Царьград. Гексалогия - Андрей Посняков

И ведь сам себе накаркал, не доглядел!

Близ ворот Святого Романа свернул к небольшой харчевне – слегка подкрепиться, и на тебе! Там же, оказывается, обедал и Епифан! И каким только ветром занесло туда этого парня? Впрочем, не так уж и далеко от церкви Апостолов – три‑четыре квартала.

Анкудин, между прочим, сопел позади, в дверях. А сразу заметивший Алексея Епифан, разулыбался, замахал рукою:

– Садись, садись, винца выпьем! Ты где хоть был‑то?

Ну, что делать?

– А, господин Епифан!!! – радостно на всю харчевню заорал Лешка. – Как ваша спина? Больше не болит?

– Спина? Какая спина?

– А горло? Горло не беспокоит? А ну‑ка, откройте рот! Да пошире!

Пару секунд помигав глазами, Епифан быстро сообразил, что происходит что‑то не совсем обычное, а потому послушно открыл рот.

– Да‑а, – покачав головой, глубокомысленно произнес Алексей. – Микстуру, что я вам прописал, пьете?

– Гм… пью! Каждый день пью, по два раза!

– А мазь, мазью спину мажете?

– Конечно. И уже чувствую себя гораздо лучше, все благодаря вашим заботам.

К Лешкиному удовольствию, Епифан уже четко врубился в роль. А Анкудин‑привратник – Алексей краем глаза видел – стоял рядом, за углом. Слушал.

– Видишь там, на выходе, здоровенного бородача? – улучив момент, шепотом спросил Алексей.

– А, такой угрюмый? Я его давно заметил – все время на нас пялится!

– Запомни, я сейчас – Александриус, лекарь из Никополя.

– Понял. – Юноша тут же кивнул и, повысив голос, заулыбался: – Не знаю, чтоб я делал без вас, господин Александриус! Хотя ведь знал, что ваш город Никополь славится хорошими врачами.

– Вы здесь один? Или с… племянниками?

– С племянниками. Они тут, неподалеку… Работают.

– Пусть отвлекут угрюмого. Поговорим!

– Сделаем… – Епифан поднялся на ноги и поклонился. – Рад был с вами повидаться, господин Александриус! Когда зайдете меня навестить?

– Скоро, мой друг, скоро!

Епифан вышел, а через пару минут покинул харчевню и Лешка. Чуть отойдя, с усмешкой проводил взглядом разъяренного Анкудина, с громкими проклятиями преследовавшего одного из парней Епифана – видать, тот у него что‑то стянул!

– Стой! – потрясая кулачищами, орал на бегу привратник. – Стой, ворюга! Поймаю – убью! Люди добрые, держи вора, держи‑и‑и‑и!!!

– Ну? – вынырнул из‑за угла Епифан. – Что ты мне хотел сказать?

– Я пока не могу появляться дома, – быстро предупредил Алексей. – Неделю, может быть – две. Возможно, понадобится твоя помощь. Встретимся здесь же, в четверг, в это же время.

– Понял, – юноша кивнул и усмехнулся. – Во‑он он твой угрюмец – возвращается! Ишь, запыхался, бедный. Мне скрыться?

– Нет. Как раз на четверг и уговоримся.

Злобно сплевывая, красный, как рак, Анкудин возвращался, видимо, не солоно хлебавши. Правда, подойдя к харчевне и увидав стоявшего там «лекаря Александриуса», спохватился и поспешно укрылся за деревьями.

– Так совсем забыл спросить, господин лекарь, – громко заговорил Епифан. – Когда же мне вас все‑таки ждать?

– Даже не знаю, что вам конкретно сказать. – Алексей сделал вид, что задумался. – У меня сейчас очень важный больной… А знаете что? Давайте‑ка встретимся с вами в четверг, здесь же, вот в этой вот самой харчевне!

– В этой самой харчевне? В четверг? Как скажете, любезнейший господин Александриус. А в котором часу?

– Да вот, как сейчас. Прощайте, друг мой, и получше следите за своим здоровьем, оно у вас одно.

– До свидания, господин лекарь.

Упорный привратник упрямо шагал за лжелекарем аж до самых Пятибашенных ворот, где тоже пришлось разыграть некую интермедию, точнее сказать – пантомиму. Зайти на постоялый двор, поулыбаться выскочившему навстречу хозяину, небрежно кивнуть кому‑то, сидящему в трапезной, потом, уходя, помахать рукою.

А вечером было все тоже – старый ипоходрик Никомедис, снадобья, неразговорчивые доносчики слуги.

– А ну‑ка, откройте‑ка пошире рот, любезнейший господин! – глубокомысленно прищурив левый глаз, командовал Лешка. – Так‑так‑так…

– Что «так‑так‑так»? Ваши мази не помогают?

– Не все сразу, господин Никомедис, не все сразу.

– Слышал, вы уже имеете клиентов и здесь, в Константинополе? Быстро нашли.

