Год Быка - Александр Омельянюк

И ещё неизвестно, что больше влияет на подвиги и творчество, на продолжение борьбы и поиски: радость или грусть, победы или поражения, надежды или разочарования, счастье или несбывшиеся мечты.

А сколько светлых и добрых мыслей и идей родили его песни в головах его слушателей. В их числе, конечно, был и Платон. Их давно, на расстоянии, незримо что-то объединяло.

Платона и Жана объединяло не только то, что их отцы родили их уже в зрелом возрасте, соответственно наделив разнообразными талантами, но и то, что оба они умели и любили работать не только головой, но и руками, в частности, столярничать и огородничать.

Между родителями Жана была разница в двадцать лет, между родителями Платона – восемнадцать.

И оба они были людьми с одной стороны неиссякаемо оптимистичными, добрыми и общительными, с другой стороны – людьми свободолюбивыми и независимыми, во всяком случае, творческими – то есть, одинокими волками, но в душе аристократами.

И вот, спускающийся по лестнице кумир появился! Ещё на расстоянии Платон громко спросил:

– «Жан Арутюнович! А можно у Вас взять автограф?!».

– «Конечно!» – услышал Платон давно знакомый ему доброжелательный голос с еле различимым акцентом.

Жан Арутюнович прошёл через пресловутую магнитную рамку, повернулся к Платону и, поставив гитару между своих ног, не отпуская своё сокровище, спросил немного растерявшегося поклонника:

– «А кому написать? Как Вас зовут?».

Платон заранее приготовил открытую страницу программки, на которой было обращение «Моим друзьям» и девственную, уникальную, шариковую авторучку – трёхгранную, ярко зелёного цвета. Поэтому задержки не произошло. На столике охраны маэстро уже ожидало место для автографа и «священная ручка».

– «Платон Петрович Кочет!» – последовал привычный ответ.

Но тут же он спохватился:

– «Пишите Платону!».

Жан Арутюнович так и сделал, аккуратно написав внизу страницы – Платону, и более размашисто, но кратко расписавшись.

Только он снова поднял свою гитару, как Платон остановил его новой просьбой:

– «Жан Арутюнович, извините! А можно пожать Вашу мужественную руку?!».

Тот приветливо улыбнулся, внимательно вглядываясь в голубо-зелёные глаза Платона своими миндальными, почти чёрными, ласковыми глазами, чутко ответив:

– «Конечно можно!».

И они обменялись крепким, тёплым мужским рукопожатием. Пока Платон сиял от счастья, Жан Арутюнович одной рукой уже открывал дверь в тамбур. Кочет тут же подскочил сзади, придерживая дверь, защищая гитару и её хозяина.

Постояв немного на улице и наблюдая, как его кумир фотографируется с очередным поклонником, прощается с организаторами концерта, и садится в автомобиль для поездки на Ленинградский вокзал, счастливый Кочет полетел в свой курятник.

Дома он долго рассказывал, понявшей опоздание мужа Ксении, о встрече со своим единственным в жизни кумиром, шутливо заключив:

– «Я теперь правую руку мыть не буду!».

Но та, уже сонная, не поняла общеизвестной шутки в исполнении мужа, подвергнув того необоснованной критике.

На следующий день, после лыж в субботу вечером, Платон по телефону отчитался о встрече с Татляном перед Александром и Егором с Варварой, на что та, тоже давняя его почитательница резюмировала:

– «А Татляна любят люди с тонким вкусом, как и он сам!».

На что Платон сообщил Егору:

– «А мне жена знаешь, что сказала! Вы с Татляном два сапога – пара! Как он поёт, так ты и пишешь! Обо всём, что видишь и чувствуешь; смело, дерзко, озорно!».

И действительно, этот вечер ещё больше возбудил поэта, дал ему ещё больше вдохновения.

На следующий день Платон послал по электронной почте четвёртое послание своему кумиру, приложив к нему ещё два стихотворения. Это были «Цирковой медведь»:

Однажды было, давным-давно,Пожалуй, лет сто назад,Бродячий цирк, или ШапитоДавал представлений ряд.

