Россия в годы Первой мировой войны: экономическое положение, социальные процессы, политический кризис - Коллектив авторов

Из материалов следствия видно, что большевики пользовались сомнительными деньгами от контрабандно-спекулятивных торговых акций. Можно также предположить, что немецкие деньги через Л.Б. Красина, работавшего в Русско-Азиатском банке, действительно поступали большевикам, но не по тем каналам, по которым предполагали сотрудники Чрезвычайной следственной комиссии{2769}. Скорее всего это было известно Ленину{2770}, но вряд ли вызвало у него какие-либо моральные угрызения. По представлениям тогдашних левых социал-демократов, согласно «единственно верной» марксистской теории империалистический мир объективно движется к своей собственной гибели, оставалось только помочь ему в этой «исторически-прогрессивной» задаче за его же деньги.

Провал наступления заставил активизироваться меньшевиков и эсеров. 27 июля под председательством Ф.И. Дана состоялось совместное совещание представителей Бюро ЦИК Советов рабочих и солдатских депутатов, Бюро исполкома крестьянских депутатов, Центрального бюро профсоюзов, союза металлистов, представителей социалистических партий. Критика правительства не ослабла: звучали заявления о том, что «ведомство торговли разбойничье гнездо», меньшевик Н. Череванин вновь обвинял министра Пальчинского в саботировании экономической программы коалиционного правительства{2771}. Но радикальных предложений по реорганизации власти не прозвучало. Меньшевик Б.О. Богданов предложил учредить специальный орган — Комитет обороны страны из представителей «революционных» организаций и созвать съезд демократических сил. Поначалу решили провести съезд уже на следующей неделе, затем сообразили, что это невозможно по организационным причинам{2772}.

Тем временем правительство награждало себя все новыми и новыми полномочиями. Помимо арестов большевиков, запретов ряда съездов и собраний и спешной отправки на фронт солдат тыловых гарнизонов (особенно петроградского и киевского) начались аресты членов земельных комитетов, которые в соответствии с инструкциями министра земледелия Чернова брали на себя заведование земельными запасами. Представители военного отдела при Крестьянском Совете потребовали от Чернова немедленного осуществления объявленного курса, а тот не придумал ничего лучшего, как отправить их к Керенскому. Последний, в свою очередь, вновь направил их к министру земледелия. Создавался заколдованный круг. «Керенский и Чернов становятся палачами, — записывал в дневник 16 июля Пришвин. — И делают они совершенно то же, что и буржуазия… Изменяют слова и формы, сущность остается одна». 22 июля он добавлял: «В комитеты мы не верим. И даже в Учредительное собрание не верим… Не хватает какого-то звена»{2773}. Людям не хватало способности к гражданской самоорганизации, а ее и быть не могло. Демократическим политикам оставалось лишь бессильно сопротивляться ходу событий.

7–9 августа состоялось Совещание демократических организаций по обороне. В речи Ф.И. Дана была поставлена цель: «Взять дело обороны страны в свои руки и вырвать влияние у тех, кто ставит свои классовые интересы выше национальных». В принятой резолюции говорилось о необходимости «значительных жертв от всех классов населения» в борьбе с разрухой. Представители крестьянской секции со своей стороны предложили привести твердые цены на зерно в соответствие с ценами на продукты промышленного производства. Но установить «справедливый» баланс цен было уже невозможно. Состоявшийся 3–5 августа в Москве торгово-промышленный съезд осудил хлебную монополию как «меру антигосударственную», вызвавшую ухудшение продовольственного положения{2774}. 20 августа очередное частное совещание членов Государственной думы также подвергло критике хлебную монополию и деятельность местных продовольственных комитетов{2775}. Тем временем на местах крестьяне начали захватывать реквизированный у помещиков хлеб. Не прекращалась агитация против твердых цен. На этом фоне предложения Совещания выглядели нереалистичными. Политика местных продовольственных комитетов, озабоченных, прежде всего, сохранением хлебных запасов для нужд местного населения, все менее согласовывалась с общегосударственной продовольственной программой. Но что-либо изменить было уже невозможно.

