Ликвидатор. Исповедь легендарного киллера. Книги 1, 2, 3. Самая полная версия - Алексей Львович Шерстобитов

гордостью, властностью, той самой, что заставлял многих отворачиваться от него, просить, умолять, и умирать просто так.

Такие минуты тонки и неоднозначны. Лишь только фотографы разглядели слабинку и образовавшуюся брешь в «газетной» защите, что частично открыло лицо подсудимого, сразу защелкали затворы фотокамер, засверкали фотовспышки, оживив монотонное чтение озвучиваемого приговора.

Почему-то после этого все находящиеся «за стеклом» с еще более великим напряжением начали вслушиваться в каждое слово, изрекаемое Председательствующим. Даже «не свои» приговоры заставляли напрягать слух, улавливать каждое слово, осознавать тяжесть чужой судьбы, соизмеряя наказание преступлению, высчитывать пропорции, зависимости, на основе которых пытались высчитать и свой срок…

Грибкову дали небольшой срок, который увеличивался на следующих нескольких процессах на год-два. Избежание тяжкого, вполне заслуженного наказания, с пониманием того, что Пылеву это не удастся, сегодня наложило на его лицо тень злорадства, не сползающую до самого окончания. Сыплющиеся огромные другие срока на находящихся позади него в «аквариуме», заставили отодвинуться от них ближе к стеклу и смотреть только вперед. До него не было никому дела, зла к нему тоже никто не испытывал, правда, ощущаемая им самим простая, зато непрекращающаяся неприязнь, отражающаяся от гладкой поверхности стекла во взгляде каждого, сталкивала его самого в злобу, направленную ко всему и ко всем. Интересно, что то же самое испытывал и Олег Пылев, но он не мог перекрыть эти эмоции таким же злорадством. Любому обвиняемому в этом зале было и проще, и легче…

Махалин получил срок за двадцать лет, второй суд отправит его стараниями федерального судьи Откина на вечный, который он воспримет мужественно, лишь с одной мыслью о Грибкове: «Почему я не убил этого урода, столько было возможностей?! И ведь не было бы ничего. Какой дурак этот Пылев! Че мы поперлись в эту Одессу, нахрена нам сдались эти скачки?! Чем я думал?! Обоих их надо было валить…, обоих! И «Пыля» и «Булкина»! Ну ничего, может быть еще откусаемся!».

Не могу не сказать здесь об участи Олега Михайлова[74], на показаниях которого была основана основная часть второго суда. Делаю это не столько по своей прихоти, в предыдущем томе мое мнение есть, сколько по просьбе Надежды Юрьевны, испытывающей личную благодарность к этому человеку за его показания, многое раскрывшие на этих заседаниях – он выступал свидетелем на «её» процессе, рассматриваемом убийство ее мужа. Через год государственный обвинитель запросит ему восемнадцать лет, на столько же он и рассчитывал. Это подтверждали и оперативные сотрудники и следователи прокуратуры, проводившие до суда расследование, так и должно было быть, если бы не…, если бы не то, что мы вряд ли точно узнаем.

Предъявленные ему десять убийств, по мнению судьи Откина (на процессе, описываемом изначально, Председательствующим выступал федеральный судья Усов) «потянули» на «пожизненное заключение». Оглашение в приговоре этих двух слов, тогда взорвало зал непредсказуемыми, небывалыми по силе эмоциями. Сам подсудимый ясно расслышав их, несколько минут переспрашивал у окружавших его «подельников». На вопрос «Его чести»: «Подсудимый, ясен ли Вам приговор?» – ответил: «Дааа…, да нет». Председательствующий сдвинул брови, «проложив» между ними две глубокие бороздочки кожаных складок, нахмурился, и напрягшись в скулах, повел подбородком в сторону. Вернув эту часть лица на место, с явным неудовольствие поинтересовался:

– Ну и чем же он так вам не понятен?

– Восемнадцать? … Вы сказали «восемнадцать»… илиии?.. – Зал затих, все устремились взглядами на ставшего центром вселенной человека в мантии, с которым никто не мог согласиться в случае «приговора навсегда»:

– Пожизненное заключение, то есть безвременное. Вы будете иметь право подать через двадцать пять лет прошение на помилование.

– Двадцать пять… – Надежда, хотя бы на эту цифру, проскочила в осипшем мигом голосе, а проскочив, потерялась в повисшей тишине.

– Вам объяснят ваши товарищи… Можете обжаловать в процессуальном порядке, если желаете… ПО-ЖИЗ-НЕН-НОЕ ЗАК-ЛЮ-ЧЕНИ-ЕЕЕЕ…

– Понят-т-т-тно… – До Михайлова дошла суть фразы, но свое положение он сможет осознать только через несколько месяцев, поняв, что никто ничего сделать не может, что он оставлен, брошен, погребен обстоятельствами заживо. Постепенно начнут наяву являться убиенные им, он найдет утешение в вязании. Постепенно связанные шерстяные носки станут получаться с семью-десятью пятками. Распуская свои забавные со стороны изделия, Олег повторяет все заново, пока не стираются пластмассовые крючки для вязания.

Постепенно человек утрачивает индивидуальность и сознание, превращаясь в тень себя, после в тень тени личной, затем чужой, следуя в пустоту и, наконец, превращаясь в тень пустоты, уже не помня ничего из ставшего ничем, в ничтожестве и пропадая…

Так умерщвляет даже в раскаянии уныние, не дающее сделать человеку такой нужный спасительный шаг…

Случайно дошедшая весть о сроке Михайлова взорвала эмоционально Надежду: «Как он мог?! Как ты, судья, твою мать, мог так поступить?! Ты же весь процесс подряд пользовался его показаниями, каждый раз говоря, какой он молодец, и что это обязательно учтется. (Это действительно так, очевидцами тому были десятки присутствующих.) Какое лицемерие! Мало ли, что этому судье не поверилось в его раскаяние – да и хрен с ним! Так же нельзя! Надо что-то делать! Рядовский, Ванин, Трушкин, они же уверяли и его, и меня в период дачи им показаний еще на «нашем суде», что он заслужил, как и Пустовалов, и Грибков, как и Леша Кондратьев, в конце концов, конечный срок. Почему у них конечные срока, а у него нет?! Ничего, все исправим, они же обещали, значит просто какая-то ошибка! Я им верю, я верю ребятам, я же видела блеск уверенности в их глазах! Ничего, сегодня же поговорим»[75].

Наступившая очередь Олега Пылева, притянула все внимание присутствующих к его персоне. «Момент славы» не принес ему ни малейшего удовлетворения, а вот произнесенные после зачитывания всех «подвигов» слова приговора, оказались…

А убийцы кто?

Со стороны такая Надина забота о «пехоте» мало кому была понятна, но именно вышеперечисленные опера и следователи проводили с ней долгие беседы, уверяя, что убийцы по безысходности, по слабости, есть те же жертвы, как бы странно это ни звучало. Конечно, они должны, обязаны и непременно будут отвечать за свои поступки и преступления, никто их не собирается оправдывать, что невозможно в принципе, но учитывать это необходимо!

Киллерами тоже становятся по разным причинам, но и тех и других нельзя смешивать с другими, убивающими себе подобных, поскольку даже психиатрия подразделяет их всех по группам. Киллер – это, в отличии от убийцы, проводник зла, но не его генератор, убивающий выборочно, профессионально, имея свои принципы, берясь за убийства тех, кого считает возможным, впрочем, это очень