Но старый медведь уже занемог.Болела его голова.А от побоев он скоро слёг,Вставая лишь иногда.

И нос кровоточил его от кольца.И лапы болели давно.Все ждали уже медведя конца,Но он пока жил всё равно.

Зимой, отпущенный кем-то в лес,Бедняга от голода слёг.Он помощи даже просил с небес.Никто ему не помог.

Погиб от нехватки людской добротыНи в чём не повинный медведь.Всегда он людям служил от души.И что теперь толку реветь?

Всегда всем любых, своих зверейПрирученных надо любить.Ведь даже нечаянно, как и людейСвободой их можно убить!Кому и когда свобода нужнаСудить не берусь тут я.Но то, что двуликой бывает она,О том надо помнить всегда!

А также «Бульвар детства моего»:

Рождественский бульвар!В конце его стою,Как памятник себе.Я на него смотрю.

Правее, за плечом,Церквушка на углу.Но звон колоколовДавно не на слуху.

Направо от меня,За крышей, Отчий дом,Где в детстве я себяЗапомнил в доме том.

А дальше, по пути,Ходил я в первый класс.Напротив, перейти –Травмировался раз.

Спускаюсь вниз опять.Охватывает страх.Не крутизны боюсь.Бульвара вижу крах.

Внизу – бульваров крест,На Трубную вхожу.Вокруг неё, в окрест,Внимательно гляжу.

И, обернувшись, вспять,Я на бульвар вхожу.Но сходство я опятьС былым не нахожу.

Прощай, бульвар, прощай!Другим ты хоть и стал.Меня не забывай!Любить я не устал!

Платон ещё раз перечитал своё послание кумиру. Стихотворение «Цирковой медведь» получилось в унисон с песней «Белый медвежонок», а «Бульвар детства моего» навеял, как и песни Жана Арутюновича Татляна, ностальгию.

Он мечтательно задумался, представляя, как маэстро поёт свои песни на его слова. Но в голову поэта приходили только уже знакомые мелодии. Он давно понял, что новая музыка у него из ушей не льётся, а только старая, а вот слова, действительно новые – слова, слова, слова…

В один из моментов Платона вдруг осенило: а ведь в песне слова должны рифмоваться не столько между собой, а сколько с музыкой, даже больше с музыкой, как у Татляна!!!

Да! Это был настоящий маэстро, кумир! Воистину, золотой Жан!

Глава 3. Зрелый возраст

А на второй день, также катаясь на лыжах, и естественно всё ещё находясь под впечатлением от позавчерашнего концерта, лишь сожалея, что на концерт он не взял фотоаппарат, Платон сочинил ещё одно стихотворение, назвав его «Кочет блюз» по аналогии и под музыку песни Жана Арутюновича «Русский блюз», и к счастью вовремя записав его на диктофон:

Я на концерте Жана был,И слушал «Русский блюз».В мечтах так далеко уплыл…Вот за перо берусь:

«Я двадцать лет не посылалСтихов своих, мой друг,Пока я Вас не повстречалНа том концерте вдруг.

Вас любят люди все с душойС широкой, с добротой.И я добавил голос свой,Кумир наш, золотой!

Автограф получил и я!Та встреча дорога!Тепло рукопожатияХранит моя рука!

И поезд вновь уносит Вас,«Санкт-Петербург – Москва»,Поёте Вы всегда для нас.Вы в сердце навсегда!».

Зелёное, трёхгранноеВ руке моей стило.Такое многогранное,Как творчество его.

По Интернету посылаюВдогонку «Кочет блюз».Надеюсь, с Жаном создаюНаш творческий союз!?

Причём сделал он это ещё на лыжне в лесу, по пути от Новокосино в Салтыковку. Платон заранее планировал прервать свой лыжный поход коротким привалом у Егора с Варварой, дабы оговорить с ними подготовку к предстоящему юбилею Ксении.