Столетняя война. Том III. Разделенные дома - Джонатан Сампшен

свидетельствует о том, что Клиссон и его друзья пользовались широкой поддержкой в политических кругах Франции. В частности оттуда исходила сильная поддержка программы административной и финансовой реформы, которая вряд ли могла продвинуться вперед, пока у власти находились герцоги Бургундский и Беррийский. Но основной проблемой было состояние королевских финансов. Коннетабль указал на нее в своем хвастливом обмене мнениями с Ричардом Эббербери. Нынешнее бремя налогов было политически непосильным. За последние четыре года было проведено не менее шести сборов таьли, помимо регулярного бремени от налогов с продаж и габеля. Однако денег постоянно не хватало и пришлось бы сильно сократить государственные расходы.

С отставкой королевских герцогов и их ставленников личность короля стала более значимым фактором во французской политике. Уже было ясно, что Карл VI будет совсем не таким правителем, как его отец. В двадцать лет он был широкоплечим, атлетически сложенным молодым человеком с густой бородой и светлыми волосами, которые уже начали редеть. Карл VI был искусным воином с сильным интересом к военному делу. Он был отличным наездником, умел обращаться с копьем и стрелять из арбалета не хуже любого из своих товарищей. Он также хорошо понимал свой статус короля. На протяжении веков французская монархия обросла слоем религиозного символизма и ритуалов. Как и большинство его предшественников, Карл VI должен был играть на публике роль иконы государства. Холодное достоинство, с которым он принял герцога Гельдерна в Карренциге, ничем не отличалось от лица, которое он показывал своим собственным подданным или радостным толпам, которые однажды вышли на улицы Авиньона, чтобы увидеть, как его несут к воротам, словно высеченное изображение. "Я никогда не видел государя, который выглядел бы столь хладнокровным и сопровождался людьми, чей облик был бы так похож на его собственный", — сообщал своему корреспонденту в городе Прато купец и финансист Франческо Датини. Но за стенами своих дворцов вдали от взглядов толпы, Карл VI производил впечатление на просителей и послов своей готовностью слушать и памятью на имена и лица. Однако даже это было маской. По мере взросления Карла VI его личная жизнь все больше расходилась с тщательно создаваемым образом короля. Он игнорировал обычай, согласно которому король не должен был участвовать в рыцарских турнирах и устраивал шумные попойки, продолжавшиеся до поздней ночи. В кругу друзей он надевал маскарадные костюмы, к немалому огорчению своих более консервативных министров. Он поздно вставал с постели и был безрассудно экстравагантным и отъявленным бабником. Король всегда оставался личностью. Но задолго до того, как его разум был затуманен болезнью и безумием, его способность к государственным делам была ограничена. Он был праздным, тугодумом и легко поддавался хандре и это делало его податливым для тех, кому он доверял[927].

Теперь главными фигурами в королевском Совете были Оливье де Клиссон, который оставался самым близким к королю политиком, герцог Бурбонский, единственный из дядей короля, сохранивший прежнее влияние, и Пьер ле Бег (Заика) де Виллен, бывший капитан французских наемников в Кастилии. Повседневное управление находилось в руках группы бывших слуг Карла V, которые прочно завладели расположением молодого короля и контролировали все доступы к нему. Бюро де Ла Ривьер, который постоянно находился рядом с королем, стал его самым влиятельным камергером. Жан ле Мерсье был назначен Великим магистром королевского двора и взял на себя ответственность за королевские финансы. Арно де Корбье ушел с поста председателя Парламента, чтобы стать канцлером Франции. Двое восходящих мужчин впервые стали заметными фигурами. Жан де Монтагю, отпрыск знатной династии королевских бюрократов, стал личным секретарем короля. После пятилетнего перерыва титул купеческого прево Парижа был возрожден для главного королевского чиновника столицы и присвоен молодому юристу Жану Жювенелю де Юрсен. Эти люди сформировали сплоченную команду, которая установила более прочный контроль над громоздким механизмом управления, чем любое предыдущее министерство. Хорошо осведомленный, хотя и недружелюбный наблюдатель отметил их необычную сплоченность. Они действовали коллективно, советуясь друг с другом наедине и поддерживая решения друг друга на Совете. Никому не позволялось подняться в правительстве короля, если он не был готов присоединиться к ним на их собственных условиях[928].

"И тогда во Франции начались пиры, поединки и танцы, больше, чем в течение многих предыдущих лет, — писал современник-биограф Жана де Бусико, — ибо молодые, энергичные и знатные люди призывали молодого короля к веселью, как это естественно для молодых душой людей в расцвете сил". В течение следующего года Карл VI отпраздновал свое совершеннолетие, устроив ряд грандиозных празднеств в Париже и его окрестностях. Однако ни одно из них не имело такого символического значения, как впечатляющие недельные торжества в Сен-Дени, которыми новый режим праздновал свой приход к власти и добивался популярности среди военной знати, ведущих фигур королевской администрации и парижской элиты. Поводом послужило посвящение в рыцари сыновей герцога Анжуйского, одиннадцатилетнего Людовика, титулярного короля Неаполя, и его брата Карла. Торжества были тщательно срежиссированной пропагандой королевского дома, намеренно придуманной для того, чтобы показать, что его судьба находится в руках молодого поколения. Ведущее место в публичных церемониях занимал сам король и его сверстники среди королевских принцев: младший брат Людовик, герцог Туреньский, и его кузены Пьер Наваррский, младший сын Карла Злого, Генрих, сын герцога Барского, и Жан (Иоанн), граф Неверский, восемнадцатилетний наследник герцога Бургундского. В течение трех дней участники состязались в поединках по спискам, установленным перед воротами аббатства, и пировали в огромном деревянном зале длиной почти 600 футов, специально построенном в большом дворе. Все происходило в соответствии с тщательно разработанными ритуалами, воссозданными на основе сказаний о Ланселоте и легенд о Святом Граале. Приглашения были разосланы в Англию, но единственными английскими гостями были изгнанники: Роберт де Вер, граф Оксфорд, который жил в Париже на пенсию от Карла VI; и Матильда Холланд, графиня Сен-Поль, единокровная сестра Ричарда II, теперь натурализовавшаяся во Франции, которой, как самой красивой из присутствующих женщин, была предоставлена честь вести лошадь короля. Оба они, должно быть, помнили День Святого Георгия 1377 года, когда под пристальным взглядом дряхлого Эдуарда III Англия праздновала приход нового поколения накануне одного из самых мрачных периодов своей истории. Как и молодым людям 1377 года, многим из аристократов в Сен-Дени суждено было встретить безвременную смерть в течение следующих трех десятилетий от рук убийц, палачей или самосуда, или на полях сражений при Никополе или Азенкуре. Празднества завершились 6 мая 1389 года замечательной церемонией, посвященной памяти Бертрана Дю Геклена, умершего девятью годами ранее. Меч и доспехи покойного коннетабля были внесены в церковь аббатства при свете сотен горящих факелов офицерами короны в сопровождении толпы родственников и сторонников Бертрана. Людовик Туреньский и молодые принцы королевского дома вышли вперед, чтобы предложить свои собственные мечи, как бы в знак прямой