Все страхи мира - Том Клэнси

— Господин президент, есть вопрос, который нуждается в неотложном обсуждении, — произнес генерал.

— Что это за вопрос?

Фремонт заговорил спокойным, размеренным голосом профессионала.

— Сэр, после того как ракетные войска стратегического назначения в наших двух странах приведены в состояние боевой готовности, это изменило расчет мощности стратегического ядерного удара. Раньше, когда у нас было свыше тысячи межконтинентальных баллистических ракет, ни мы, ни Советы не думали о том, что мощность первого удара, способного вывести из строя ракетные базы противника до такой степени, что он окажется не в состоянии нанести сокрушительный ответный удар, представляет собой стратегическую реальность. Для этого требовалось бы рассчитывать на что-то трудноосуществимое. В настоящее время ситуация изменилась. Ракетная технология вошла в стадию резкого совершенствования, а сокращение количества наземных действительно важных целей означает, что такой ракетный удар становится теперь теоретически возможным. Прибавьте к этому запоздание Советов в демонтаже их устаревающих СС-18 — чего требует договор о сокращении стратегических вооружений, — и вполне может создаться ситуация, при которой появится стратегический перевес, делающий упреждающий первый удар весьма привлекательным. Не забудьте, что мы сокращаем наши ракетные силы быстрее, чем они. Да, мне известно — Нармонов лично заверил вас, что через четыре недели они ликвидируют отставание и будут точно соблюдать график сокращения вооружений. Однако сейчас, насколько мы знаем, их ракетные полки по-прежнему находятся в боевой готовности.

Далее, сэр, — продолжал Фремонт, — если сведения, имеющиеся у вас, относительно того, что Нармонову угрожают его же военные, верны, то в этом случае, сэр, ситуация становится совершенно ясной, правда?

— Объясните, что вы имеете в виду, генерал, — произнес Фаулер так тихо, что командующий стратегической авиацией едва расслышал его слова.

— Сэр, а если доктор Эллиот права и они действительно рассчитывали на то, что вы будете присутствовать на матче? Вместе с министром обороны Банкером. При существующей системе командования нашими вооруженными силами это нанесло бы нам очень чувствительный удар. Я не утверждаю, что они напали бы на нас, но, вне всякого сомнения, они оказались бы в таком положении, что, отрицая свою причастность к взрыву в Денвере, могли бы объявить о переменах в своем правительстве таким образом, чтобы с помощью обычного устрашения не допустить нашего вмешательства в этот процесс. Это уже достаточно плохо. Но теперь создалась ситуация, при которой им ясно, что они упустили свою главную цель. Не так ли? И о чем они сейчас думают? Они могут думать о том, что вы подозреваете их в причастности к этому взрыву и что вы достаточно рассержены для того, чтобы нанести им ответный удар — тем или иным способом. Если они думают именно так, сэр, им может прийти в голову мысль, что лучше всего защититься от нашего ответного удара с помощью превентивного нападения и быстро лишить нас возможности ответить тем же. Господин президент, я не утверждаю, что они рассуждают таким образом, но такую возможность нельзя исключить.

И холодный вечер стал еще холоднее.

— Каким образом можно остановить их от запуска своих ракет, генерал? — спросил Фаулер.

— Сэр, есть только один способ удержать их от соблазна нанести ядерный удар по Соединенным Штатам. Это особенно важно, когда мы имеем дело с их военными. Это разумные и хорошо обученные люди. Как все хорошие военные, они думают, прежде чем действовать. Если им станет ясно, что мы будем готовы нанести удар при первом признаке нападения, тогда с военной точки зрения их нападение становится бессмысленным и будет сразу отменено.

— Это хороший совет, Роберт, — сказала Эллиот.

— Каково мнение НОРАД? — спросил Фаулер. Президенту даже в голову не пришло, что он обращается к генерал-майору, чтобы тот оценил правильность мнения генерала армии.

— Господин президент, если мы хотим вернуть создавшуюся ситуацию на разумные рельсы, это правильный путь.

— Хорошо. Генерал Фремонт, что вы предлагаете?

— Сэр, в данный момент мы можем привести свои войска стратегического назначения в состояние боевой готовности номер один. Кодовое слово операции — «ОТСЧЕТ». После этого мы будем находиться в состоянии максимальной боевой готовности.

— Они не сочтут это провокацией?

