Автобиография большевизма: между спасением и падением - Игал Халфин

ряда диалогов между Хорохориным и его сокурсниками, в ходе которых ниспровергается его вульгарный натурализм. Несчастья, которые он переживает, учат уважать сознание человека. Взвалив на себя непростую теоретическую задачу, Гумилевский создает язык, в котором, не выходя за рамки марксистской идеологии, появляются «воля», «личность», «любовь» и сходные понятия, прежде отвергавшиеся как «идеалистические». Если «классовое сознание» героев Малашкина позволило некоторым из них наладить отношения с пролетариатом, то Гумилевского больше занимала способность «сознания» студентов взять под контроль их инстинкты. В первом случае сознание приближается к универсальному духу, во втором – к функции организма, обладающей уникальной способностью преодолевать саму себя.

Необходимость скорректировать взгляды студентов, преобразовать и как-то смягчить их натурализм становится очевидной лишь под конец романа. Но сначала проследим, как разворачивается повествование и его основная мысль. Роман начинается со сцены в трамвае, где Вера соблазняет Хорохорина, но потом возмущается его цинизмом и отказывает ему. Хорохорин впадает в состояние одержимости погоней за сексуальной разрядкой, похожей на то, что испытывал Исайка Чужачок из повести Малашкина. «Ему стало ясно, что он теряет свое всегдашнее душевное равновесие… что все это – естественный результат того, что потребность в женщине не была удовлетворена нормально в этот вечер. Он пожал плечами, завидуя изумительной ясности своего мировоззрения и гордясь собой»[1817].

Читая такие эпизоды, цензоры сетовали на то, что Гумилевский изображает «в искаженном свете половую жизнь рабочей и учащейся молодежи»[1818]. «„Собачий переулок“ – грубое изображение студенческого быта свиной щетиной малярной кисти, – говорили студенты. – Нередко дело представляют так, что якобы мы отрицаем наличие в нашей среде явлений, описанных у Льва Гумилевского. Нет, категорически нет… Кому-кому, а нам лучше знать свой быт, его и положительные стороны и отрицательные, больные и „мрачные“»[1819]. Превозносилось «отсутствие элемента романтизма и мистической идеализации в половой жизни»[1820]. Беспорядочность половых связей оправдывалась, потому что исключала возникновение привязанности к одному партнеру. Моногамия ставила под угрозу единственную верность в жизни коммуниста – верность партии. «Любовь всегда грешит тем, что поглощает мысли и чувства „двух любящих сердец“, в то же время она изолирует, обособляет любящую пару от группы»[1821]. Любовь определяется как «эгоизм двух», своего рода буржуазный уклон, в силу которого одного члена коллектива предпочитают всем остальным[1822].

В самом начале романа Хорохорин объясняет, что «любовь» – это миф. «Мы не признаем <…> никакой любви! Это все буржуазные штучки, мешающие делу! Развлечение для сытых!»[1823]

Анкеты студентов начала 1920‐х годов показывают, что парни разделяли такое восприятие любви:

На ваш вопрос о любви ответить не могу. Вам должно быть прекрасно известно, что любви, как ее понимает большинство, нет.

На вопрос о любви не дал ответа, так как не понимаю, что такое любовь.

Любовь не признаю, понимаю ее как привычку к человеку.

Чтобы говорить о любви, нужно знать, что она представляет и есть ли она вообще. Из опыта жизни у меня выработался такой взгляд, что тот любит, кто не может сдержать свои чувства.

Нам некогда играть в любовь… Наша работа не позволяет терять на это много времени[1824].

Среди красной молодежи получила распространение поговорка: «Любовь начинается идеалом, кончается под одеялом»[1825]. Председатель пионерского суда увещевал пионера Чугунова: «Один ты с ней мог быть для сношений. Это – твое личное дело. Если она тебе нужна для физических сношений, ты мог честно, по-товарищески, заявить ей об этом, а не развращать подниманием платочков и мешки вместо нее не носить. <…> Любовью пусть занимаются и стихи пишут нэпманские сынки, а с нас довольно здоровой потребности, для удовлетворения которой мы не пойдем к проституткам, потому что у нас есть товарищи. <…> Лучше хулиганом быть, чем любовь разводить»[1826].

Многие студентки оставались консервативными в вопросах пола. По результатам анкеты Е. В. Полякова (ноябрь 1924 года), 50 % слушательниц Ленинградского медицинского института не имели сексуального опыта[1827]. Все это было очень не революционно. Студент Одесского педагогического института считал важным стимулирование женской сексуальности в равной степени с мужской: «Необходимо доказать женщине, что воздержанность и стыд перед половым актом вредны, а не полезны. Женщина должна смотреть на половой акт, как и мужчина. Она должна отказаться от оборонительной политики и перейти к наступательной, то есть необходимо увеличить предложение женского тела»[1828]. Автор газеты «Правда» вторил: «Девушки должны были пойти навстречу просьбе товарищей-комсомольцев и снять с них сексуальное напряжение, чтобы они, вдохновленные и довольные, смело шли к новым трудовым победам! Эрос революции должен помогать молодежи строить светлое коммунистическое завтра!»[1829] В комсомольской ячейке школы памяти Чернышевского в Нижнем Новгороде в 1926 году по вечерам «организовывались попойки, парни приставали к девушкам». Если «девушки не соглашались, их удаляли из ячейки». В Полтаве, судя по письмам, комсомольские вожаки говорили уж совсем прямо: «Отдайся, полюби и будешь комсомолкой». Тех, кто не соглашался, исключали с формулировкой «не активна» (см. случай с Фрумкиной из Ленинградского комвуза выше)[1830].

И в самом деле, в анкетах студенток, собранных врачом-гигиенистом И. И. Гельманом, отношение к любви в лучшем случае амбивалентное:

Любви не признаю. Что значит любовь к одной личности? (18 лет, не имевшая половых сношений, мелкобуржуазн.)

<…> Имея определенный взгляд, что половое сношение не может быть без любви, опасаюсь, что мое первое половое сношение будет без любви. Если не полюблю, то ради своего здоровья и работы пойду на такой компромисс… Я опасаюсь, что половая жизнь очень отразится в моей общественной работе, ибо никого не люблю и не знаю, как поступить… Боюсь, что воздержание повредит моему здоровью. Мучительно… (23 года, еврейка, из рабочей среды; 1-ые половые ощущения на 18‐м году; половых сношений не имела.)

Хотелось бы сложить свою половую жизнь в виде кратковременных любовных отношений, которые не связывали бы жизнь, а проходили бы известными периодами. Я хочу жить самостоятельно, не зависеть ни от кого материально и проч. (18 лет, девушка из рабочей семьи, не имела половых сношений.)

На вопрос, имела ли половые сношения – ответ: На днях буду иметь (в проекте). (Еврейка 23 лет, мелкобуржуазная, не имела половых сношений.)[1831]

Женское тело никем и ничем не «ограничивалось», разве что медицинской профилактикой, и удовлетворяло «половой инстинкт» наряду с другими биологическими инстинктами, такими как жажда или голод. На лекции о «вреде многоженства» комсомолки рассуждали, что если про многомужество лектор ничего не говорил, «значит, можно»[1832]. По результатам анкеты С. Я. Голосовкера, адюльтер оправдывали около