли вместе с вами в Средиземное море?

— Совершенно верно.

— Как забавно.

— Это было довольно неприятно, — мягко пояснил я.

— Надо думать. — Она замолчала. — Вы сказали, что бежали. Как вам это удалось?

— Прыгнул за борт.

Ее губы сочувственно дрогнули. Я сообразил, что с того отчаянного заплыва минуло всего четыре дня. А казалось, будто это происходило в ином мире.

Джосси принадлежала реальному, разумному миру, понятному, хотя и не всегда приятному. Рядом с ней я чувствовал себя намного увереннее, рассудительнее — и в большей безопасности.

— Как насчет обеда на обратном пути? — предложил я.

— У нас две машины, — возразила она.

— Нет причин, которые помешали бы им обеим остановиться в одном месте.

— Справедливо.

Она снова была одета в расклешенный наряд, на сей раз мягкого терракотового оттенка. В ее облике не было ничего приглаженного, нарочитого, но и ничего неопрятного, неряшливого. Серьезная девушка, интересная и любознательная.

— На окраине Оксфорда есть приличный паб, — сказал я. — Я поеду за вами.

Я вовремя переоделся для скачки, взвесился и передал самое легкое из своих седел старшему конюху из Эксвуда, который сопровождал лошадей на скачки: он дожидался у двери.

— Лишний вес? — иронически спросил он.

— Четыре фунта.

Он возвел глаза к небу, что красноречивее слов выразило его мнение: на скачки с препятствиями для новичков тренерам следует приглашать профессиональных жокеев, а не любителей, которые не в состоянии похудеть до десяти стоунов шести фунтов. Я не счел нужным упомянуть, что в день розыгрыша Золотого кубка весил на восемь фунтов больше. Когда я подошел к парадному кругу, они с Джосси ждали, в то время как младший конюх кругами водил достойного Блокнота под моим седлом на попоне с номером. Номер тринадцать. Но кто нынче серьезно относится к суевериям?

— Он малость брыкается, — с удовлетворением проговорил сопровождающий конюх.

— Когда вернетесь домой, — сказала ему Джосси, — пожалуйста, передайте отцу, что на обратном пути я остановлюсь пообедать с Рональдом. Так что пусть не волнуется из-за всяких автомобильных аварий.

— Ладно.

— Папа всегда поднимает шум по пустякам, — пояснила Джосси.

Сопровождающий конюх вновь подарил мне взгляд, не требовавший комментариев: он явно размышлял на тему, собираюсь ли я уложить ее в постель.

Очень многие зрители уже отправились по домам, и с парадного круга был хорошо виден непрерывный поток людей, устремившийся к воротам. Наблюдая за ним, я подумал, что мало найдется на свете вещей, деморализующих больше, чем выступление перед тающей зрительской аудиторией. С другой стороны, если вы запороли скачку, чем меньше народа это видело, тем лучше.

— «Жокеям сесть в седла», объявили полчаса назад, — сказала Джосси.

— Две секунды, — не согласился я. — Я слушал.

Сопровождающий конюх подсадил меня. Блокнот сделал попытку взбрыкнуть.

— Держитесь подальше от неприятностей, — напутствовала Джосси.

— Неприятность подо мной, — отозвался я, чувствуя, что благородное животное опять пытается меня сбросить.

Она бессовестно ухмыльнулась. Блокнот рванул прочь, неровными скачками подобрался к старту боком и заставил всех ждать, пока он проделает цирковой трюк, присев на задние ноги и молотя передними в воздухе. «Брыкается малость», — с горечью вспомнил я. Он сбросит меня раньше, чем поднимется лента, если я зазеваюсь.

Скачка началась, и Блокнот великодушно решил поучаствовать, помчавшись расхлябанным галопом, с которым сопряжена изрядная тряска и толчки из стороны в сторону. То, как он подошел к первому препятствию, ощутимо поколебало доверие к нему наездника, ибо скакун, похоже, собирался перевалить через барьер боком, точно краб.

Я не принял мер предосторожности, твердой рукой удержав Блокнота в арьергарде, ибо искренне надеялся, что всегда успею это сделать; поэтому его манера прыгать через барьер по диагонали собрала богатый урожай проклятий со стороны других жокеев. Бессмысленно говорить «извините» в самом разгаре скачки, особенно если вы — любитель, причем в неважной физической форме, которому следовало бы быть умнее и не позволять сбить себя с толку хорошенькой девушке. Я повернул голову Блокнота прямо, жестоко рванув поводья, — деятели из Общества охраны животных упали бы в обморок. Он отплатил мне, крутанув задом в воздухе и приземлившись одновременно на все четыре ноги, под немыслимым углом к ограде.

