Елисейские Поля - Ирина Владимировна Одоевцева

драгоценности… Это так часто бывает…

Она выпрямляется:

— Как вы смеете? Он сын моей подруги. Я сама русская.

Зеркальный пробор почтительно наклоняется.

— О, мадам, простите. Я не мог знать. Это так часто бывает. Через три дня вы получите адрес мсье Савельева. Плата вперед.

Мадам Дюкло никуда не выходит. Она сидит у окна и ждет.

«Ждать даже приятно, но все-таки лучше бы уже поскорее».

Она еще может ждать. Не очень долго, но может… Обещанное письмо пришло на третий день. Адрес Савельева: Марсель, Отель Зеленого слона.

— Амели. — Мадам Дюкло еще держала письмо в руке. — Путеводитель. Укладывайте чемодан. Я еду сейчас.

Спального места не удалось получить. Но разве это важно? Соседи по купе с удивлением смотрели на красивую даму, ни на минуту не перестававшую улыбаться.

Темно. Поезд останавливается. Лион…

Мадам Дюкло поправляет твердую подушку под головой. «Я поймала тебя, поймала. И не выпущу. Ты спишь, ты ничего не предчувствуешь. А я еду к тебе, еду, еду. И завтра…»

В окнах солнце, круглые холмы, низкие деревья Прованса.

И вот уже море, синее, сияющее. И вот уже Марсель.

Она выходит из вагона. Как странно, что она идет, а не летит.

Вот он, Марсель, город света, город счастья.

Высокая белая лестница сверкает. Она жмурится от блеска. Носильщик укладывает чемодан в такси.

Прямо к нему? Но как же она приедет к нему грязная, в измятом платье, с вещами? И зачем теперь торопиться? Ведь впереди вся жизнь. Она столько ждала, может и еще полчаса подождать.

В отеле слуга показывает комнату:

— Я могу предложить еще бо`льшую. Этажом выше. Из нее чудный вид на море.

Вид? Какое ей дело до вида?

— Все равно. Я беру эту комнату. Велите принести мой чемодан.

Она натягивает чулки. Ноги еще влажные после ванны. Надо вытереть. Она берет полотенце, смотрит на свои колени и вдруг краснеет. Полотенце падает на пол.

Как здесь жарко. Даже трудно дышать.

Целую ночь не спала. Веки, должно быть, опухли. Жаль, что он увидит ее такой.

Она подходит к зеркалу.

Нет, лицо взволнованное, счастливое. Только под глазами круги.

Голова кружится от усталости, волнения и счастья.

…Она тихо постучит, войдет и станет на пороге. Он будет читать у окна. Он повернет голову, не успеет встать.

— Здравствуй, — скажет она по-русски. Она видит в зеркале, как шевелятся ее губы, произнося забытое русское слово. — Здравствуй.

Она ближе наклоняется к зеркалу.

— Коля…

И, совсем касаясь холодного стекла, шепчет:

— Я люблю тебя. Я люблю тебя.

Надо спешить. Ведь он может уйти… Нет, он никуда не уйдет. Он ждет ее. И все будет хорошо. Не может не быть хорошо.

Толстый хозяин в подтяжках сонно говорит:

— Третий этаж. Комната сорок два.

Мадам Дюкло поднимается по узкой лестнице. Только одно может теперь помешать — если сердце разорвется от счастья.

№ 42. Она стучит. Ответа нет. Она ждет, потом стучит громче. И опять нет ответа. Она нажимает ручку. Дверь поддается.

Почти пустая, ободранная комната. У стены неприбранная кровать. На столе бутылка и кусок хлеба, груда газет на кирпичном полу, и в окне синее южное небо.

— Нет дома. Вышел.

Что же. Она подождет здесь. По коридору идет гарсон с ворохом грязного белья.

— Мсье Савельев скоро вернется?

— Савельев? — Гарсон тихо свистит. — Нет Савельева. Уехал.

— Как уехал? Куда?

— В Россию. На пароходе. Только что. Если мадам очень поспешит, она еще захватит его в порту….

Мадам Дюкло выбегает на улицу.

— Такси, такси. Ради бога, — говорит она, — скорее в порт. Если успеем к пароходу….

Бегут дома. Зеленая вывеска прыгает. Шляпа сбилась набок, волосы свисают на лоб. Мадам Дюкло ничего не видит, ни о чем не думает. Только бы успеть.

Она не отрываясь смотрит в затылок шофера. И всей своей волей, всей своей кровью, биением своего сердца старается заставить мотор работать скорей.

Только бы успеть…

Автомобиль несется по людным улицам, мимо магазинов, кафе, полицейских и круто сворачивает в порт.

…По синим блестящим волнам медленно и торжественно уплывает большой белый пароход. Он еще совсем близко.

— До свиданья, до свиданья! — кричат провожающие и машут платками.

— До свидания, до свидания! — несется с парохода.

Синее сияющее небо, синие сияющие волны и белый пароход — как снежная гора. Французский трехцветный флаг широко развевается, черный дым уходит вверх.

Она выскакивает из автомобиля.

Подбегает к самому краю набережной.

— Пароход… Это пароход в Россию?

Вот уплывает ее счастье, вот уходит ее жизнь. Медленно, медленно в сияющее море, в горячем ветре, под сияющим небом.

Еще видно, еще можно дышать. Белые трубы, флаг, дым…

И уже нет ничего. Ни парохода, ни счастья, ни жизни.

1927

Сухая солома

Вика сидит на кровати, свесив босые ноги, и грустно смотрит на нарисованную на обоях кошку. Няня уже два раза приходила одевать его, но Вика отталкивает ее. Оставь! Уходи! И должно быть, дура. Вика и живых не любит, а эта дохлая. А что у нее бант розовый, так ведь не настоящий, только так, для обоев. И все-таки Вика всегда смотрит на нее по утрам, когда грустно. А грустно бывает часто. Так грустно, что ничего не хочется, даже на лодке кататься. Оттого что ночью снятся дурные сны, а вспомнить их нельзя. Противная кошка! Это она виновата. Не сидела бы тут — все было бы хорошо.

Дверь открывается. В детскую входит мама в нижней юбке с вышивкой в дырочки. Волосы ее заплетены в две косы, плечи голые.

Мама делает строгое лицо:

— Няня говорит, что ты опять капризничаешь. Смотри у меня!

Но Вика не верит. Он утыкается головой в мамину юбку:

— Мама, мне скучно, мне скучно.

Юбка в дырочки шуршит. От нее пахнет розой и еще чем-то неопределенным и нежным — мамой. Во рту становится сухо, подбородок начинает дрожать; Вика громко плачет:

— Скучно!

Мама опускается на колени, обнимает Вику, целует его мокрые щеки:

— Вика, не плачь. Стыдно. Ты маму обижаешь, ты Бога обижаешь.

Но Вика всхлипывает:

— Скучно.

Мама гладит Викины светлые волосы. У нее такое же, как у Вики, маленькое, круглое грустное лицо.

— А ты думаешь, мне не скучно?

Вика от удивления перестает плакать.

— Тебе скучно? Но ведь ты — мама.

Мама — это что-то вроде феи. Только еще лучше. Разве мама может скучать? Мама смеется:

— Ну конечно. Я пошутила. Давай-ка одеваться.

Вика тоже смеется и спрыгивает с кровати.

— А где твой ангел? Я тебе его пришпилила к