Кровавый век - Мирослав Попович

Началом поворота были инициированные Мао Цзэдуном решения о развитии сельскохозяйственной кооперации, принятые уже в декабре 1953 г. Число кооперативов планировалось за зиму довести с 14 до 95 тысяч, кооперирование завершить на севере до 1957 г., по всей стране – на протяжении 1958–1962 гг. В то же время зимой 1953–54 г. сплоченное вокруг Мао ядро китайского руководства вело жестокую борьбу против руководителей Северного Китая Гао Гана и Восточного Китая Жао Шуши (с 1953 г. – зав. орготделом ЦК). Поскольку группа Гао Гана – Жао Шуши обвинялась в «правом уклоне», можно думать, что северяне – вероятнее всего с ведома и с моральной поддержкой Кремля – сопротивлялись принятому в конце 1953 г. радикальному курсу Мао и не были поддержаны большинством руководства КПК, невзирая на то, что часть его, как показали последующие события, с большими сомнениями относилась к новой линии Мао Цзэдуна. Борьба закончилась самоубийством Гао Гана и арестом, а затем и смертью Жао Шуши. Мао Цзэдун всегда рассматривал Гао Гана и его группу как чужих, заслуживающих одного – полного уничтожения, сравнивал их с Чан Кайши и Троцким.

После ликвидации группы Гао Гана – Жао Шуши в марте 1955 г. была созвана конференция КПК, которая избрала политбюро ЦК КПК в составе: Мао Цзэдун, Лю Шаоци, Чжоу Эньлай, Чжу Дэ, Чэнь Юнь, Кан Шэн, Пэн Чжэнь, Дун Биу, Линь Боцюй, Чжан Веньтянь, Пэн Дэхуай. Через месяц после конференции пленум ЦК дополнительно избрал членами политбюро Дэн Сяопина та Линь Бяо. К этому времени уже круто изменились политические установки Мао, и в политбюро ему оказывалось сопротивление, отчасти инспирированное из Москвы. В этот раз противниками Мао были первый посол КНР в Москве, один из патриархов КПК Чжан Веньтянь и известный военачальник Пэн Дэхуай. Не полностью соглашались с Мао также председатель постоянного комитета Всекитайского собрания народных представителей (китайский вариант спикера парламента) Лю Шаоци и особенно Дэн Сяопин, тогда – один из заместителей главы правительства Чжоу Эньлая. Мао позже говорил, что Дэн Сяопин «сложил оружие» 31 июля 1955 г., то есть тогда, когда Мао выступил на совещании секретарей провинциальных, городских и районных комитетов партии, где и был поддержан провозглашенный в июне курс на «борьбу за искоренение контрреволюционных элементов в государственных учреждениях, народных организациях, в Коммунистической партии и в разных демократических партиях».

Гао Ган

Уже в 1954 г. пришлось ввести нормирование на предметы первой необходимости. Нагнетание экономической и политической напряженности в стране началось с новых перевыполнений первоначальных планов коллективизации и заданий промышленности, но параллельно шла волна не сразу всем понятной идеологической кампании. Вне пределов Китая эта кампания была поначалу воспринята как проявление умеренного и мудрого китайского либерализма; она якобы допускала разнообразие мыслей и дискуссии. В действительности новая политическая линия Мао Цзэдуна очень напоминала сталинский Великий перелом. Позже в заметках о «материалистической диалектике» Мао писал о своем «либерализме»: «Есть два метода создания противоположностей. В одном случае противоположность существует в обществе с самого начала, например, правые существовали всегда. Дать им волю или не давать – это вопрос политики. Мы решительно даем им волю, допускаем широкое высказывание мыслей, даем выход для того, чтобы представить ее как противоположную сторону, чтобы поднять трудящихся на полемику с ней, на борьбу и сопротивление ей с целью ее ликвидации».[682] «Дискуссии» 1953–1954 гг. были провокацией, которая дорого стоила китайской культурной и политической элите.

Началась кампания осенью 1954 г. с поддержки в центральном партийном органе – газете «Жэньминь жибао» – статьи двух молодых людей в Шаньдунском университетском журнале, не принятой к печати журналом «Веньибао». Статья «Жэньминь жибао» называлась «Больше внимания критике ошибочных взглядов в изучении романа “Хунлоумин”». Центральный орган ЦК КПК писал о необходимости «выдвижение новых сил», борьбы против «маститых ученых» и «больших имен». Началось шельмование литературного критика Ху Фына, который стал объектом критики партийных газет еще в феврале – марте 1953 г., а затем и патриарха китайской культуры Ху Ши, инициатора введения в литературную норму разговорного языка байхуа. А закончилось все массовым террором против «правых контрреволюционеров».

