Тень Уробороса (Лицедеи) - Сергей Гомонов

— Кто хватится и где?

— В Епархии, Зил. Садись и слушай. Не верь, а просто слушай. Потом я кое-что покажу тебе.

Мы уселись прямо на ступеньку, и я поставил свечу нам под ноги. Вирт повернулся ко мне. В черных провалах на месте его глаз угадывалось отчаяние. Я снова чувствовал его и понимал. С ним случилось что-то страшное. Нет, не только смерть Сита, а что-то еще. Свеча вспыхнула поярче, разгоняя страшный мираж и возвращая лицу Вирта глаза — живые и знакомые.

— Зил, всё плохо. То, что твоей гибели желал Иерарх Эндомион — полбеды…

Я поперхнулся воздухом. Откуда великому Иерарху знать о моем существовании и зачем ему нужна моя смерть? Мне с трудом удалось удержаться от вопроса, не бредит ли мой собеседник.

А Вирт продолжал:

— Гораздо хуже, что они с Благочинными привели в этот мир такую библейскую чуму, что недолго осталось жить Внешнему Кругу… Я грешен: в помутнении рассудка я помогал им в том ритуале с Зеркалом. Мор и его народ уже здесь. Неслышной поступью он поражает этот мир, словно страшная хворь…

Мне все сильнее казалось, что он сошел с ума и несет какую-то чепуху. Но свеча снова озарила его лицо, его ясный и разумный взгляд. Он не был сумасшедшим. Он много страдал, но сохранил рассудок.

— Кто таков Мор и его народ?

— Они — это мы. Я не знаю, как по-другому объяснить тебе. Я мало пребывал во Внешнем Круге, мало знаю. Я говорю, как понял, как уяснил себе то, что было передо мной. В нашем мире когда-то давно случилась страшная война, погубившая много людей. А в том мире ее не было. И все у нас с ними происходило по-разному. Вот все, что я знаю.

— Так зачем они здесь, Вирт?! — ужаснулся я.

— Им нет места там. Они задыхаются. Их стало невероятно много. А Эндомион предложил им сговор… Людей Внешнего Круга он считает искусственными, противными Всевышнему, достойными искоренения. Пришедшие им на смену, как он говорит, будут настоящими людьми и вернут мир Богу…

Я решительно не понимал ничего из того, что он мне рассказал. Как возник этот «другой» мир? Какое дело Иерарху до проблем Внешнего Круга? И при чем тут я?

— Ты сказал, что Иерарх желает моей гибели. Меня от него прячет Агриппа?

— Да. Магистр догадался обо всем. Идем. Теперь мне нужно кое-что показать тебе.

Мы выскользнули из подвала. Снаружи смеркалось, и покинуть Хеала незамеченными нам стало проще. Вирт шел, чуть обгоняя меня и придерживая на бедре рукоять своего меча.

— Что теперь происходит с людьми Внешнего Круга и этими… пришлыми?

Он пожал плечами, и наплечники вскинулись, точно Вирт взлетал.

— Если не война, то не знаю.

— Что ты хочешь мне показать?

— Ты сам увидишь. Не буду ничего говорить: хочу, чтобы ты понял.

— Тогда хотя бы объясни, почему Владыко Эндомион собирался умертвить меня? Как я стал ему известен?

Вирт шикнул, и мы переместились в молельню, став там на колени и прикинувшись погруженными в медитацию послушниками. Мимо нас, не замечая и тоже о чем-то беседуя вполголоса, прошли настоятель и хозяйственник монастыря.

Когда все стихло, мой друг торопливо вскочил на ноги и помчался в сторону алтаря. Я — за ним. Мы проникли за колонны, пробежали через низкий и узкий коридор и вскоре очутились на монастырском погосте.

— Ты стал известен Иерарху по одной причине. Тебе с самого рождения прочили сан следующего главы нашей Епархии. Потому у тебя такое второе имя.

— Но ведь, даже если это так, вступление в сан происходит лишь после смерти правящего Иерарха, не раньше! — воскликнул я, решительно не понимая, чем я мог досадить Эндомиону, пусть по каким-то неведомым мне причинам и должен был когда-то в далеком будущем продолжить его работу.

— Да. После. Но посмотри на себя в зеркало, а потом попробуй отыскать в библиотеке старинные гравюры с портретом Основателя Фауста. Он изменил наш мир. Он приветствовал появление новых людей, смешение всех известных религий, рас и национальностей. А в тебе течет его кровь, у тебя его характер, образ мышления и…

…Тут что-то взблеснуло у меня в памяти. Я лежу в пыли где-то под землей, у рукотворной каменной стены. Дышать нечем. От жары песок готов стать стеклом. Мои внутренности выворачивает от боли, кровь утекает в пересохшую землю. Всего несколько шагов я не дошел до погребальной камеры, как это было отмечено на секретной карте… Сознание уплывает…

…и я смотрю на Вирта, а он, внимательно, на меня:

— Ты здесь, Зил? Смотри.

Мы находились посреди кладбища. Под ногами там и тут чернели мокрым камнем надгробные плиты с именами почивших в вечности монахов. На глаза попалось имя рыжего Сита. Но Вирт, поклонившись могиле, коснувшись плиты и что-то прошептав, повлек меня дальше. На самом краю погоста одиноко пристроилось свежее захоронение.

— Прочти, — посоветовал мой спутник.

С внутренним трепетом подошел я поближе и, пораженный, прочел: «Зил Элинор, послушник монастыря».

— Я был на этих похоронах, — прошептал Вирт. — И Эндомион, и Мор, и я проверяли: это был ты, и ты был мертв, мертв окончательно и бесповоротно. Но я подождал ночи, в отличие от них…

Для меня его слова были набором непонятных звуков. Лишь позже я начал осознавать, что он говорит.

— Могилу разрыли два монаха-лекаря, возле них стоял и ждал Агриппа. Твой труп погрузили на носилки и унесли прочь. Это захоронение пусто, они закопали пустой гроб.

Словно лезвие меча Желтого Всадника пронзило меня наяву. И я вспомнил каждую секунду своей жизни во Внешнем Круге вплоть до последних слов на пустыре близ Бруклинских развалин в Нью-Йорке на Земле…

Фауст, взгорье Каворат, «Ничья» земля, конец июля 1002 года

Серая птица, высидевшая птенцов в гнезде над монастырской дверью, кружила в небе. Она радовалась перерыву между дождями. Безрадостная земля далеко внизу была ей привычна. Птица никогда не раздумывала, любит ли она места, в которых родилась и живет. Она просто незатейливо жила, ничего не пытаясь изменить, найти, открыть. И однажды ей довелось узнать человека — он подкармливал ее. Не то чтобы дело дошло до дружбы, но птаха подпускала ближе к себе и к гнезду только его.

И сейчас она видела этого человека бегущим по дороге. Птица была любопытной, поэтому тут же снизила полет и последовала за ним. Ей было видно, где кончается эта дорога: серо-желтая лента вела к большому поселению, огражденному стеной. С виду город казался безлюдным, но птица не раз видела там жителей, прячущихся в домах, а иногда и человеческих детей, маленьких и громкоголосых.

Старый знакомый преодолел мост над глинистой речушкой и чуть сбавил бег. Пернатой наблюдательнице показалось, что он устал, и она полетела дальше, к Городу на взгорье.