Елисейские Поля - Ирина Владимировна Одоевцева

— Мадам нездорова? Пойти за доктором?

Но мадам Дюкло нетерпеливо сдвинула брови:

— Я вам сказала: можете идти.

Горничная осторожно закрыла дверь и побежала на кухню рассказывать о невероятном событии: «Мадам не будет обедать».

Кухарка и судомойка долго охали и качали головами, потом на носках подошли к дверям спальни и поочередно прикладывали глаз к замочной скважине, стараясь рассмотреть, что там происходит.

Но в спальне ничего особенного не происходило. Розовый вечерний свет широко освещал комнату. Мадам Дюкло продолжала сидеть в кресле у окна. Руки ее были все так же сложены. Губы все так же улыбались.

Небо начало тускнеть. Стало почти темно. Из-за крыши черного дома медленно-медленно выползла огромная зеленоватая луна и неподвижно повисла над черной трубой. Белые перистые облака, как стая лебедей, налетели на нее, совсем закрыли ее на минуту и понеслись дальше.

Мадам Дюкло вздохнула, медленно встала и покачала головой:

— Ах, как я устала…

Она разделась, не зажигая света. Черное платье печально упало на ковер. Черные чулки покорно легли рядом с ним. Она откинула одеяло, опустила голову на подушку и закрыла глаза. Холодные простыни зашуршали. Длинные волосы рассыпались по плечам, обвились вокруг шеи.

Пусть… Все равно. Вставать, причесываться… Окно осталось открытым. Лунный свет ложился узкой полосой на ковер, освещая туфли мсье Дюкло. Медная кровать тускло поблескивала.

Мадам Дюкло открыла глаза, взглянула в окно. Луна показалась ей круглым зеленым лесным озером и свет ее — влажным. Ей вдруг мучительно захотелось пить.

— Ах, как мне грустно, — вздохнула она. — Никогда еще не было такой странной луны, никогда еще не было такой печальной ночи….

…Она проснулась. Окно открыто. На полу валяется платье. И даже волосы не заплетены. Что с ней было вчера? Но воспоминания вчерашнего вечера путались со смутными ощущениями сна. И ничего нельзя было ни вспомнить, ни понять. Солнце падало на красное шелковое одеяло. И только одно было ясно, только одно — жить, жить, жить.

Она соскочила с постели и, ступая босиком по ковру, подошла к туалету. В зеркале отразилось бледное лицо с серыми глазами, прямым носом и маленьким красным ртом. Темные спутанные волосы падали на лоб и на плечи. Это ее лицо, такое молодое, такое страстное. Да, именно страстное. Бледное и страстное, как у героинь Жорж Санд.

Тридцати четырех лет ей дать нельзя. Только у рта тонкие морщинки, почти незаметные.

Она улыбнулась. Жить, жить, жить. Еще не поздно, еще можно.

Но отчего она так долго ждала? Ведь она свободна, свободна и богата.

Она села на кровать, натягивая чулки. Какие у нее прелестные ноги, а чулки черные, бумажные. И туфли черные, тяжелые. Кто ее заставляет их покупать?

Она застегнула высокий воротник и снова подошла к зеркалу.

В черном неуклюжем платье, с пышной высокой прической, она выглядела провинциалкой. И лицо уже не казалось страстным и необычайным. Просто немного поблекшее, вдовье лицо.

Кто ее заставляет так уродовать себя? Точно нарочно. «Главное, умело организовать свой гардероб», — вспомнила она. Да, советы мадам Рафф пошли ей на пользу.

Она рассмеялась, торопливо надела траурную шляпу, взяла черные перчатки. Сердце быстро забилось. Она свободна, она богата, она в Париже. Она как будто только сегодня приехала в Париж и сейчас впервые увидит его.

Она вышла из дому с чувством радостного освобождения, с тем самым давно забытым чувством, с которым она когда-то покидала институт.

На улице она остановилась, глубоко вдыхая веселый парижский воздух.

Жить, жить, жить….

В шляпном магазине на рю Рояль приказчица развела руками:

— К сожалению, у нас ничего не найдется для мадам.

— Но почему?

— О, я вижу, что нужно мадам. Мадам не придерживается моды.

— Покажите мне, пожалуйста, самые модные шляпы.

Продавщица чуть презрительно подняла брови, что значило: «Ведь все равно не купишь».

— Если мадам желает. Но с прической мадам…

Мадам Дюкло торопливо распустила волосы. Шпильки упали на ковер.

— Я сегодня же остригу волосы. Я так примерю.

Продавщица недоверчиво смотрела на нее.

— Я беру эту и вот эту. А покажите ту, серую.

И продавщица уже улыбалась подобострастно:

— Серое мало кому идет. Но с цветом лица мадам…

Мадам Дюкло шла по улице и смеялась. Ей было весело, весело, весело. Как она прежде не знала, что так приятно покупать?

Мимо проходили элегантные женщины. Вот и она будет такой же. Она снова рассмеялась. Как в сказке о Золушке. Сейчас замарашка, а будет принцессой…

Мадам Дюкло вбежала в подъезд. Короткое платье шуршало, маленькая шляпа плотно обхватывала голову, в руках новая сумочка и большой букет красных роз. Раньше она возила цветы только на могилу мсье Дюкло.

Высокие каблучки застучали о ступеньки. Их сухой стук отдавался в сердце.

Ах, как весело, весело, весело.

Наверху хлопнула дверь. Кто-то спускался. Молодой человек в серой шляпе поравнялся с ней.

Она подняла голову и, все еще улыбаясь, посмотрела на него. Он остановился у окна, пропуская ее, и приподнял шляпу. Солнечный косой луч упал на его светлые волосы. Его большие зеленоватые глаза, такие блестящие, что казались влажными, смотрели на нее пристально и удивленно.

Их взгляд почему-то напомнил вчерашний влажный лунный свет, и на минуту снова, как ночью, мучительно захотелось пить.

Она прошла, прижимая розы к груди.

Он растерянно извинился и, дернув плечом, побежал вниз.

Кто он такой? Пришел в гости или новый жилец? Надо будет спросить у управляющего.

Она открыла дверь своим ключом. Полутемная прихожая была заставлена картонками.

— Столько пакетов принесли, я не знала, должна ли я их принять. И в спальне все полно… — Горничная щелкнула выключателем. — О, мадам! — испуганно вскрикнула она. Темная краска стыда залила ее щеки. — Что мадам с собой сделала? Мадам узнать нельзя.

Мадам Дюкло бросила розы ей на руки:

— Поставьте в воду и несите все пакеты ко мне.

Крышки картонок глухо падали на ковер. Шелковая бумага жалобно свистела.

Платья, розовые рубашки, чулки, кружева, искусственные цветы легкой горой легли на кровать.

Мадам Дюкло, взволнованная, счастливая, примеряла туфли, платья, шляпы. Смотрела на свою маленькую круглую голову, на свои длинные подведенные глаза и впервые подкрашенные губы.

Неужели это она?

В дверях спальни молчаливым упреком стояла прислуга. Она служила в доме уже пятнадцать лет.

— Я всегда это предвидела, — говорила толстая кухарка, вернувшись в кухню. — В мадам всегда было что-то такое развратное. — Кухарка прищурила левый глаз. — Она плохо кончит. Вот увидите.

Похожая на лошадь горничная кивнула:

— Она плохо кончит.

И судомойка юлила:

— Да. Она плохо кончит…

Лампы ярко горели перед большим зеркалом. Пахло духами.