Сожженные мосты - Александр Маркьянов

Выругавшись по-мужски, она попыталась принять какое-то устойчивое положение и встала на четвереньки. Развернувшись неуклюже (сто с лишним килограммов все-таки мешали), она подползла к тому, что преградило ей путь и…

И в следующую секунду окрестности Джелалабадского рынка огласил такой визг-вой, что дурно, наверное, стало и самому шайтану. Буквально взлетев на ноги, Сорейя с непостижимой для ее комплекции прыткостью бросилась бежать, куда глаза глядят. Так она и пробежала опрометью чуть ли не километр — прежде чем выбежала прямиком на моторизованный патруль ночных гвардейцев.

Когда вспыхнувшие ослепительно ярким светом фары вооруженного пулеметом Лэндровера пригвоздили ее к стене — Сорейя завопила и бросилась бежать в другую сторону. Однако, на сей раз ей убежать не удалось — один из солдат патруля в два счета догнал ее, сбил с ног и парой хороших пинков привел в относительное чувство. Как я уже упоминал — приличные люди по ночным улицам Джелалабада не шлялись, а с неприличными так и надо поступать.

— Муртаза, что там? — не вылезая из машины крикнул командир.

— Не знаю. Какая то шармута[413]…

— Шармута это хорошо. Берем ее с собой! — крикнул стоящий за спаренным Виккерсом на турели пулеметчик.

— Господин капитан, она говорит, что там кого-то убили! Не встает.

Капитан нахмурился — то, что казалось мелким недоразумением, перерастало во что-то большее. Придется все-таки выйти из машины.

— Али, посвети! — приказал он пулеметчику.

Принц Акмаль, снаряжая свое воинство, пожадничал на приборы ночного видения в каждой машине — и вместо этого рядом с пулеметной турелью смонтировали мощный, запитанный от отдельного аккумулятора, стоящего в ногах у пулеметчика прожектор. Прожектор можно было включать и выключать по надобности, кроме того при невысоком общем уровне подготовки афганского воинства прожектор выполнял роль прицела — пулеметные пули ложились примерно туда, куда светил прожектор, просто и наглядно.

Прожектор высветил Муртазу, капитана — и ползающую перед ними бабу. У Али, который был завербован совсем недавно из бедного племени, который по причине невысокого чина не нашел тех, кто будет давать ему взятки за покровительство, и который потому от недостатка денег ограничивал свои мужские потребности общением с бачами, от вида настоящей женщины, да еще и шармуты судорожно сглотнул. Наверное, капитан сам не будет, побрезгует — но отдаст ее им, потому что шармута — она и есть шармута. В его жизни это будет первая женщина…

Капитан тем временем, расстегнул кобуру, машинально хлопнул рукой по ствольной коробке автомата, проверяя на месте ли он, и как висит. Он служил в городе дольше, чем эти желторотые птенцы под его командой и знал, насколько могут быть опасны ночные улицы Джелалабада. Шармута могла быть отвлекающим маневром для тех, кто зачем то захотел рассчитаться с людьми принца Акмаля. Недавно, они совершили налет на большой склад, конфисковали много товара у людей, которые пытались утаить от принца часть торговли — и за это потеряли всю. Склад этот принадлежал людям из племени Африди, большая часть из которого жила по ту сторону границы. Это были очень опасные люди, они поднимали восстания с той стороны границы, неспокойно было и с этой. У них было даже собственное оружейное производство.[414] Самое плохое было то, что среди людей Африди были не только боевики племенного ополчения — но и настоящие террористы, умеющие проводить акции в густонаселенных городских районах — не раз и не два они взрывали полицейские участки и колонны в Пешаваре и даже в Равалпинди. На месте принца Акмаля капитан бы поостерегся бросать открытый вызов Африди и просто потребовал бы с них штраф. Но принц был на своем месте — за толстенным бетоном стен и заборами с датчиками движения, а капитан был на своем — на темной и опасной ночной джелалабадской улице.

Капитан, осторожно подойдя к шармуте, чуть пихнул ее ногой. Ему не нравилась паранджа — под ней легко спрятать оружие или того хуже — взрывчатку.

— Что ты говоришь, женщина?

— Убили! Убили! — провыла Сорейя, чуть не лишившаяся рассудка из-за страха.

— Кого убили? О чем ты говоришь, женщина! Я теряю терпение!

С этими словами капитан пнул шармуту ногой чуть сильнее.

— На базаре убили!

— Кого там убили? На каком базаре!?

— Убили! Убили!!!

Раздраженно капитан еще раз сунул шармуте ногой, понимая что теряет время.

— Муртаза, грузи эту проклятую Аллахом тварь в машину. Поедем к рынку, там и разберемся. Султан, объяви тревогу, передай — куда мы следуем. Подозрение на убийство у рынка.

