Мой ангел злой, моя любовь… - Марина Струк

Но Анна всякий раз делала предупреждающий знак своей горничной, прерывая ее. Слушать чужие толки не хотелось. Особенно ныне, когда так огорчалась невольно предстоящим гуляниям и собственной невозможности на тех присутствовать. Нет, решительно это было невозможно в ее положении! И страдала, вспоминая прежние гуляния майские: катания в колясках и обеды на травах зеленых лугов, подвижную лапту и тихий звон колокольчика при игре в жмурки, прохладную воду под ладонью, когда катались в лодках по Гжати или на пруду усадебном. А еще ее сердце всякий раз сжималось, когда она думала о многочисленных девицах, в самом разнообразном разноцветье летних нарядов и их прелести, которая по весне так кружила головы мужчинам.

Ее сердце разобьется, когда Андрей выберет себе нареченную. Сомнений в том не было. Анна просто не сможет тогда даже лица сохранить при этом известии, настолько слабой она вдруг чувствовала себя ныне. И дело было не только в хвори, так нежданно свалившейся на нее. Она стала вдруг такой слабой, потому что он был рядом. Разве прежде, еще год назад, когда сама принимала решения в доме и вела домашних твердой рукой, могла ли настолько растеряться при известии о пропаже Сашеньки, что не послала слуг на поиски, даже не расспросила Дениску, а тут же бросилась бегом через парк к усадебному дому?

А как замирало сердце в предвкушении того утреннего часа, когда Андрей проходит мимо флигеля с собаками в лес? Удивительно, Анна знала точно, когда он ступит на дорожку, и уже подходила к окну, чтобы взглянуть на него. И чувствовала странное чувство минутного наслаждения. Да-да, именно наслаждения. Она смотрела на его лицо, каждая черта которого ей была так знакома, на его фигуру, на руки, обтянутые кожей перчаток, на горделивую поступь по гравийной дорожке, ощущая некое томление в груди и наслаждение от того взгляда, которым Андрей окидывал флигель. И желание, чтобы этот момент длился как можно дольше, чтобы Андрей не так быстро скрывался из вида за раскидистыми ветвями сирени, которая росла вдоль дорожек у флигеля.

Как же жесток все-таки доктор Мантель, запретивший принимать визиты! Сущей мукой для Анны было видеть Андрея издали, слушать его голос порой за окном, когда он подходил на обратном пути поздороваться с мадам Элизой, прогуливающей внука, или чтобы справиться у слуг о здравии барышни. Только оставалось гладить пальцами карточку, которую прислали вместе с корзиной фруктов в первое утро болезни Анны из усадебного дома, и на которой знакомым до боли почерком было выведено чернилами без подписи: «Dans l'espoir de votre guérison» [616]. И пусть в подписи стояло вовсе не его имя ради соблюдения приличий…

А еще украдкой наблюдать за его прогулками из-за занавеси. Именно тогда, в третье утро ее хвори, Анна заметила тот странный поступок. Мадам Элиза сидела в кресле около дома под тенью цветущей сирени, а маленький Сашенька возился с деревянными солдатиками у ее ног, ползая по расстеленному на траве покрывалу. Андрей подошел к ним, возвращаясь из леса, видимо, справиться о чем-то, и, расслышав его голос, проникший в душную спальню через тонкую щель приоткрытых створок, Анна быстро отбросила роман в сторону и подбежала к окну. Сперва она даже не обращала внимание ни на что, кроме лица Андрея, наблюдая за ним пристально. А потом…

Потом мадам позвали из окна приспешной. Глаша что-то спрашивала, прося совета, и мадам Элизе пришлось, извинившись, повернуться на голос девушки. Андрей недолго стоял без внимания к своей персоне — к нему вдруг придвинулся Сашенька, привлеченный блеском солнечного луча на серебре рукояти трости. Анна даже дыхание затаила, когда мальчик вдруг ухватился за край сюртука мужчины и, натянув на себя ткань в качестве опоры, поднялся на ноги, пытаясь дотянуться пальчиками до резной головы льва. И не удержался, вдруг бухнулся назад, усаживаясь комично на покрывало. Но прежде чем округу огласил недовольный вопль, которого Анна ждала сейчас, и который непременно заставит мужчину уйти прочь, Андрей вдруг протянул ладонь ребенку, с усилием склоняясь к нему, помог ему встать на ноги и ухватиться наконец ладошкой за вожделенную рукоять. Другая ладошка по-прежнему лежала в широкой ладони Андрея, опираясь на нее, и Анне хорошо было видно, как неожиданно шевельнулся большой палец мужчины, проводя по маленьким пальчикам, как смягчились черты его лица, как исчезла хмурая складка со лба.

«— … Вы никогда не сможете принять Сашеньку, как я того хочу, верно?

— Я не буду лгать вам и говорить, что я готов стать этому дитя отцом. Я просто не сумею… но быть может, со временем… однажды… Дайте лишь возможность, лишь надежду…»

Она сама отказала себе в собственном возможном счастье, отвергнув тогда Андрея. «Никогда», повторила в который раз в ответ на его признания, на слова, идущие от самого сердца. Он не лгал ей, не юлил, не соблазнял невыполнимыми обещаниями, а честно и прямо открыл свои мысли. Но разве Анна когда-нибудь удовлетворялась малым…?

— Un tiens vaut mieux que deux tu l'auras [617], - любил частенько повторять Михаил Львович французскую поговорку. — А там глядишь, и вторая прилетит, глядя на бесстрашие своего собрата.

Но и Петр, и Анна никогда не имели долготерпения своего отца. Им надо было получить то, что они желали любой ценой и сразу, без малейшего промедления. Или они не были достойны того, чтобы получить желаемое, думали они прежде. Теперь же Анна видела, что не всегда отец был неправ, что молодость всегда смеется над опытностью старости, а потом признает ее правоту.

Ах, папенька, думала она с тоской после, лежа в постели и глядя в потолок, по которому медленно двигались тени солнечного дня. Ныне вы знаете все о моем обмане. Ныне понимаете, как правы были, когда корили за ложь о положении семьи и смерти брата. Я так и не сумела признаться вам, что более не связана никакими узами с Олениным, которому вы продали родовые земли, что Милорадово не будет принадлежать крови графа Туманина. Я столько сотворила поступков, поспешных и таких ошибочных, что мне никогда не вымолить за некоторые из них прощения. Слишком поздно. Но я исправлю их. Я должна… Я так хочу! О, только бы небеса были благосклонны ко мне, как ранее. Только бы возможность для того! Всего одну!

Спустя два дня Анне уже стало казаться, что Провидение идет ей наперекор, когда Иван Фомич передал ровный прямоугольник карточки.

— Господин Оленин Андрей Павлович заехал с визитом перед отбытием в Москву. Спрашивают, неугодно ли барышне письмо передать к мадам Крапицкой. Они подождут в коляске у крыльца…

Если бы к Анне на тот момент вернулся голос, она бы определенно вскрикнула от неожиданности этих слов и от того ощущения горечи и тоски, что вмиг охватили ее. Он уезжал! Но она только ухватилась за рукав потертого сюртука Ивана Фомича и показала знаками, что пусть попросят Оленина пройти в гостиную, что она примет его, несмотря на болезнь. И несмотря на укоризненный взгляд мадам Элизы, брошенный через комнату в ее сторону.