Матрёшка, или Побег из Москвы - Семен Ютов

превращается в котлы, в которых кипят грешники, и сковороды, на которых они жарятся. Но о каких котлах и сковородах можно говорить, когда все это актуально для телесных страданий, но никак не для душевных. Как душе может быть жарко от огня?

– Так а зачем все это так буквально воспринимать? Конечно, эту лубочные картинки про ад с котлами – упрощение для людей. Так им понятнее, примерно какие ощущения будут у души после смерти. Я думаю, что это такой своего рода ориентир, понятный в нашей земной системе координат. Те же, кто хочет более четко себе представлять, что будет происходить, находят ответ у святых отцов. И они рассказывают, что суть страданий души в том, что после смерти ей открываются все ее грехи и это осознание греховности как раз приносит страдания. Недаром святые в нашей, православной традиции, это, прежде всего те, кто осознает, глубоко осознает свою греховность. И не лицемерно или поверхностно из серии – грешен всем подряд, а именно четкое понимание, в чем именно. Со стороны такие люди, по нашим меркам, святы в том смысле, что не грешны, они же на самом деле святы тем, что уже при жизни максимально приблизились к тому состоянию души, которое мы в полной мере почувствуем после смерти, но будет уже поздно. Плюс, конечно, они в больше мере противостоят своим грехам, чем мы. Они как бы идут с открытыми глазами, а мы – с закрытыми. Вот в чем тут дело.

– Теперь, конечно, стало гораздо понятнее! То есть надо просто открыть глаза, и после смерти мучения уже не будут такими страшными!

– Просто! Конечно, ты сам понимаешь, что на самом деле это не так уж и просто. Не намного проще, чем поднять веки Вию.

– Какая-то страшноватая у тебя ассоциация! Но я с тобой согласен – когда всю жизнь живешь в слепоте, тебе это состояние кажется нормальным. Но какой слепец отказывался от шанса получить зрение? Получается, православие дает нам необходимые инструменты для операции.

– Да – или для операции, или для длительной, в течение всей жизни, терапии, что более распространено. Все-таки пример Савла не самый массовый. Хотя чисто физиологически он как раз ослеп, чтобы духовно прозреть.

– Но потом-то прозрел!

– Да, да, совершенно верно! Поэтому его пример такой яркий и точный для каждого христианина.

– При этом ты не просто открываешь глаза, ты меняешь угол зрения. Это как смотреть на решетчатый забор с большими расстояниями между прутьев: он еще только впереди, вдоль дороги, по которой ты идешь. И сначала ты видишь как будто сплошную стену. Но вот ты приближаешься к нему, и прутья забора как бы раздвигаются все больше и больше. А когда ты оказываешься напротив забора, то уже совершенно понятно, что это вовсе не стена, и можно легко рассмотреть – что за ним.

– И можно войти в калитку в этом заборе?

– Если она открыта и ты готов – конечно, можно.

– Думаю, я еще не готов.

– Думаю, ни один человек, который себя здраво оценивает, не сможет сказать, что он готов. И тут уже, мне кажется, как никогда в полной мере следует положиться на волю Божью.

– Да, на нее и положимся! – завершил разговор ФАС, – А теперь можно выйти на улицу и насладится пасхальным светлым днем – природа тоже поет, я это слышу: «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ!»

***

Сегодня идет дождь. Он идет весь день. Вознесение Господне… Говорят, что дождь – это символ любви между небом и землей. Эта мысль сразу окрашивает вроде бы неприглядный пасмурный день в совсем иные краски. Нет ощущения промозглости, но есть чувство очищения природы и единения между миром дольним и горним.

– Все-таки как женщинам легко тратить деньги. Вот они есть – и вот их уже нет, – заметил Фёдор, – нет, я не о тебе, конечно. Просто вчера напарник по команде жаловался, что его жена умудряется потратить все деньги, которые от него получает, буквально за считанные дни.

– Мне кажется, что расточительные жены даны мужьям, чтобы попробовать избавить их от жадности, – ответила Анна.

– А что, интересная мысль! – улыбнулся Фёдор, – и ведь жадным может быть как очень богатый, так и очень бедный человек. Вот мы сейчас гуляем с тобой по центу Москвы. Пятница, вечер, сколько тут разных людей. Одни, такие же как мы, прохожие, а другие – работают. Кого-то может как раз ждет дома расточительная жена, – Фёдор улыбнулся еще шире, – Смотри, сколько разных творческих людей, которым не посчастливилось стать богатыми и знаменитыми. И это совсем не значит, что они не такие талантливые, как звезды, собирающие стадионы. Тут тебе и русский рок играют, и классику небольшой оркестр, и черный парень покажет приемы с футбольный мячом под музыку.

– Просто им не так повезло в жизни, – заметила Анна.

– А в везении ли дело? Мне кажется все должно быть сложнее. Если подойти к любому из них и вызвать на откровенность, то, я уверен, мы услышим с тобой много разных историй. И, конечно, везение тут будет играть свою роль, но не уверен, что основную. Все ли из них сделали все, что могли для того, чтобы добиться чего-то большего, чем концерты в переходе? Кому-то действительно не хватило таланта, кому-то – силы воли доучиться, способности показать себя в нужный момент, а кому-то реально не повезло. Кто-то выбрал свой путь по ошибке, и так этого и не понял. А кто-то вообще делает это чисто для удовольствия, для него это вовсе не источник заработка.

– Подойдем, спросим? – полушутя, полусерьезно спросила Анна.

– Нет уж, – в такой же манере ответил Фёдор, – боюсь, откровенный ответ мы вряд ли получим.

***

– Так сильно светит солнце в глаза, а я, как назло, забыла очки! – сокрушается Анна, щурясь на яркое солнце – редкий гость даже в летней Москве. Оно забежало сюда совсем на чуть-чуть, но ему все равно не всегда рады.

– Девушка, обратите внимание на Ваши идеально уложенные волосы! С ними что-то не так! – как бы серьезным тоном говорит Фёдор.

– Что случилось? – остановившись, испуганно восклицает Анна, трогает прическу и натыкается на солнечные очки. Тут же расплывается в улыбке, одевает их, и, довольная, идет дальше.

– Это что, вот у меня как-то был случай, это прямо очень смешно. Еду я как-то в центр, выходить на Арбатской голубой ветки… Взбегаю по ступеням, и уже собираюсь открывать двери, чтобы выйти на улицу, вдруг меня осеняет: зонт забыл в вагоне метро. Вернусь,