Этот маневр вывел его наконец на последнее место. Блокнот попытался исправить положение и понес меня по прямой перед трибунами. Пока мы боролись друг с другом на внешнем круге дистанции в полторы мили, я в полной мере осознал смысл рекомендаций тренера жокею: «Держаться на трассе и держаться подальше от неприятностей». Боже мой!

Меня нисколько не удивило, что Блокнот финишировал последним из двадцати шести участников в Ньюбери. Он стал бы последним из ста двадцати шести, обладай его жокей хоть толикой здравого смысла. Последнее место на Блокноте тоже не гарантировало сохранности, но коли на нем приходилось где-то быть, то держаться последнего места являлось самым разумным. Однако никто не позаботился сообщить об этом лошади.

Скаковая дорожка в Таустере уходит под уклон от трибун, вытягивается в прямую линию на дальнем конце дистанции и завершается изнурительным крутым подъемом перед последней прямой и финишным столбом. Самые медленные в мире победы одерживались здесь в слякотные дни в конце трехмильных скачек.

Но Блокнот помчался с холма на хорошей скорости и неуклюжими рывками, перемахнул через серию самых удаленных барьеров и только начал терять интерес к происходящему, как столкнулся на обратном пути с резким подъемом.

К этому моменту девятнадцать других участников находились далеко впереди нас, как и следовало ожидать. Из-за привычки брать препятствия сбоку в стиле «стой-иди» Блокнот терял в каждом прыжке метры, наверстанные на ровных участках.

Наверное, я слегка расслабился. Он подошел к следующему барьеру совершенно не правильно, проигнорировал мои попытки помочь ему, неистово взбрыкнул посреди прыжка и приземлился, ткнувшись мордой в дерн, и все четыре копыта догоняли морду. Нельзя утверждать, что последнее приземление разительно отличалось от шести предыдущих, просто оно оказалось самым неудачным.

Когда вас катапультируют из седла на скорости приблизительно тридцати миль в час, перед глазами все мелькает, точно в калейдоскопе. Я увидел, как бешено завертелись, слившись в одно целое, разрозненные картинки — небо, деревья, трава, — и втянул голову в плечи, скорее инстинктивно, чем осознанно. Некоторыми частями тела я чувствительно приложился к покрытой дерном земле, а Блокнот лягнул меня в бедро напоследок. Мир перестал кружиться, и полтонны лошадиного веса не обрушились с сокрушительной силой сверху. Жизнь продолжалась.

Я медленно сел, задохнувшись от удара, и увидел зад моего беззаботно удалявшегося подопечного.

Ко мне бежал врач «Скорой помощи» в знакомой черной униформе больницы Сент-Джон. Я испытал прилив паники. Условный рефлекс. У него было доброе лицо — совершенно незнакомый мне человек.

— Все в порядке, приятель? — спросил он.

Я слабо кивнул.

— Вы полетели кувырком вниз головой.

— М-м, — я расстегнул шлем и стянул его. Заговорить не получалось.

Грудная клетка содрогалась от недостатка воздуха. Он подхватил меня под руку и помог встать сначала на колени, а потом — как только я снова смог дышать нормально — на ноги.

— Кости целы?

Я кивнул.

— Гнутся — не ломаются, — весело изрек он.

— М-м…

Рядом с нами резко притормозил «Лендровер», и ветеринар, сидевший в кабине, сказал, что лошадей, требующих его внимания, нет и потому он готов подбросить Меня к трибунам.

— Вы упали, — заметила Джосси, когда после осмотра врача я покинул травмопункт с заключением «практически здоров» и вновь обретенной способностью глубоко дышать.

— Факт, — улыбнулся я.

Она искоса посмотрела на меня своими огромными глазищами.

— Я думала, все жокеи с болезненной чувствительностью относятся к напоминаниям о своем падении, — заметила она. — Только и слышишь болтовню о том, что обычно падает конь, а наездник всего лишь тонет вместе с кораблем.

— Совершенно верно, — сказал я. — Но Блокнот на самом деле не падал, значит, упали вы, — тон ее был высокомерным и насмешливым.