– Да, это все старые знакомые, как‑то встречались в Никополе. Поднимите‑ка руки… Так‑так, выше! Теперь медленно опустите и выдохните… Нда‑а‑а…

– Что? Что такое?

– Не нравятся мне ваши руки, господин мой! Как‑то они странно подрагивают… Вот, вытяните‑ка их вперед… Видите?

– Да… Действительно, подрагивают! К чему бы это?

– Плоховато дело! Но ничего, вылечим, и не такое лечили – мазей и снадобий у меня хватит.

– Когда прикажете подавать ужин, господин? – В кабинет заглянула кухарка – морщинистая, крючконосая, высохшая, словно старая вобла. А вот одета, по сравнению с другими слугами и даже с самим хозяином – можно сказать, с претензией. Нет, убого, конечно – какая‑то бурая кацавейка поверх длинной нижней туники из грубого холста, убого, убого… Однако почему же у старшего тавуллярия вдруг возникла такая мысль, что – с претензией? Чем же старухина одежка отличалась от одеяния всех прочих в этом дурацком доме? Чем?

Черт, экономка слишком быстро ушла – не рассмотреть. Что же все‑таки так зацепило взгляд? Какая‑то мелочь… Но ведь была же она, эта мелочь, была…

– Ваши слуги ужинают здесь же, в доме?

– Вы слишком любопытны! Я же уже предупреждал! Да и вообще, скоро ли закончится лечение?

– О, прошу покорнейше извинить! – Алексей сложил перед собой руки. – А вот насчет лечения… Вы же сами только что видели свои руки. Ведь дрожат!

– Дрожат, – согласился старик с некоторым испугом. – И все же – договоримся с вами продолжить лечение до воскресенья!

– До воскресенья?

– Именно! В воскресенье, – Никомедис вдруг улыбнулся. – В воскресенье у меня как раз будет удобный случай проверить, как действует зелье… И действует ли оно вообще!

Поднявшись с лавки, старик с важностью удалился, бросив на прощанье быстрый злой взгляд – словно сыч зыркнул. Даже спокойной ночи не пожелал, черт старый!

Немного выждав, Алексей подошел к двери, распахнул…

И уперся взглядом в широкую бородищу привратника!

– Хозяин велел присмотреть, чтобы вы не ходили ночью по дому!

– А как же в уборную?

– Я вас буду сопровождать.

Вот это да! Вот еще дело!

Пожав плечами, старший тавуллярий улегся на лавку и задумчиво посмотрел в потолок. И все же, что ж его так зацепило в одежке экономки? Серая туника, рваная кацавейка… Черт! Не рваная! Вроде как блестело там что‑то. Бисер! Мелкий такой, едва разглядишь, пришитый на оплечье в виде какой‑то картины или узора. Вот она, претензия‑то! Видать, старуха не слишком‑то равнодушна к собственной внешности!

Понаблюдать? Алексей так и сделал, стараясь в точности запомнить рисунок. Красивый такой рисунок оказался, ежели хорошо присмотреться – лошадь, единорог, еще какие‑то мифические звери.

Потом, в четверг, во время запланированной встречи с Епифаном в харчевне близ ворот Святого Романа, старший тавуллярий изобразил картинку на клочке бумаги и передал Епифану с наказом показать Мелезии – что‑то она скажет?

Ответ стал известен Лешке уже через пару часов – сюда же, в харчевню, явились Епифановы криминальные мальчики.

«Это модная латинская вышивка» – так отозвалась Мелезия. И еще добавила, что человеку, умеющему так вот расшивать бисер, несомненно, свойственны трудолюбие, упорство и наблюдательность.

Вот так! Модная, значится, вышивка! А не слишком ли завышенные претензии для скромной старухи?

Алексей специально потолкался по ближайшему – у Влахернской гавани – рынку, пообщался с купцами, походил по лавкам, даже прикупил бисеру самых разных оттенков. А вечером, после очередного сеанса лечения протянул Никомедису пару аспр, улыбнулся:

– Не успел сегодня поужинать, а в какую‑нибудь таверну тащиться не хочется – сами видите, дождь!

Дождь и в самом деле хлестал сегодня почти целый день с завидным постоянством. Хорошо так хлестал, упорно, словно честно выполнял какую‑то нелегкую работу. На улицах и площадях вспенились лужи, а многие тропинки у стены Константина превратились в непроходимые топи.

– Ужин? – Господин Никомедис с охотой взял аспры – мелочь, а приятно! Не берут ведь – дают. – Ну что ж, я пришлю экономку. Может, что‑нибудь и осталось?

– Кстати, а как ее зовут, вашу работницу?

– Работницу‑то? – Старик усмехнулся. – Иларией кличут.

Едва Никомедис ушел, молодой человек проворно рассыпал на столе бисер, отсортировал по размеру и оттенкам цвета и, услыхав за дверью быстро приближающиеся шаги, уставился на сияющие крошки туманно‑задумчивым взглядом.

– Можно? – приоткрыв дверь, просипела старуха. – Хозяин приказал накормить вас ужином.