— Нет, господин президент, не сочтут. По двум причинам. Во-первых, мы и так находимся в состоянии высокой боевой готовности, они знают об этом и, хотя весьма обеспокоены, не выразили никакого протеста. Это является единственным признаком разумного поведения, который мы пока заметили. Во-вторых, они не узнают об этом до тех пор, пока мы не предупредим их сами о том, что чуть повысили уровень боевой готовности. Не обязательно предупреждать русских, пока они не начнут вести себя подозрительно.

Фаулер отпил кофе из очередной чашки. Он понял, что скоро ему понадобится посетить туалет.

— Генерал, давайте не будем торопиться с этим. Дайте мне подумать несколько минут.

— Очень хорошо, сэр. — В голосе Фремонта не было заметно явного разочарования, но в тысяче миль от Кэмп-Дэвида командующий стратегической авиацией повернулся и взглянул на своего заместителя начальника штаба.

— Что это? — спросил Парсонс. В настоящее время ему нечего было делать. Срочно связавшись с Вашингтоном, он решил доверить анализ частиц, собранных им на месте взрыва, другим членам группы, не хуже его знакомым с лабораторной процедурой. Теперь Парсонс вызвался помочь врачам. У него были с собой приборы, с помощью которых он измерил степень радиоактивного облучения у пожарных и горстки уцелевших посетителей стадиона, потому что обычные врачи не обладают достаточным опытом в этом деле. Положение было не особенно радостным. Из семи человек, сумевших уцелеть при взрыве, у пятерых уже проявились симптомы тяжелой радиационной болезни. Радиоактивное облучение у них составляло от четырехсот до тысячи рентген. Шестьсот рентген — максимальная доза облучения, при которой еще возможно выжить, хотя известны случаи, когда люди выживали в результате героических усилий врачей и при более высоких дозах. Разумеется, если можно назвать словом «выживание» способность человека прожить еще один или два года с телом, раздираемым несколькими формами рака. К счастью, последний из семи получил, по-видимому, наименьшую дозу радиации. Он замерз, хотя его руки и лицо жестоко обгорели, но зато не страдал еще от приступов рвоты. Вдобавок, он совсем оглох.

Парсонс увидел, что это был молодой человек. В мешке с одеждой, что находился рядом с его кроватью, находился револьвер и значок полицейского. Кроме того, он сжимал что-то в руке и, когда поднял голову, увидел рядом с руководителем группы чрезвычайных ситуаций агента ЦРУ.

Полицейский Пит Доукинс был в состоянии глубокого шока, едва живой. Он дрожал всем телом — мокрый, замерзший, переживший больше ужаса, чем может выпасть на долю человека, сумевшего уцелеть. Его сознание разделилось в трех или четырех направлениях, каждое из которых имело определенную устремленность, причем ни одно из направлений не было логически связанным. Впрочем, одна мысль в его сознании удерживалась вместе как единое целое благодаря профессиональной подготовке полицейского. Когда Парсонс провел каким-то прибором по одежде, которая еще совсем недавно была на Доукинсе, полуслепые глаза полицейского увидели совсем рядом еще одного мужчину в синей пластиковой куртке, на рукавах и груди которой виднелись крупные буквы ФБР.

Молодой полицейский рванулся вперед, выдернув из вены на руке иглу от аппарата внутривенного вливания. Врач и медсестра, стоявшие рядом, силой уложили его обратно, но Доукинс сопротивлялся отчаянно, с силой безумного, протягивая руку к агенту ФБР.

Специальный агент Билл Клинтон тоже испытал тяжелое потрясение. Лишь причуда служебного распорядка спасла ему жизнь. У него был билет на матч, но пришлось отдать его другому сотруднику. Из-за этой неприятности, которая всего четыре дня назад привела его в ярость, жизнь молодого агента была спасена. То, что он увидел на стадионе, потрясло его. Полученная Клинтоном доза облучения — всего сорок рентген, по словам Парсонса, — перепугала его до смерти, но он был тоже полицейским и потому взял листок бумаги из руки Доукинса.

Он увидел, что это список автомобильных номерных знаков. Один номер был обведен кружком и рядом с ним стоял вопросительный знак.

— Что это значит? — спросил Клинтон, наклонившись к полицейскому через плечо медсестры, пытавшейся вставить в вену Доукинса иглу.

— Фургон, — прошептал полицейский, не слыша вопроса, но догадываясь о его содержании. — Проехал мимо меня… попросил сержанта проверить, но — южная сторона, рядом с телевизионными фургонами. Это был фургон компании Эй-би-си, маленький, в нем сидели двое, я пропустил его. Его не было в моем списке.