Лабиринт - Яэко Ногами

И редкие деревья, чудом держащиеся на тонких, сползающих слоях выветрившейся почвы,— все окрасилось в один цвет. Горы казались железными и чернели еще более зловеще, чем при солнечном свете. Лишь где-то высоко-высоко в горах оставался узкий продолговатый просвет, в котором синела тяжелой густой синевой полоска чистого неба.

То громоздясь друг на друга, то непрерывной цепью тянутся горы. Зубчатые стены, острые, как пики, верхушки, изрытые морщинами скалы, угрожающе нависшие над кручами утесы, готовые вот-вот сорваться груды валунов. И в продолговатый синий просвет властно врезается причудливо изломанная линия горных вершин. Картина полна изумительных контрастов, придающих ей фантастический вид.

Иные полагают, что над созданием вселенной вместе с господом немало потрудился и дьявол. Глядя на горы Мёги, в это, пожалуй, можно поверить. В то время как всевышний старался создать во всем порядок и гармонию, нечистый, действуя, должно быть, за его спиной, стремился внести хаос, ломал и крушил то, что творец созидал.

По дну глубокого ущелья стремительно бежит и клокочет река Усуи. Но вот, вырвавшись из каменной теснины, она течет уже между отлогих берегов, усеянных мелкими камнями, тихая и прозрачная. Еще недавно своевольная и бурливая, теперь она покорно и плавно несет свои воды к мирным полям и садам, раскинувшимся внизу.

Раненый и его спутница принялись за свой запоздалый завтрак. Солдат недолго любовался видами, проплывавшими за окнами вагона. Взяв большую связку нори 178, он быстро, одну за другой, отправлял их в рот огрубелыми пальцами с опухшими суставами; оставшиеся несколько штук он положил обратно в пакет. Но в равнодушии солдата к красотам Мёги вряд ли повинен был голод; скорее всего, это зрелище было для него уже не новым. Сопровождавшая его женщина ела не торопясь и, вытянув шею, с детским любопытством тянулась к окну.

В Екогава поезд стоит пятнадцать минут. Внимание путешественников, которое только что было приковано к горам, теперь обращено на станционную суетню. Паровоз здесь отцепили. Вместо него в голове состава стал электровоз; другой такой же прицепили к хвосту поезда. Чтобы перевалить через горы Усуи с их двадцатью шестью туннелями, состав превращают в электропоезд, приспособленный для горных железных дорог.

Пассажиры высыпали на платформу — кто попить воды, а кто просто поразмяться. Но обычной для этой станции картины, когда люди с мисками в руках толпятся вокруг лотков со знаменитой местной лапшой из гречневой муки, теперь уже нельзя было увидеть. Ограничения военного времени усиливались с каждым днем, и местные жители не могли по своему усмотрению распорядиться ни одним мешком муки.

Поезд въехал в первый туннель — и сразу наступила ночь. Убирая остатки завтрака, завернутые в бумагу, женщина чуть повернулась к солдату. На ее щеках появился легкий румянец. Видимо, зрелище, которым она недавно любовалась, по-настоящему захватило ее. Может быть, поэтому она и не промолвила ни слова ни о диковинных горах, ни о том, как поезд переводили на электротягу, тогда как другие пассажиры только об этом и говорили. Раненый по-прежнему молчал и лишь изредка покашливал. Если бы не единственное слово, которое он произнес за всю дорогу, обнаружив при этом необычайно сильный голос, можно было бы подумать, что ранение сделало его не только хромым, но и немым.

Поезд шел через туннели. Короткое сияние дня чередовалось с такими же короткими ночами. Все чаще свет сменялся тьмой, и все заметнее холодало: чувствовалось, что климат меняется.

В долине Каруидзава, куда поезд выскочил из последнего туннеля, как выдавленный из тюбика столбик пасты, трава только-только пробивалась. Все небо было в тучах, кружился легкий снежок, стало еще холоднее. В Токио так бывает в феврале, а здесь время словно повернуло вспять. Раненый и его спутница особенно это почувствовали, когда, сойдя с поезда, пересекали вокзальную площадь и садились в электричку, идущую в Кусацу179.

На лиственницах с продолговатыми и острыми, как копья, верхушками хвоя еще не распустилась. Местами на ветках даже лежал снег, он таял, образуя под деревьями черные лужицы.

Еще не смеркалось, и если бы не непогода, был бы отчетливо виден дымящийся кратер Асамаямы. Но сейчас он почти весь был закрыт тучами, и сквозь них едва проступал лишь небольшой его краешек.

Вдали виднелись горы, почти целиком покрытые либо лесом, либо жухлой прошлогодней травой; в ясный день они радуют глаз своими мягкими, теплыми тонами. Но сейчас, под низко нависшим Темно-серым небом, горы стояли угрюмые и черные, будто нарисованные углем. Изредка сквозь облака пробивался робкий жемчужный луч, и тогда из мглы на мгновение выплывали выступы и впадины голых скал, похожих на гигантских истуканов. Становилось все холоднее. Поезд катился вперед, и в разбитые окна вагона врывался студеный ветер. Грязный, весь в щелях, вагон скрипел, как несмазанная телега.

Среди пассажиров были две дамы — одна совсем еще молодая, другая немного постарше,— одетые в ханкото180. Почти всю дорогу они говорили о ревматизме. Дама по-старше, кокетливо ежась от холода, шутливо заметила:

— Меня предупреждали, что в Кусацу еще греются у котацу, но я, право, не думала, что жаровня может понадобиться уже с полдороги.

Ее подруга, говорившая простуженным голосом, вытащила из сумочки светло-желтый фуросики и повязала его себе под воротник.

Поезд шел по плоскогорью по ветке, проложенной через горные районы провинции Синано и Дзёсю. Вулкан Аса-маяма совсем скрылся в тучах, досаждал холод, но и это не портило впечатления от пейзажа, который по-своему ничем, пожалуй, не уступал красотам Мёги.

Теснившиеся за окном безлесные горы, которые издали казались не больше искусственных холмиков в японских садах, теперь уходили на тысячи футов ввысь. На обширном плоскогорье, примыкающем к подножию Асамаямы, чернеет лес, в котором то тут, то там мелькают белые,-словно выбеленные мелом, стволы берез. Деревья еще стоят голые, по-зимнему унылые. И нигде вокруг ни одной распаханной полоски, ни одного селения. Зона бесплодных земель. Застывшая лава, пепел, галька — дары Асамаямы, которые он постоянно выбрасывает из своего пылающего чрева. Зима здесь долгая, морозы доходят до двадцати градусов — не удивительно, что эти места так и не удалось заселить.

Когда знаешь, как густо населена Япония, где повсюду ужасающая теснота, где мотыга не оставила в покое ни одного клочка земли, где даже посреди возделанных полей торчат и дымятся заводские трубы, трудно себе представить, что эти простирающиеся на. многие мили пустоши — тоже Япония, а не какая-либо иная страна.

Пассажирам скоро надоело любоваться природой. Почти все они, так же как и две молодые дамы, упомянутые выше, ехали