Несравненное право - Вера Камша

Гоблины мне изрядно напоминали Преданного, которого я бросила на произвол судьбы в Эланде. Хорошо хоть Ягоб Лагар догадался привезти моего кота сюда, а то мне его изрядно не хватало. Кстати, Преданный сразу же нашел общий язык с моими новыми стражами, да и они, похоже, признали его за своего. Вообще на подворье Архипастыря собралась престранная компания, и не будь заслуги Феликса столь очевидны, а сан высок, бедняге не миновать бы обвинения в ереси и Недозволенном колдовстве. Я уж не говорю о такой вещи, как оскорбление целомудрия!

Да, Его Святейшество поселил нас с Рене не просто в разных комнатах, а на разных этажах, но потайной ход, известный лишь одному Архипастырю, превращал наши спальни в одно целое, так что ночи были нашими, зато дни мы проводили в скучнейших церемониях и встречах. У Рене хотя бы были минуты уединения с умными и нужными людьми, а вот на мою долю выпало ублажение целой своры куриц и кошек, прибывавших в Кантиску, дабы участвовать в беспримерном событии — коронации первого императора Благодатных земель.

К концу дня я начинала чувствовать себя попугаем из Эр-Атэва, бесконечно повторяющим дурацкие любезные фразы. Если бы не Белка, я бы точно рехнулась, но дочка Шани всегда умудрялась мне вовремя шепнуть нечто такое, что единственной моей заботой становилось не рассмеяться. Белка была счастлива и довольна, а вот ее отец… Я с трудом узнала Гардани, когда тот вернулся из Таяны. Нет, Шани оставался все таким же — задумчивым, молчаливым и красивым, в Таяне он сделал все как надо, но, когда он переставал говорить о делах, его глаза казались пустыми и выгоревшими, как дом после пожара. Я понимала, что это связано с Лупе, но боялась спросить его впрямую, тем паче он старательно избегал оставаться со мной наедине. Видимо, наше с Рене счастье, хоть и изрядно отравленное коронами и дураками, напоминало ему о его потере. Зато он накрепко сошелся с Урриком. Это была дружба двоих мужчин в лучшем и высшем смысле этого слова, мужчин, которые спасли друг друга и к которым судьба была не слишком добра. И все же мне казалось, что эти двое еще будут счастливы, хотя, скажи я им об этом, они бы решили, что я просто хочу их утешить.

И все равно, их горе, если можно так выразиться, было живым. Они могли думать, чувствовать, вспоминать; им было больно, но это было лучше спокойной улыбчивой тоски Клэра. Осенний Рыцарь вместе с Эмзаром и Романом тоже был здесь. Гости на коронации, князья из таинственного Озерного края, в которых стараниями клириков никто не узнавал крылатых всадников, чье внезапное появление предопределило победу на Хомячьем поле, ныне именуемом Святым. А на Поганой Подкове начали строить храм в память о всех погибших. Это было, безусловно, благим делом, но мне отчего-то оно было не по душе…

На колокольне главного храма Кантиски басовито ударил Великий колокол. До церемонии оставалось не больше оры. Влетела Белка и немедленно принялась меня отчитывать за то, что я еще не готова. Хвала Великому Орлу, малый траур, который все еще я носила, избавлял меня от экзекуции в руках императорских камеристок и куаферов, каковых понаехала в Святой город тьма-тьмущая. Вопреки их настояниям я надела то же платье и драгоценности, что были на мне в день, когда Рене принимал Базилека у Башни Альбатроса. Как же давно это было…

— А ты красивая, Геро! — заметила Белка, придирчиво меня разглядывая. — Я тоже хочу такой быть. Только вот волосы у меня черные… А правда, что черные волосы притягивают светлые, а черные отталкивают? И что мальчик всегда любит таких девочек, как его мать?

Так, дожили… Ох, неспроста она это спрашивает.

— Белка, откуда ты взяла такую чушь?

— Из «Книги Прелести».[136] Мне одна дама дала почитать…

Таких дам убивать мало… Тем паче Белка, похоже, удалась в свою мать, а вернее, в свою несчастную тетку, хотя слово это к Марите ну никак не подходило. Шандер был красив резковатой, мужской красотой, а вот Белинда… Ей шел пятнадцатый, и в ней уже угадывалась будущая красота, достойная эльфийской принцессы…

— Геро! Правда это или нет?

— Вранье, Бельчонок! Твой отец выбрал твою мать, а они оба черноволосые. А Рене-младший никогда не взглянет на женщину, похожую на Ольвию Аррою… «Книга Прелести» написана для тех, у кого никогда никакой прелести нет и не будет.

— А у меня она будет?

Великий Лебедь. Как же ей объяснить, что она уже есть!

Торжественный стук в дверь прервал мои размышления. Брат Фиделиус заявился проверить, готовы ли мы, и, к счастью для нас с Белкой, оказался удовлетворен увиденным…

Илана еще раз взглянула в старинное зеркало. Лиловая траурная одежда ей, в отличие от Герики, удивительно не шла. Странно, дочери Марко казалось, что внутри ее все выгорело дотла, а вот, подишь ты, подобные мелочи продолжали вызывать почти физическую боль. Она не обманывала себя, всему виной была ее нескладная любовь к герцогу… нет, теперь уже к императору Арции и королю Эланда, Таяны и Тарски. Если бы Рене ненавидел ее, если бы ее унизили, бросили в темницу, выставили к позорному столбу, ей, наверное, было бы легче. Но Рене и Феликс предпочли считать ее еще одной жертвой Михая, вынужденной выполнять его страшные требования. О суде не было даже разговора, напротив, ее окружили бережным почетом, и это-то и было непереносимо!

Непереносимо было есть за одним столом с Рене и Герикой, которые не скрывали своей любви, непереносимо было ходить в трауре по человеку, которого она убила, и носить в себе свои тайны… Непереносимо было смотреть то в лицемерно-сладкие физиономии арцийских нобилей, то в хмурые лица выживших «Серебряных». Несколько раз она порывалась рассказать о том, что видела и что сделала, но не могла переступить через себя. Рассказать о Михае, умолчав о том, что он проделывал с ней и с другими, было невозможно, точно так же было не избежать рассказа о мерзостях, творившихся в Гелани, которым она не только потакала, но и сама творила. И что это на нее накатило?

Если б Рене ее любил, она, может быть, когда-нибудь и призналась бы ему во всем, но теперь ее рассказ только вызвал бы у эландца отвращение. Так что пусть уж думает, что Михай и его свора погибли, потому что были слишком тесно связаны с Белым Оленем и, когда тот был уничтожен, сгинули и его адепты… Хотя это только возвеличивало Герику, которую Илана продолжала яростно ненавидеть, потому что не могла признаться даже себе, что тарскийка выдержала там, где она, Илана, всегда гордившаяся своей смелостью и мужским складом ума, сломалась.