Ло Жуйцин сообщал, что в ходе движения было обнаружено свыше 100 тыс. «контрреволюционеров и других вредных элементов», больше 65 тыс. «рядовых контрреволюционеров, разного рода реакционеров и криминальных преступников», причем «откровенно покаялись» 20 % обнаруженных или около 20 тыс. человек, а примерно 25 %, или около 25 тыс. человек, «покаялись после легкого толчка». Были выяснены «темные политические моменты в прошлом» у более чем 1,7 млн человек, «причем почти у 130 тыс. человек эти моменты были серьезного характера».[683]

Министр общественной безопасности КНР Ло Жуйцин подводил через несколько лет такие итоги «массовой борьбы». «По октябрь 1957 г. это движение, которое успешно развернулось, охватило больше 18 млн рабочих и служащих. В результате напряженной борьбы, которая проходила на протяжении двух с половиной лет, были получены огромные успехи. По широте масштабов и глубине, по большим результатам и богатому опыту подобной борьбы, управляемой нашей партией, в прошлом не было».[684]

Подытоживая годы «борьбы», Мао на съезде КПК в 1958 г. говорил: «По-моему, Цинь Шихуанди… был большим специалистом. Он издал приказ, который гласил: «Кто ради стародавности отбросит современное, род того будет искоренен до третьего колена». Если ты предан древности, не признаешь нового, так вырежут всю твою семью. Цинь Шихуанди закопал в землю живьем 460 конфуцианцев. Однако ему далеко до нас. Мы во время чистки расправились с несколькими десятками тысяч человек. Мы делали, как десять Цинь Шихуанди. Тот закопал 460 человек, а мы 46 тысяч, в 100 раз больше. Ведь убить, а затем вырыть могилу и похоронить – это тоже значит закопать живьем! Нас ругают, называя Цинь Шихуанди, узурпаторами. Мы все это признаем и считаем, что еще мало сделали в этом отношении, можно сделать еще больше».

С вульгарной откровенностью Мао Цзэдун часто повторял, что «интеллигенты знают меньше всех», что они «малообразованные люди».

Что являла собой коварная чистка 1955–1957 гг. – реставрацию сталинских методов диктатуры, проявление архаичных китайских культурно-политических архетипов, или ни то, ни другое? Как и в более поздних кампаниях, в «борьбе с правыми контрреволюционерами» руководители КПК непрестанно апеллировали к китайской древности, приводили примеры из давней истории, опирались на традицию, особенно такую безгранично жестокую и аморальную, как никогда не одобряемые в народной памяти принципы империи Цинь Шихуанди. Вне всякого сомнения, свойственная китайской политической истории абсолютная ценность власти, а вместе с тем и садистская жестокость правителей, их циничная неразборчивость в средствах создавали соответствующий культурный фон, который заглушал всякие сомнения. В политическом поведении подавляющего большинства многомиллионного китайского народа, даже в попытках оказывать элементарное сопротивление насилию мы видим скованность личности традиционными групповыми нормами и обязательствами, несостоятельность нонконформистского протеста самостоятельного и свободного от предрассудков «Я». С другой стороны, неоформленность стремлений к личной независимости, потребность в групповом действии, побег «Я» в эйфорию толпы даже в протесте находит выражение в самых примитивных вариантах марксистской, коммунистической словесности. Такого убожества, такого ничтожества догматики, как в «китайском марксизме» и в китайском искусстве «социалистического реализма», невозможно отыскать у марксистов в другие времена и в других местах.

«Мудрость вытекает из народных масс. С нашей точки зрения, интеллигенция – наиболее невежественная часть общества, – поучал Мао Цзедун интеллигентов на собрании представителей общественности Шанхая 8 июля 1957 г. – …Ваши знания ограничены. Вы интеллигенция и вместе с тем не интеллигенция. Было бы правильнее называть вас верхоглядами. Объем ваших знаний таков, что, как только язык заходит о больших, принципиальных вопросах, вы здесь же ошибаетесь. Если у вас так много знаний, то почему же вы ошибаетесь? Почему колеблетесь? Почему вы клонитесь то туда, то сюда, как трава, которая растет на стене, под порывами ветра?.. Знания более глубоки у тех людей, кого интеллигенция считает необразованными».[685] Злобная враждебность к «гнилой интеллигенции», которую мы видим у российских большевиков, начиная с Ленина, здесь просто находит очень откровенное и даже личностное выражение. Мао апеллирует не к массам – к черни с ее комплексами неполноценности, завистью и недоброжелательностью к «умникам». Но имеет это и свои китайские особенности: в Китае как почитание образованного чиновника, так и ненависть к нему выражали одновременно отношение к власти. Критика бюрократизма и коррупции («три “плохо”» и «пять “хорошо”», которые были лозунгами начала первой пятилетки) перерастает в демагогию «массовой борьбы против правых», в ходе которой под ударом оказываются в первую очередь люди, хоть немного мыслящие самостоятельно.