Римская история в лицах - Лев Остерман

Время вынужденного перерыва было заполнено основательной военной подготовкой. Подтягивались продовольственные резервы, отлаживалось согласованное действие штурмовых отрядов. Армия Веспасиана сплачивалась в единый, могучий и послушный организм. С приближением весны среди солдат и офицеров нарастало радостное ожидание начала кампании, обещавшей славу и богатые трофеи из сокровищницы иерусалимского храма. Главнокомандующий придирчиво следил за подготовкой своего войска, но от участия в обсуждении плодов предстоящей победы уклонялся. Эту сдержанность вполне можно было приписать трезвости ума, военному опыту и ответственности полководца. Но была и другая причина, заявившая о себе с наступлением теплых дней.

Все было готово, войско со дня на день ожидало приказа о выступлении. Но Веспасиан отмалчивался и с пристрастием допрашивал перебежчиков, приносивших вести из Иерусалима. Эти вести заслуживали внимания. Вожди партии яростно антиримски настроенных «зелотов», или, как они сами себя называли, «мстителей Израиля», расправившись с более умеренными партиями, начали жестокую борьбу между собой. Главари вооруженных отрядов Шимон, Иоаханан и Элеазар добивались, каждый, верховной военной власти. Хотя все трое и все, кем они командовали, одинаково ненавидели римлян и готовы были сражаться до последнего вздоха, они развязали в стенах Иерусалима настоящую гражданскую войну. В городе воцарились безумие и насилие.

Наместник Сирии Муциан тоже был в курсе раздора в иудейской столице. Он считал, что это обстоятельство благоприятствует атаке на город, и всячески побуждал Веспасиана не откладывать ее. Но главнокомандующий был иного мнения. В конце концов ему пришлось ответить на настойчивые вопросы своих офицеров по поводу задержки начала похода. Иосиф Флавий, который в те дни находился рядом с Веспасианом, так передает его слова:

«Если вы сейчас нагрянете на город, — сказал он, — то этим самым вы вызовете примирение в среде врагов и обратите против нас их еще не надломленную силу. Если же вы еще подождете, то число врагов уменьшится, так как их будет пожирать внутренняя война. Лучший полководец, чем я, — это Бог, который без напряжения сил с нашей стороны хочет отдать иудеев в руки римлян и подарить нашему войску победу, не связанную с опасностью... Если же кто скажет, что блеск победы без борьбы чересчур бледен, то пусть знает, что достигнуть цели в тишине полезнее, чем испытать изменчивое счастье оружия. Ибо столько же славы, сколько боевые подвиги, приносят самообладание и обдуманность...» (Там же, IV, 6)

Той же весной 68-го года появилась еще одна весьма веская причина для отсрочки выступления войска. От наместника Виндекса пришло известие о восстании галльских легионов, потом из Испании — о том, что Гальба намерен поддержать мятеж. Стало очевидно — империя втягивается в гражданскую войну. Перспективы были неясны, но не вызывало сомнения, что в смутное время целесообразно иметь под рукой свободную армию. Осада Иерусалима могла подождать тем более, что планы великого похода на Восток явно откладывались. Эту точку зрения вынужден был одобрить и Муциан. Было решено, что в случае необходимости его четыре сирийских легиона и три — Веспасиана объединят свои силы. А пока следует сохранять нейтралитет, воздержаться от продолжения войны в Иудее и следить за дальнейшим развитием событий.

В середине июня пришло известие о смерти Нерона и провозглашении императором Гальбы. Веспасиан и Муциан привели свои войска к присяге новому императору. В конце января следующего года Восток узнал о новой смене власти в Риме. Иудейское, сирийское и египетское войска присягнули Отону. Затем Цезарея (в русском переводе этот город иногда именуют Кесария, подобно тому как вместо Цезарь говорят Кесарь), где находился штаб Веспасиана, узнала о мятеже германских легионов и провозглашении императором Вителлия. Солдаты и офицеры Веспасиана перестали говорить о походе на Иерусалим и с тревогой обсуждали слухи, приходящие из Италии. Чем кончится противоборство двух новоявленных императоров? Что последует за победой одного или другого? В конце апреля стало известно о смерти Отона. По настоянию Веспасиана восточные армии присягнули Вителлию. Муциан и командующий двумя египетскими легионами Тиберий Александр уступили этому настоянию неохотно. Недовольны были и легионеры Веспасиана. «Почему, — говорили они между собой, — германское войско должно ставить своего императора, к тому же ничем, кроме угодничества, при дворе не отличившегося? Мы можем провозгласить императором полководца, который на наших глазах доказал свою доблесть. Когда огромная германская армия войдет в Рим, что с нею будет делать Вителлий? В Италии ее держать незачем, возвратиться обратно она не пожелает. Значит, он ее пошлет сюда, на теплый Восток, а нас перебросит на север, в дикие германские леса».

