Публичное одиночество - Никита Михалков

Стараюсь прислушиваться к мнению тех, чьему вкусу доверяю. Бывает горько и обидно, когда по торопливости, и чаще всего именно из-за нее, выдаешь за результат свое намерение, а кто-то умный заметит это. Начинаешь злиться и злишься до тех пор, пока не находишь выхода.

А он – в следующей работе… (II, 7)

(1993)

Моя позиция: ребята, пишите, отвечать вам не буду по одной простой причине. Не хочу разговаривать…

Почему?

На это есть два ответа, две причины. Первая: если бы я мог повлиять на вас моим общением с вами, то я бы это делал. Но это невозможно. Вторая: если вы так много пишете, значит, вам это выгодно; если вам это выгодно, значит, в какой-то степени я вас кормлю, а с тем, кого я кормлю, мне разговаривать не обязательно.

Я найду людей, с кем мне интересно разговаривать… (V, 1)

(1994)

Более ста журналистов обратились ко мне по поводу картины <«Утомленные солнцем», получившей Гран-при Каннского кинофестиваля>. Среди них не было ни одного российского, если не считать Шолохова из Санкт-Петербурга… (I, 59)

(1998)

Пресса с маниакальной настойчивостью продолжает вести борьбу со мной. Это становится уже доброй традицией.

Мне обидно не за себя. Жалко людей, которым приходится все время читать вранье… (I, 74)

(2002)

О прессе?

Не обижайтесь, но я скажу: пресса многие десятилетия жила, засунув язык в задницу. (Причем кто-то засунул его в свою, а кто-то – в чужую.) Когда язык разрешили вынуть, выяснилось, что ничего хорошего при помощи его сказать уже нельзя.

Настоящая свобода – это независимость от любых суждений, а не оплаченное бесстрашие. Так же и в творчестве: главное – это свобода внутренняя. Иные режиссеры снимали свои лучшие картины, когда были несвободны. (I, 87)

(2003)

Вопрос: Как Вы относитесь к тому, что в прессе постоянно появляются комментарии: Михалков с семьей был там-то, сказал то-то, был одет так-то, съел то-то…

Часто в газетах пишут совсем не то, что я говорил. А заголовки: «Вельможа на побоище»! Это о том, что я якобы охотился в заповедных озерах, где перебил тысячи реликтовых гусей.

Причем ложь так круто замешена на фактах!

Или когда я из газеты узнаю, что я-де вчера на съемочной площадке (так там было написано) застрелил корреспондента. Я читал это своими глазами: будто у меня в руках был револьвер, заряженный холостыми, и когда корреспондент подошел ко мне, чтобы взять интервью, я в него выстрелил, а он, обливаясь кровью, упал…

Протестовать против такого бреда бессмысленно.

Когда меня спрашивают, почему я не подаю в суд, я говорю, что не позволю газете, которая с легкостью может выплатить штраф на скандале, связанном с моим именем, увеличивать себе тираж. (XII, 9)

(2004)

Сегодня модно и выгодно ругать Михалкова, обвинять его во всех смертных грехах.

Но я вас удивлю: чем чаще обо мне ложь и пакости пишут, тем больше я, Божьей милостью, прихожу к выводу, что я не зря живу, значит, я делаю что-то такое, что раздражает тех, кто хочет разрушать.

Поэтому я отношусь к этому равнодушно и даже с удовольствием… (I, 106)

(2005)

Известно, что нет пророка в своем Отечестве, поэтому у меня достаточно сложная жизнь, и сложное ко мне отношение. Раньше это мешало, а сейчас даже стимулирует, и я совершенно не намерен никому объяснять, какой я есть.

Если пресса из меня делает монстра, а потом сама его и боится, пусть будет так, это уже не моя проблема. Нравится иметь дело с уродом – имейте.

Не отвечаю на неправду, клевету и оскорбления в мой адрес.

Не могу сказать, что я – идеальный человек, но есть вещи, переходящие границы. Для людей с психикой более нежной подобное бывает трагичным. Достаточно много художников в нашей истории было убито негативным мнением о них. А потом выяснилось, что мнение это неправильное.

Есть, правда, такие люди, что, скажи они обо мне хорошо, я бы действительно оскорбился. (I, 118)

(2006)

Интервьюер: Ваш автограф стоит под известным письмом против желтой прессы. А ведь Вы нечасто становитесь объектом слухов и сплетен.

Ну почему же? Обо мне ходят сумасшедшие, бредовые слухи. Будто я… не хочется даже повторять.

Вы поймите: я не против того, чтобы про меня писали. Я – за ответственность. Я говорю: ребята, давайте мы будем на равных. То есть ты написал ложь, я доказал, что это ложь, ничем не подтвержденная, и ты или твое издание должны заплатить так, чтобы это реально было невыгодно. А когда максимальная сумма иска – сто минимальных окладов, то есть в тысячу раз меньше того, что получает журналист за этот заказ, какой же смысл мне судиться и еще пиарить своим именем их газету?

Вы никогда не судитесь с прессой?

Нет, никогда.

Пишите, ради бога. Подсматривайте, если вам интересно, подслушивайте. Я буду защищаться, окружу себя охраной.

Это такая игра.

Если вы написали и вы правы, я молчу – а что мне остается? Я на вас подал в суд, а вы выиграли. И уже в ответ подаете на меня иск за клевету…

И мы содержательно проводим время.

Если на кону, скажем, полмиллиона долларов, не говоря уже о репутации, есть смысл бороться.

Пресса теряет вес, превращается в сплетню – это неправильно. Это обидно. (I, 124)

(2011)

Интервьюер: В прессе периодически возникают истории, связанные с Вами. Например, писали, что для съемок «Утомленных солнцем – 2» Вы лес вырубили в Новгородской губернии, и экологи с Вами поссорились.

Послушайте, девяносто восемь процентов того, что обо мне пишут, – это чистой воды ложь. Не хочу разбираться в том, кто ее заказывает. Читайте, анализируйте, делайте выводы сами. Но для того чтобы не быть ввергнутыми в пучину вранья, очень рекомендую все-таки пытаться реально соизмерять то, что вы читаете, с тем, что вы сами думаете.

Ну как можно серьезно относиться к информации о том, что я вокруг своей усадьбы раскидал «бойцовских» змей, которые насмерть жалят любого вошедшего в лес?! Бред.

Или последнее: я был приглашен Поветкиным Сашей на бой. Он мне позвонил и сказал: «Знаете, у меня недавно умер отец. Я бы хотел, чтобы Вы приехали меня поддержали. Я Вам доверяю». И я поехал в Германию. И Cаша, слава богу, выиграл. И потом он пригласил меня на ринг. Я его обнял. И что пишут? «Уставший после боя Поветкин, как от мухи, отмахивался от зачем-то выпрыгнувшего на ринг Михалкова». На что расчет? На то, что это может меня задеть? Ничуть. Человек, измазавшийся в испражнениях собственной лжи, – единственный, кто продолжает с этим жить.