Малограмотный сорбоз[415] так и передал дословно — убийство у рынка. При этом не уточнил — у какого, а рынков было два. В результате — это сильно помогло русской ударной группе, распылив силы противника.

Бес хлопнул Араба по плечу — на месте, прикрываю. Араб двинулся вперед, наклонился над омерзительно воняющим телом Гульбеддин-хана. Распахнул халат сверху — и сдернул с шеи толстую золотую цепочку с ключами на ней. Больше она этому жирному уроду не понадобится.

Первоначально Араб выбрал неверное направление — сунулся туда, откуда вышел Гульбеддин-хан. Оказалось, что это подсобное помещение, заставленное мешками, коробками, ящиками с бутылками — там же был угол с ножом и перекладиной с мясными крюками, чтобы вешать туши. Омерзительно воняло, вся стена в том углу была забрызгана кровью.

Антисанитарная обстановочка…

Вернувшись, Араб показал на пальцах — ничего, потом тронулся к другой двери, к той самой, куда его проводили в первый раз и где был кабинет Гульбеддин-хана.

Вадим твердо решил бежать. Даже один — но бежать. Сидя здесь он ничего не изменит — потом можно будет улучить момент и вернуться за остальными.

Их держали со связанными руками в помещении, видимо специально предназначенном для содержания рабов. Голые стены, окошко под самым потолком, зарешеченное и обитая сталью дверь, замыкающаяся на засов снаружи.

На третий час усилий, Вадиму удалось выскользнуть из петли, связывающей руки — здесь не умели вязать узлы, да и веревка была какая-то примитивная, мохнатая. Жиртрест тем временем сидел у стены и с периодичностью раз в полчаса принимался ныть.

— Давай, развяжу…

— Накажут…

— Так и так накажут! Я уже развязался. Поворачивайся.

Жиртрест неуклюже повернулся, на то чтобы избавить его от веревки Вадим потратил меньше минуты.

— Ты скаут? — вопрос были принципиально важен, потому что скауты сдают физнорматив. Без физнорматива — хреново.

— Нет.

— Сокольской гимнастикой[416] занимаешься?

— Нет, я в фитнесс хожу. С мамой…

— А что жирный такой?

— Обмен веществ…

Вадим аж заскрипел зубами от досады, отчего жиртрест испуганно отшатнулся от него.

— Ты что?

— Ничего… За сколько километр пробегаешь?

— Не знаю.

— То есть как — не знаю? Ты что — в гимназии не учишься?

— Учусь. В лицее[417]…

— И что там у вас — физры[418] нет?

— Есть.

— А что тогда не знаешь?

— Мне доктор, мамин сердечный друг, освобождение от физвоспитания выписал. Из-за сердца….

— В самом деле сердце больное?

— Не знаю. Нет, наверное.

Вот тут Вадим не сдержался — завыл, отчего жиртрест опять испугался.

— Ты из Сибири? — робко спросил он.

— Да. А что?

— Мама говорила, что вы все там сумасшедшие.

— Это твоя мама сумасшедшая!

— Не говори так про нее!

Неловкую попытку ударить Вадим без труда отразил, но впервые в его взгляде проскользнуло уважение к его невольному собрату по несчастью. Первый раз он поступил как некое подобие мужчины.

И все-таки он не понимал. Он был еще мал, чтобы понимать и решать какие-то взрослые вопросы и тем более иметь свое мнение по такому вопросу, как воспитание детей. Но видя перед собой это, не пойми что, он впервые понял, почему мать с такими скандалами и даже угрозой развестись не пускала его в Москву учиться, на чем настаивал отец. Видимо, она не хотела, чтобы он стал вот таким…

Сибиряки, как и арабы сильно отличались от коренных русских центральной России и Поволжья, хотя происходили от них. Сибирь все еще мало была населена, между огромными городами и исполинскими комплексами по добыче природных ископаемых тянулись версты и версты тайги, где можно было идти целый день — и не встретить ни одного человека. Добавляло сибирякам своеобразия и то, что в Сибири испокон века жители разные арестанты и ссыльнопоселенцы, а так же там прятались от властей староверы, до тех пор, пока староверы не сбросили ненавистное никонианство в канаву истории. В результате — в Сибири, как в плавильном котле выплавился совершенно особый народ, про который многие говорили «крепче стали». Эти люди не слишком уважали закон, не бросали своих, имели свое мнение и готовы были отстаивать его до посинения. Они были предельно самостоятельны, оборотисты — большая часть миллионщиков в России происходила из купцов-староверов — и всегда готовы постоять за себя. Они охотно служили в армии, потому что считали это долгом и пользой в последующей жизни. Они всегда, даже имея превосходное жилье в мегаполисе, старались купить какую-нибудь заимку в лесу, за городом — и не разводили там огород, как русские, а просто уезжали туда и жили в тайге, среди деревьев, охотясь, рыбача и собирая грибы. Сибиряки были особым народом — и Вадим был достойным его представителем.