Несравненное право - Вера Камша

— У Тиберия?

— Разумеется.

— Что с ним будет?

— Не знаю, но, думаю, Феликс и Максимилиан воздадут ему по заслугам. Я предложил Уррику свободу. В конце концов, он всего лишь гоблинский наемник, а Рене разрешил горцам беспрепятственно вернуться к себе домой.

— Он всегда был дальновиден, — кивнула дочь Марко, — их слову можно верить, к тому же они сражались бы до последнего бойца, а у вас вряд ли много лишних людей!

— Вы правы! — подтвердил Шандер. — То, что затеял Михай, Благодатным землям обошлось дорого, хотя все кончилось не так страшно, как могло бы…

— Да. — Она снова кивнула. — Уррик, конечно, отказался?

— Отказался. Я ничего другого и не ожидал.

— Я тоже. Он настоящий… друг. Что со мной будет?

— Думаю, все не так страшно. — Шандер пристально взглянул в печальные глаза. — Очень многое, если не все, зависит от Рене, а он не будет мстить, особенно вам.

— Как он? — голос Иланы впервые слегка дрогнул. — Здоров?

— Да, с ним все в порядке. Он принял корону Эланда, но это еще не все…

— Разумеется, корона Таяны по закону переходит к нему или его сыну…

— И корона Арции.

— Что?!

— Арция хочет видеть его своим императором.

— И он согласен. А мунтские Волинги?

— Луи убит, остальные короны не стоят.

— Значит, так все и вышло… Император Рене. А Ольвия — императрица…

— Не обязательно, — начал Шандер и отчего-то замолчал. Рассказывать Ланке про Герику было бы слишком жестоко. Узнает сама… Со временем.

Илана снова опустилась на скамейку, сжав виски тонкими руками. Графу было жаль ее, но он старался ничем не выдать своих чувств. Как унизительна и невыносима чужая жалость, он испытал на себе.

— Ты, — он сам не понял, как с его губ сорвалось это обращение, — не хочешь видеть Уррика?

— Хочу, — в золотисто-карих глазах вспыхнуло сначала удивление, а затем радость, — но разве это можно?

— Почему нет? — пожал плечами Шандер. — Если он твой друг…

— Он больше чем друг, — с горечью сказала Ланка, опуская голову, — он все, что у меня осталось, остальное я погубила…

— Ну, зачем ты так, — дочка Марко с детства скрывала слезы именно таким образом, а они со Стефаном… Шандер присел на корточки и снизу вверх посмотрел в лицо принцессе, состроив забавную гримаску… — Э, и кто это у нас тут намокает, а?

Женщина вздрогнула, как от удара, и наконец расплакалась совершенно по-детски, вздрагивая всем телом и широко раскрывая рот. Гардани вдруг вспомнил, как старый Лукиан на охоте, не заметив принцессы, перерезал горло переломавшей ноги лошади. Тогда девятилетняя Ланка точно так же ревела в голос, а он, в ту пору всего лишь виконт че Лара, другар наследника, уволок девочку в малинник и там утешал, угощая с ладошки спелыми ягодами… Нет, все-таки прошлое держит всех железной хваткой. Шандер бережно взял обеими ладонями лицо принцессы и большими пальцами вытер слезы.

— Не надо плакать, мы живы, и это главное… Всем нам было плохо, да и сейчас… — он оборвал сам себя — не хватало еще рассказать ей о Лупе, — ну, успокойся же, не может ведь быть все время плохо, должен же в конце концов поменяться ветер…

— Ты стал совсем эландцем. — Ланка сквозь слезы попробовала улыбнуться. Нельзя сказать, чтобы ей это удалось, но безнадежности в ее глазах больше не было. — Знаешь, Шани, — она назвала его прежним именем, — гоблины говорят, что жизнь дается нам для того, чтобы мы могли приготовиться к смерти, которая только и позволяет судить, кем ты был…

— Не думаю… — Шандер уселся на полу, взяв Илану за руки, помолчал и повторил: — Нет, не думаю… Жизнь и нам, и всем остальным от деревьев до этой вот комашки, — граф щелчком сбил небольшого красного жучка с рукава, — дается просто потому, что дается. А смерть, смерть нужна для того, чтобы те, кто в состоянии думать и чувствовать, могли оценить жизнь… В конце концов, она стоит того, чтобы за нее, если нужно… пожертвовать жизнью…

— Ты странно говоришь, — все еще всхлипывая, пробормотала Ланка, — но ты не так уж и не прав… Жизнь — это такое дорогое, что единственная ее цена — она сама…

Белка вытащила меня из постели еще затемно. В сегодняшней церемонии дочке Шандера была отведена почетная роль моей подруги, тем паче других подруг у меня ни здесь, ни где бы то ни было не имелось. Я безумно боялась, что мне навяжут Илану, и, как выяснилось, совершенно зря. Таянская принцесса должна была принести присягу новому императору и королю и, согласно этикету, не могла исполнять никаких иных обязанностей. Странно, что когда-то Ланка мне покровительствовала, а я ее любила и почитала за высшее существо. Мы встретились не просто как чужие, а как враги.

Рене и Феликс сочли за благо объявить всем, что Илана подпала под чары тарского господаря и была не палачом, а жертвой. Возможно, так оно и было, но глаза у принцессы были несчастными и злыми, как у кошки, из когтей которой вырвали воробья. Я бы хотела ее пожалеть и ей поверить, но увы… Всепрощения и кротости во мне было мало, да и возлюбить того, кто тебя столь явно ненавидит, трудновато, что бы там ни говорили клирики. Похоже, общество Иланы тяготило не только меня. Уцелевшие «Серебряные», арцийцы, даже эландцы — все они старательно избегали вдову Годоя, да и она платила им той же монетой.

Впрочем, я должна была быть благодарна Ланке хотя бы за то, что она вытеснила мою скромную особу из центра внимания всяческих сплетников и сплетниц, каковых хватало и среди нобилей всякого ранга, и среди клириков, и среди горожан.

Вдова страшного Годоя и ее действительные и мнимые прегрешения занимали этих бездельников куда сильнее вещей действительно важных. Дошло до того, что я своими ушами слышала, как две целомудренные девы-циалианки в белых одеждах прямо во храме шепотом обсуждали подробности супружеской жизни пособника Антипода и утверждали, что дочь Иланы появилась на свет с зубами. Представляю, в какой бы восторг пришли эти ханжи, узнай они правду об Уррике…

Вот кого мне было жаль. Оказавшись в Кантиске, Илана дала своему любовнику, не жалевшему ради нее ни жизни, ни чести, полную отставку, даже на глаза к себе не пускала. По лицам гоблинов трудно понять, что у них на душе (хотя тот же Уррик объяснил вездесущей Белке, что у гоблинов души нету), но мне было его безумно жаль. Хорошо хоть бедняга нашел себя в служении «крови Инты», к каковым относились я и Рене.

Несмотря на настойчивые протесты Максимилиана, Рене принял сдавшихся гоблинов к себе на службу, организовав из них нечто вроде личной охраны. Горцы к своей новой службе относились страшно серьезно, и теперь под нашими окнами постоянно торчали молчаливые воины с обнаженными ятаганами. Выглядело это весьма внушительно и интригующе. Я довольно быстро привыкла к этим созданиям, отличавшимся от людей разве что чуть более длинными клыками да узкими глазами, способными видеть в темноте. Это была красивая раса, на гербе которой лично я бы изобразила рысь…