Веспасиан делал вид, что не знает о недовольстве войска, а непререкаемый авторитет полководца и любовь солдат исключали возможность малейшего неповиновения. Но его союзник Муциан не считал нужным молчать. Он явился из Антиохии в Цезарею. Уклониться от серьезного разговора было невозможно. Тацит приписывает сирийскому наместнику следующие слова, обращенные к главнокомандующему:

«Я призываю тебя, Веспасиан, взять императорскую власть, которую сами боги отдают тебе в руки. Государству это принесет спасение, тебе — великую славу... бездействовать далее, наблюдать, как государство идет к поруганию и гибели, — трусость и позор. Бесчестным трусом сочтут тебя, если ты предпочтешь ценой унижений и покорности обеспечить себе безопасность... Если у вителлианских солдат и были энергия и боевой пыл, то они, по примеру своего принцепса, растратили их по трактирам и пирушкам. У тебя же в Иудее, Сирии и Египте стоят девять нетронутых легионов, не утомленных походами, не развращенных смутами. Солдаты здесь закалены, привыкли смирять врагов-иноземцев, боевой мощи исполнены эскадры кораблей, конные отряды и пешие когорты, целиком преданы нам местные цари, и ты превосходишь всех соперников опытом полководца... Ты триумфом прославил свое родовое имя, у тебя двое сыновей, один из которых уже может управлять государством и еще юношей стяжал себе славу, сражаясь в германской армии. Если бы я был императором, я сам бы выбрал его в наследники. Поэтому я поступаю разумно, с самого начала уступая тебе императорскую власть... Лучше всего, если ты сохранишь в своих руках верховное командование и не станешь подвергать себя риску, а все превратности военного счастья пусть выпадут на мою долю». (Тацит. История, 2; 76, 77)

Веспасиан не возражает, но и не соглашается. Он выжидает. Долгими летними вечерами отрешенно расхаживает по маленькой комнатке своего скромного дома на берегу моря в Цезарее. Походит к окну, долго смотрит, как у горизонта, подобно путникам, спешащим издалека, возникают едва заметные валы. Приближаются, растут, несут на себе свитки белой пены. Точно бесчисленные послания... Оттуда, с далекого Запада, где томится исстрадавшаяся в междоусобных войнах Италия... Трудные мысли медленно ворочаются в голове, основательно, по-крестьянски взвешивает он все шансы за и против. Ему хорошо известна мощь германской армии.

«Мои легионы, — думает он, — не имеют опыта гражданской войны, а солдаты Вителлия одушевлены только что одержанной победой. Когда дело дойдет до рукопашной, не дрогнут ли мои легионеры перед необходимостью разить сограждан, таких же римских воинов, как они?.. Вителлий — законный император. Его избрание утвердил сенат. А я выступаю в качестве мятежника... Но Муциан прав: правление Вителлия ведет к погибели государства. Совладать с произволом своих солдат он не сможет... И, конечно же, момент исключительно благоприятный. Вителлий не настолько глуп, чтобы оставить в моих руках восточное войско. А ведь, опираясь на верность и слаженность этого войска, я мог бы покончить с анархией в Риме... Лет на пять-шесть еще сил хватит. А потом можно передать империю Титу. Мальчик отлично командует войсками. Если его подержать рядом, то научится и управлять государством... Но торопиться не надо. Пусть легионы Вителлия разлагаются... Но и не опоздать! Допускать официальное смещение с поста главнокомандующего не следует. Это будет уж слишком рискованно...»

Веспасиан подробно выспрашивает всех прибывающих из Рима. Узнав о том, что войска в Сирии и Иудее присягнули, вителлианцы предаются неслыханному разгулу и грабежам. Между тем в восточных армиях напряжение достигает предела. Первым не выдерживает наместник Египта Тиберий. 1 июля в Александрии он приводит свои два легиона к присяге императору Веспасиану. Спустя десять дней, когда эта новость достигает Цезареи, их примеру следует иудейское войско. Происходит это спонтанно:

«Еще никто не знал, — свидетельствует Тацит, — где и когда начнется сходка, еще не решили — в таких случаях это всегда самое трудное, — кто заговорит первым, люди то надеялись, то пугались, то пытались все рассчитать, то полагались на случай, а уже несколько солдат, собравшихся у шатра Веспасиана, чтобы, как обычно, воздать ему почести, подобающие легату, неожиданно приветствовали его как императора. Немедленно сбежались остальные и тут же присвоили ему титулы Цезаря, Августа и все прочие звания, полагающиеся принцепсу. Страх исчез, солдаты уверовали в свою счастливую судьбу. Сам Веспасиан в этих новых и необычных обстоятельствах оставался таким же, как прежде — без малейшей важности, без всякой спеси. Едва прошло первое волнение, густым туманом застилающее глаза каждому, кто попадает на вершину могущества, он обратился к войску с несколькими словами, по-солдатски простыми и суровыми. В ответ со всех сторон раздались громкие крики ликования и преданности. Радостный подъем охватил также легионы, стоявшие в Сирии, и Муциан, с нетерпением ожидавший начала событий, тотчас привел их к присяге Веспасиану». (Там же, 2, 80)