Ясно, что Совещание оказалось пустой говорильней, способной лишь вызвать дополнительное раздражение в правых кругах. Образованный на нем Объединенный комитет демократических организаций фактически дублировал работу ВЦИК. Левая общественность не справлялась с ситуацией.

5. От Государственного совещания к корниловскому выступлению

Московское Государственное совещание было задумано как демонстрация единения всех «живых сил страны», т. е. «патриотов», стоящих выше партийных доктрин. Однако в низах оно заранее обрело имидж контрреволюционного сборища. Теряющую авторитет и силы власть приходилось подпирать — теперь не только личным авторитетом, но и своего рода общественными пристройками. А людей, готовых выступать в роли ее «советчика», по-прежнему было предостаточно.

Впервые мысль о создании органа, призванного объединить сторонников «порядка», была высказана на заседании Исполнительного комитета московских общественных организаций 24 апреля 1917 г. Но правительство решилось на проведение Государственного совещания лишь в связи с июльскими событиями, о чем и объявило 31 июля. Однако начиная с 6 июля большевистское руководство уже принялось пугать общественность «смертельной опасностью», исходящей от формирующегося «гнезда контрреволюции»{2776}. Не удивительно, что непосредственной реакцией на открытие совещания стала однодневная стачка протеста московских рабочих и служащих. Бастовали железнодорожники, персонал типографий, электростанций, магазинов. Остановился трамвай. Ходили слухи, что буржуазных делегатов отказываются обслуживать в ресторанах половые{2777}. Не избежали соблазна побастовать даже служащие той организации, которая должна была служить эталоном патриотизма — Земгора{2778}.

Состав участников Государственного совещания поражал не только числом (2414 человек), но и продуманной пестротой. От всех четырех государственных дум было приглашено 488 человек, а от Крестьянского союза и Советов -329. Торгово-промышленные организации и банки представляли 150 человек, города — 147, земский и городской союзы — 118, в то время как армия и флот лишь 117 делегатов. Кооперативы присылали 313 человек, а профсоюзы только 176. Представительство национальных организаций выглядело вызывающе заниженным — всего 58. Немного было и духовных лиц — 24 человека. Формально характер представительства соответствовал и принципу паритетности, и реальной значимости в жизни страны тех или иных профессий. Но в условиях социального спроса на «простые решения» самый состав совещания скорее раздражал, нежели примирял.

Сомнительно, что намерения большинства участников соответствовали ожиданиям масс. Так, министр финансов Н.В. Некрасов сообщил, что нынешние расходы Временного правительства «нам не по карману», особенно напирая на непомерные требования рабочих. При этом он указал на необходимость ограничения пайков семьям солдат, высказался за увеличение косвенного обложения, а в целом призвал к «порядку» и жертвам ради победы{2779}.

Ситуация в продовольственной сфере была близка к безвыходной. С.Н. Прокопович отметил, что использование частновладельческого аппарата для хлебных заготовок становится невозможным ввиду «резко недоверчивого и даже прямо враждебного отношения к торговому классу со стороны местного населения». Дело доходило до того, что некоторые продовольственные управы и комитеты «низвергались за попытки и даже только намерение воспользоваться услугами торговцев»{2780}.

Противоречия накапливались, единого решения комплекса проблем не намечалось. Пылкая речь Керенского, как всегда, прерывалась аплодисментами. Однако прозвучавшая угроза о стремлении, «прежде чем погибнуть», прийти на помощь стране «с железом и со всею силою принудительного аппарата государственной власти» звучала беспомощно{2781}. Впрочем, у совещания была другая, более конкретная, задача: приподнять фигуру Корнилова в качестве нового главнокомандующего, призванного навести порядок в терпящей поражение армии и все менее управляемом обществе.

9 августа Корнилов прибыл в Петроград в сопровождении военного отряда с пулеметами. На вокзале ему была устроена торжественная встреча, на площадь он был вынесен на руках и затем в сопровождении текинцев отправился к Иверской на молебен. Хорошо зная, что его ожидает Керенский, он тем не менее вернулся на вокзал, в свой вагон{2782}. Это уже походило на демонстрацию, которая продолжилась при появлении его в Большом театре.