Столица для поводыря - Андрей Дай

– И кто же? – удивился я. – Кто приказал? Неужто Валуев?

– А кто его знает, Герман Густавович, – оскалился тайный советник. – Сие мне неведомо. Около вас, дорогой мой, ныне такие силы вьются. Такие значительные господа в вас интерес находят. Такие блестящие молодые люди о вас пекутся. Меж них и искать нужно. А счетовода нашего не вините. Ну его… Идемте… А вы же, верно, куда-то торопились?

– Да, у меня, Владимир Петрович, дела… Ждут меня…

– Ну да, ну да. А вы не забывайте меня, Герман Густавович. Непременно вспоминайте. Кто, как не я, вам был самый лучший попечитель и товарищ!

– Конечно. Прожект Южно-Алтайского округа, должно быть, у вас теперь?

– А вот не скажу, – растянув широченный, прямо-таки мультипликационных размеров рот в улыбке, заявил он. – Вот приходите. Уважьте старика. Заодно и о горных степях ваших расскажете. Вопрос еще до Сретенья должен быть в Госсовете рассмотрен. Так что на неделе вас жду…

До Сретенья – это хорошо. Это даже очень хорошо. Сретенье – это край. Это предел. Если я не успеваю выехать в губернию до Сретенья, можно и не торопиться. Все равно застряну на левом берегу Оби из-за разлива.

В общем, родное министерство встретило меня неласково. Если не сказать как-нибудь менее литературно… Опытный Герман меня успокоил, объяснил, чтобы за свой длинный язык я никаких репрессий не опасался. Свидетелей не было, а значит, слово Тройницкого против слова Лерхе. Ерунда!

Однако настроение было испорчено. И я даже всерьез раздумывал, не отменить ли посещение медико-хирургической академии… Хорошо, что не отменил.

Кстати сказать, Министерство финансов оказалось более гостеприимным местом. Когда? Днями тремя после… Или на четвертый… Ну, разницы нет. В общем, получив из рук посыльного карточку министра финансов, тайного советника Михаила Христофоровича Рейтерна, побежал чуть ли не вприпрыжку.

Министр вовсе не походил на немца. Лобастый, кучерявый, даже слегка смуглый – скорее провансальский француз, чем германец. И говорил он быстро, захлебываясь словами, словно боялся, что его не станут слушать. Приходилось как бы напрягать слух, чтобы случайно не пропустить что-либо важное.

Начал Михаил Христофорович, как человек занятой, с самого главного. С расхваливания замечательного меня! И за новую таможенную станцию в Чуйской степи благодарил, и за открытие для русской торговли новой ярмарки на границе с Китаем. Вскользь прошелся по моим планам. Похвастался, что прожект открытия коммерческого Томского промышленного банка получил в министерстве высочайшую оценку и поддержку. Все нужные бумаги и прошения на высочайшее имя составлены, завизированы и скреплены печатями. Теперь дело только за монаршим автографом.

И мои бумаги по поводу регистрации двух новых акционерных обществ он также пообещал рассмотреть в ближайшее же время. Однако сразу предупредил, что из прожекта Томской железной дороги следует вычеркнуть одну строку. Ту, что касалась размещения десятилетних облигаций за границей. Как я предполагал, в Лондоне и Париже. Министр предложил вариант с выкупом Госбанком их у общества и отказался объяснять, для чего именно ему это нужно. Если я и хотел бы возразить, то все равно не успел. Уж слишком быстро он тараторил и менял темы.

Напоследок напугал меня комиссией Павла Петровича Мельникова – министра путей сообщения. Дескать, его аудиторы из тебя соки примутся пить, а ты крепись. Без визы инженер-генерал-лейтенанта государь прожект и смотреть не станет.

Потом пришел генерал-майор Рашет Владимир Карлович. Горный инженер, металлург и директор горного департамента Министерства финансов. И еще один в этом логове финансистов не немец с немецкой фамилией. Увел к себе, поил крепчайшим, вяжущим язык чаем с пряниками и рассказывал, что кабы ему лет двадцать с плеч скинуть, так и сам бы рискнул в мои края двинуть, заводы ставить. Хвалил за Чайковского. Пообещал помочь тому с подбором персонала и переслать чертежи изобретенной им чугуноплавильной печи. Заставил записать адрес какого-то доморощенного изобретателя, Василия Степановича Пятова. Сказал, тот выдумал какой-то новейший прокатный стан. Будто бы даже для броневых листов. Только Адмиралтейство этого Пятова обидело сильно. Так что ныне он вроде как не при деле и весь в долгах.

Зашел разговор о Фрезе. Рашет поморщился и смущенно отвел глаза. Пробурчал, что это не его епархия. Тут дело для Третьего отделения и жандармов… Честный он человек, этот неправильный немец Владимир Карлович. Настоящий инженер. Практик. Трудно ему будет в этом столичном гадючнике.

Зато о железных дорогах этот замечательный человек, настоящий фанатик металлургии, мог разговаривать бесконечно. Что называется, зацепились языками. Вскоре в ход пошли карты, которые подверглись безжалостной порче: дорога несколько раз меняла маршрут. Рассматривались и отвергались варианты. Спорили до хрипоты, до коньяку, до того, что заглядывали напуганные шумом адъютанты. Несколько раз…

Расстались, смею надеяться, друзьями.

Ах да, чуть не забыл. В длинном коридоре Минфина меня перехватил управляющий общей канцелярией министерства статский советник Дмитрий Фомич Кобеко. Оттянул в широкую нишу у окна и ну гундеть…

Общий смысл высказываемых претензий был в том, что мы с отцом, такие-сякие, не догадались сделать фирмочку-подставку для перепродажи наших с ним канцелярских принадлежностей. Такую, чтобы фамилия Лерхе только в уставах отображалась. А то, «вот какая незадача», военные и кабинетские уже давным-давно в скоросшивалках дела водят, а несчастные финансисты вынуждены по старинке картонки нитками сшивать.

Пришлось пообещать немедленно, то есть в ближайшее же время, исправить досадное недоразумение. И еще умудриться не рассмеяться этому, видно, неплохому человеку в лицо. А вот потом, уже в карете по дороге домой, вспомнив этот эпизод похода на Мойку, в здание Генерального штаба, задумался всерьез. Просто Герочка с присущей ему непосредственностью брякнул что-то вроде: «Мраморному дворцу мы с тобой нравимся куда больше, чем Зимнему».

Никто не делал секрета из того, что большую часть штата Минфина составляли протеже великого князя Константина Николаевича. Как и из того, что громоздкое здание на Фонтанке – Министерство внутренних дел – было полностью под контролем государя императора. И если Константин был лидером всех столичных либеральных сил, то Александр в последнее время все больше привечал консерваторов.

Но только тогда, после двух визитов в разные присутствия, я осознал, что отношение ко мне может быть частью какой-то новой для меня, но привычной для столичных жителей придворной игры.