Столица для поводыря - Андрей Дай

– Катенька со своей неуемной родительницей – это еще можно понять. – Якобсон надеялся хоть как-то обелить имя дочери. – Моя Наденька всегда была дружна с детьми принца. Но при чем здесь Мещерская? И как ей удалось настолько повлиять на Александра, что он стал готов интриговать против собственного брата?

– Я слышал, – осторожно вклинился в разговор Вениамин Асташев, – что не все в окружении цесаревича довольны его увлечением датской принцессой. Его императорское высочество Александр Александрович же в силу своей… своего характера непременно отказался бы помогать противникам союза его брата с Дагмарой. Возможно ли, что княжна Мещерская попросту использовала тягу Александра к справедливости? В офицерских собраниях все еще муссируется слух, будто наследник не слишком ласково обошелся с нашим… с Германом Густавовичем.

– Вполне возможно, Вениамин Иванович, – сделав еле заметную паузу, чтобы припомнить имя блестящего кавалерийского ротмистра, согласился Штиглиц. – И раз уж вы отличились столь светлыми рассуждениями, извольте предложить, как нам исключить великого князя Александра, а вместе с ним и молодого Лерхе из этой камарильи?

– Довольно станет и того, чтобы о том узнала Мария Александровна. Герман не сочтет за труд написать своей покровительнице, княгине Елене Павловне, что не имеет отношения к маневрам начитавшихся романов девиц. Ныне они с императрицей дружны как никогда. – После нескольких глотков янтарного, пахнущего хмелем и летним ветром пива речь старого генерала Лерхе стала гораздо живее, чем обычно. – Однако же и Надежду Ивановну нужно как-то оградить… Да-да, оградить.

Якобсон спрятал мелькнувшую улыбку в усы и приосанился. Понял, что никто не собирается его бросать на произвол судьбы.

– Отправить ее на время в имение? – предложил он. – Пока все не уляжется.

– Боюсь, это невозможно, Иван Давыдович, – качнул головой дядя Карл. – Подле принцессы Марии Федоровны непременно должен быть кто-то от нас.

– Иметь представление о чаяниях молодой иностранной княжны было бы полезно, – осторожно согласился Гинцбург. Было заметно, что он впервые участвует в такого рода разговорах. Прежде столичные жители охотно пользовались деньгами банкирского дома, но не спешили принимать евреев, бывших винных откупщиков из Винницы, в свое общество.

– Быть может, мне еще раз встретиться с Надеждой Ивановной? – просто чтобы не молчать, когда все обсуждают мою судьбу, сказал я. – Объяснить ей все?

– Я ей объясню, – зловеще пообещал Якобсон. – За это можете не беспокоиться. В нашей семье никаких эмансипе не будет, покуда я жив.

Лерхе-старший довольно кивнул:

– А не в то ли имение ты, Иван Давыдович, хотел доченьку отправить, что в приданое обещано?

– Мы на том не сошлись, – покачал головой интендант.

– Ну уж сейчас-то непременно сойдемся, – не согласился отец.

Теперь я понял, чему он обрадовался, когда первая моя встреча с нареченной эдак-то неудачно закончилась. И нисколько не сомневался, что Якобсону точно придется добавить к приданому вышневолоцкие угодья.

– Господа! – поспешил отвлечь двух стариков от споров барон Штиглиц. – Я рад, что все препятствия к союзу двух прелестных молодых людей остались в прошлом. И все-таки предлагаю вернуться к делам. Мы еще не слышали мнения Карла Васильевича по поводу высочайшего благоволения к нашему Герману Густавовичу. Мне известно, что и… эм… Гораций Осипович по моему примеру принялся выводить средства из оборота, дабы иметь возможность участвовать капиталами в сибирских прожектах…

Гинцбург удивленно вскинул брови и тут же натолкнулся на снисходительную улыбку Александра Людвиговича. Учись, мол, студент. Информация – это наше все!

– Мы рассчитывали на то, что бумаги не увязнут в министерствах, – невольно копируя тон старшего товарища, но гораздо более прямо прогудел бородатый банкир. – Это было бы излишне расточительно. Прелесть прожектов была в их определенности и быстрой оборачиваемости.

– Быстрой? – удивился я. В моих бумагах указывался срок окупаемости заводов – пять лет, а железной дороги – пятнадцать. И, честно говоря, я сам в этом сомневался.

– Начнем с определенности, – ускользнул Штиглиц. – Карл Васильевич, не соблаговолите?

– Охотно, Александр Людвигович, охотно. Тем более что с этой стороны нам никакие неожиданности не грозят. Охлаждение же государя к нашему дорогому Герману – не более чем игра. Александр, как вы знаете, чувствительный и совестливый человек. Однако же и он вынужден усмирять свои чувства в угоду политической надобности. Отсюда и удаление Германа из Царского Села, и проявление мнимого неудовольствия. Стоит лишь молодому Лерхе проявить себя в какой-либо иной, не связанной с цесаревичем Николаем области, и высочайшее благоволение тут же вернется.

– Я рад, – без энтузиазма выговорил я. Чего-то подобного я и ожидал. Уж слишком плохой актер принц Ольденбургский. – Тем не менее мне хотелось бы знать, что господа банкиры подразумевают под быстрой окупаемостью?

– Да что вы, право, Герман Густавович, пристали к этой мелочи! – расправив влажные от пивной пены усы, воскликнул кавалерийский ротмистр. – Не довольно ли того, что ваши прожекты станут осуществляться?

– Отнюдь, Вениамин Иванович. – Фу, еле выговорил. – Нет у меня уверенности в скорейшей прибыли с дороги, для которой еще и рельсы не начали делать. Не хотелось бы ввести в заблуждение уважаемых господ. Они ведь намерены существенные капиталы в это дело вложить…

– За это можете не волноваться, молодой человек, – решил успокоить меня барон. – В нашем обществе честное имя куда дороже денег стоит.

– Так и я о том, Александр Людвигович. И я о том. Какая тень на ваши имена ляжет, если мы акционерам пообещаем скорые дивиденды, а их не будет! Да и ваши деньги надолго в строительстве застрянут.

– Да где же застрянут? – заволновался Гинцбург. – Подписаться на акции дороги на миллион – это же таки не значит этот миллион тут же отдать.

– А что же это значит? – удивился я. Надеюсь, вполне достоверно удивился. Потому что уже стал догадываться, что за махинацию решили провернуть эти прохиндеи. Не зря же Рейтерн меня об облигациях предупреждал.

– Это значит, Герман Густавович, что мы с господином Гинцбургом готовы поручиться своим именем в благонадежности вашего предприятия, – опередил еврейского банкира Штиглиц. Судя по выражению лица управляющего Госбанка, разговором он был весьма недоволен. – Кто же иначе рискнет доверить капитал на строительство хоть чего-нибудь в дикой Сибири?

– Спасибо. – Я даже ладонь к сердцу прижал в доказательство искренности. – Огромное вам, господа, спасибо. Но какая же здесь прибыль? Согласно Уложению об акционерных товариществах, подписка на участие – это выражение готовности выкупить заявленное число долей. Ни о каком участии в распределении какой бы то ни было, даже потенциальной прибыли речи не идет. Или я что-то неверно понимаю? Я опасаюсь, что…