Мой ангел злой, моя любовь… - Марина Струк

Он действительно был готов на все ради нее, даже перевернуть землю, чтобы помочь ей. Но больше добиться от Анны ничего не удалось — она снова захлебнулась плачем, и Андрей привлек ее к себе, обнял, пытаясь успокоить.

— Прошу, позвони, — попросил он сестру, все еще стоящую молча у окон. — Пусть сходят во флигель и узнают, что стряслось. А еще пусть Пафнутий пошлет за доктором Мантелем. Неизвестно, что там.

Что случилось во флигеле, они узнали буквально в ту же минуту, когда на звонок явился лакей, стоявший за дверью, а вместе с ним в комнату шагнул смело Иван Фомич, растерянный, теребящий шапку в руках. Он низко поклонился сначала барину, потом молодой барышне, то и дело косясь на Анну.

— Беда у нас, барин, — коротко сказал он, повинуясь вопросительному взгляду Андрея, брошенному поверх русоволосой головы Анны. — Барчук наш пропал. Дениска не уберег, шельмец эдакий… У меня кое-что в голове имеется на сей счет. Мне бы людей… В селе искать надо. Оттуда холопка, что нянчила барчука, вестимо.

— Будут вам люди, — твердо сказал Андрей, и лакей понимающе кивнул тут же, как подтвердил точно таким же кивком и принятие приказа седлать барину коня, а потом быстро скрылся за дверьми комнаты, подтолкнув туда же и бывшего дворецкого. Негоже простолюдину, пусть и вольному, в господских покоях грязь оставлять!

— Я поеду с тобой! — вдруг вцепилась в рукав редингота Анна, когда Андрей попытался освободиться от хватки ее рук, отвести ее вглубь комнаты, к софе и креслам у камина. — Это я виновата! Понимаешь — я! Если бы я тогда…

— Послушай меня, — он снова крепко обхватил ладонями ее заплаканное лицо, заставляя посмотреть в свои глаза, пытаясь через короткие фразы донести до ее замутненного ныне переживаниями и страхами сознания, что ей не место рядом с ним сейчас. — Послушай меня, Анни! Это не просто выезд верхом, не прогулка. Посмотри в окно! В грозу да верхом — сущее безумие! Твоя нервозность передастся лошади, и тогда… Останься здесь, пережди. Я привезу его! Ты веришь мне? Веришь?

И Анна вдруг затихла, успокоилась неожиданно, опустив руки и выпуская из пальцев ткань его редингота. А потом кивнула и так запальчиво прошептала: «Я тебе верю!», что у него даже потеплело в груди от этих слов.

— Останься здесь, — повторил он. А потом вдруг мимолетно коснулся губами ее лба, поддаваясь порыву, не в силах удержаться от того под взглядом ее широко распахнутых глаз. И через этот короткий поцелуй Анне словно передалось его спокойствие и его уверенность в том, что Сашенька вернется к ней. Потому она только молча проводила взглядом его уход из комнаты, а потом позволила лакею снять с себя мокрое от дождевых капель пальто и заняла место на софе, вперив взгляд в едва слышно отмеряющие ход времени фарфоровые часы, так знакомые ей.

Софи же с ее места от окна эта гордо выпрямленная спина и спокойное красивое лицо вдруг показались странными. Ни малейшего следа тревоги на лице или недавних бурных слез. У самой Софи к этому моменту опух бы и покраснел нос, а лицо было бы все в некрасивых пятнах, а тут… И теперь, столкнувшись буквально лицом к лицу с Анной, Софи понимала плохо скрываемую зависть Катиш, которую без труда угадывала в речах кузины Шепелевой. Такая красота не могла оставить безучастной ни мужчину, ни женщину. И даже в ней, в Софи, ныне возникла буря самых разнообразных чувств, которые мешали думать здраво.

«Прошу тебя позаботься о ней», попросил Андрей, уходя, и, вспоминая выражение его глаз, Софи не могла не подчиниться. Она все-таки двинулась к сидящей на софе Анне и только тогда, когда встала ближе, заметила, как рвет та в каком-то странном оцепенении тонкое кружево, которым был отделан рукав ее платья.

— Я прикажу подать травяного чая с мелиссой и пустырником. Или быть может, вам угодно будет успокоительных капель? — спросила Софи, вздрогнув при громком раскате, который раздался за окном. И подумала о брате, который где-то сейчас под сплошной пеленой дождя и на размытой водой земле пытается удержать коня, не дать тому запаниковать от этих ужасающих даже человека звуков.

— Нет, благодарю вас. Лауданума довольно, — как-то чересчур холодно и резко ответила ей Анна, дернув в очередной раз кружево, рвя тонкие переплетения. — Чай — было бы чудно, благодарю вас…

И снова тишина установилась в комнате, прерываемая изредка лишь стуком двери, когда принесли на подносе пары и чайник с заваренным травяным настоем, тихим звяканьем фарфора и раскатами грома за окнами, уже реже угрожающими откуда-то издалека. Софи смотрела на Анну и едва сдерживала себя, чтобы не задать той многочисленные вопросы, которые то и дело крутились в голове. Почему вы разорвали так спешно и в полной тайне от всех обязательство брачное? Отчего отвергли Андрея, но по-прежнему возвращаете его к своей персоне? К чему вам он? И понимаете вы, что он сейчас рискует собой и своим здоровьем, разъезжая в дождь? Знаете ли вы о его грудной, после которой доктора предупредили о нежелательности любых простуд? Знаете ли вы о его больном колене? Эта поездка принесет ему несказанные муки после, и Прошка будет несколько часов ставить компрессы на покрытую шрамами кожу, пытаясь унять невыносимые боли. Знаете ли вы об этом, Анна? Знаете ли, что вы стали причиной того, что жизнь Андрея так переменилась…? Знаете, на что готов он ради вас? И готовы ли вы сами хотя бы на малую долю жертв по отношению к нему?

Но Софи молчала. Смотрела, как Анна, оставив в покое кружево, водит пальчиком по ободку фарфоровой чашки, отчего-то робея задать все эти вопросы. А еще Софи пусть и немного, но боялась, что Алевтина Афанасьевна все же решится оставить гостей и пройти в это крыло дома, в эту комнату, чтобы проверить, отчего так долго не возвращается дочь. Она не сомневалась, что уже вся дворня знает о происшествии, а уж девкам матери не составит особого труда разведать о том. И тогда…

— Это я виновата, — вдруг сказала Анна, и Софи удивленно взглянула на нее, не ожидая, что та вдруг заговорит после более чем получасового, судя по циферблату, молчания. — Это я виновата! Мне не надо было оставлять его. Кто я после того?

— Полагаю, невозможно все время находиться при дитя, — аккуратно заметила Софи. — На что тогда няни?

— Няни старятся, — ответила Анна, глядя куда-то перед собой. — Им тяжело становится. А девки молодые глупые донельзя… Доверить младенца мальчику! Надо же было подумать о том!

И снова принялась рвать кружево оборки рукава, снова заплакала тихонько, глотая слезы, чем совершенно заставила Софи потеряться. Только и оставалось, что слушать тихое тиканье часов на каминной полке да шелест постепенно успокаивающегося дождя, который оставила вместо себя недавно бушевавшая над Милорадово гроза.