Год Быка - Александр Омельянюк

Но вот зазвучали «Фонари», и под аплодисменты амфитеатра и партера, а потом и всего зала, по центральному проходу, блестя сединой, держа в левой руке микрофон, шёл он – благородный и долгожданный, обаятельный и всеми любимый – ЖАН ТАТЛЯН!

Раскланиваясь знакомым и целуя какой-то даме ручку, он легко вбежал на сцену, жестами приветствуя весь зал.

После окончания песни, его слова сразу потонули в громе оваций.

И так продолжалось весь концерт. Если бы не вмешательство самого певца аплодисменты после каждой песни не смолкали бы очень долго.

Некоторые, горячо любимые народом старые, а также новые песни Жана Арутюновича Татляна на русском, французском, английском и армянском языках были встречены зрителями с большим энтузиазмом.

К счастью для всех ценителей красивых песен и «живого» исполнения он не утратил силы и красоты своего неподражаемого, изумительного голоса, снова продемонстрировав всем свой талант певца и композитора.

После «Фонарей» он спел три песни на французском и английском языках. Затем полились прежние отечественные: «Звёздная ночь», «Воздушные замки», «Осенние следы» и, наконец, «Бумажный голубь».

Платон обратил внимание, что эту песню любит не он один, так как после её исполнения зал устроил особенно бурную овацию.

Первые песни Жан Арутюнович исполнял под записанную музыку, держа микрофон в левой руке, энергично жестикулируя правой в такт песен. Платона поразила органическая и строгая пластика этой правой руки кумира. Ему даже показалось, что пластичная и энергичная жестикуляция Жана Арутюновича своей правой рукой была местами излишней, слишком длительной.

И он даже несколько раз испытал чувство некоторой неловкости за своего кумира.

Особенно во время исполнения песни «Воздушные замки», когда Жан Арутюнович слишком долго демонстрировал своей бесподобно пластичной правой рукой, как бы он именно раскрасил эти замки.

У Платона создалось впечатление, как будто тот пел перед иностранцами и жестами объяснял перевод слов песни.

Но вот, после песни «Зеркало жизни», на сцену вышла молоденькая пианистка – студентка пятого курса Консерватории, и в зал полилась ранее не слышимая, но знакомая Платону песня «Из какой ты сказки»:

Заметелило с вечера,Снег кружит над землёй.Не весной ты мне встретилась,А холодной зимой.

Ты такая красивая,В этот вечер январский,Ты ни с кем несравнимая,Из какой ты сказки?Ты ни с кем несравнимая,Из какой ты сказки?

Так приходит, наверное,К нам из книжек, из нот,Может быть безответная,Но большая любовь!

Ты такая красивая,В этот вечер январский,Ты ни с кем несравнимая,Из какой ты сказки?Ты ни с кем несравнимая,Из какой ты сказки?

Много книжек прочитано,О тебе моей нежной.Ты была Аэлитою,Королевою снежной.

Но ты всех их красивее,В этот вечер январский,Ты за смелость прости меня,Из какой ты сказки?Ты за смелость прости меня,Из какой ты сказки.

И Платон вспомнил, что раньше часто песни Жана Татляна были прелюдией любви для многочисленных поклонников и поклонниц певца.

Под его песни не только влюблялись и любили, но и делали детей. В честь него даже называли некоторых из них.

А сейчас, после каждой песни женщины преподносили ему цветы, сразу получая поцелуй и автограф.

Первое отделение завершилось тремя русскими народными песнями «Метелица», «Печали» и «Очи чёрные».

Жан Арутюнович и их исполнил с каким-то необыкновенным шиком и шармом.

Платон никогда ранее тоже не испытывал тягу к ним. Но в исполнении кумира это были уже настоящие шедевры.

А второе отделение вообще началось известным вальсом, а теперь, безусловно, и шлягером, «Дунайские волны».

Платон наслушался его ещё дома на компьютере, и с чувством некоторого превосходства наблюдал, как теперь зал бурно воспринял и её.

А после песен «Моя тройка» и «Ты остановила время», Жан Арутюнович исполнил пару песен и на своём родном языке.

Во время исполнения песен «Арарат» и «Карабах, ты мой арцах» по его просьбе в зале как раз и зажглось множество фонариков-брелоков, символизирующих свечи.

А после песен «Чужая милая» и «Старый двор» Жан Арутюнович исполнил на пару с самим собой, молодым, «Гитарово».

На экране все увидели единственную чудом сохранившуюся запись с того самого «Голубого огонька» под новый, 1965 год.

В зале то слышалась запись выступления молоденького Жана, то она выключалась, и он сам, сегодняшний, продолжал эту песню, прокомментировав:

– «Я как будто пою со своим внуком!».

Многие песни Жан Арутюнович исполнял под свою любимую гитару.

В зале кое-где мелькали вспышки запрещённых фотоаппаратов.

Лишь после песен «Море зовёт» и «Судьба» Платон вспомнил про свой диктофон. Он быстро активизировал его, и все остальные песни были им записаны. А это были «Капель», «Лунный дождь» на французском языке, «Ночной дилижанс», «Колокола», «Осенний свет». А заключительной его песней была «Русский блюз», последним повторяющимся припевом завершавшая концерт.

Долгими и продолжительными аплодисментами, переходящими в бурные овации, проводил зал своего кумира. Некоторые счастливцы сразу рванули на сцену за автографами, в то время как опоздавшие бедняги безуспешно пытались справиться с тяжёлым занавесом.

С такой любовью народ проводил своего не лауреата конкурсов, не заслуженного и не народного артиста СССР или России.

Платон верный своему плану, подсказанному билетёршей, занял выжидательное место у служебного входа. Вскоре он решил спрятаться от лишних глаз и вошёл вовнутрь. Там он переговорил с охраной и понял, что надо просто набраться терпения. А ждать пришлось почти полтора часа.

Как в былые времена молодости кумира! – подумал Платон.

Пока он ждал – невольно дочитал программку. На последних её страницах говорилось о роли армян в истории Москвы и Санкт-Петербурга.

И действительно! Армяне внесли непропорционально большой вклад в развитие, как общей советской культуры, так и непосредственно российской.

Особенно это касалось области музыки и, связанной с ней одним озарением, области точных наук.

У Платона даже слово армяне ассоциировалось с чем-то красным, красивым, лучезарным и музыкальным, доверительно тёплым.

Так получилось, что с детских лет Платон уважал и даже любил армян за их доброту, порядочность, трудолюбие и таланты.

Во многом это было обусловлено проживанием в отчем доме Платона армянской семьи Геворкян, с младшей из которых, черноглазой красавицей Алочкой он дружил ещё в далёком детстве.

Поэтому его преклонение перед талантом Жана Татляна являлось естественным, органическим продолжением его давней симпатии.

Платон вспомнил, как все эти дни он слушал и слушал его волшебные песни. И чем больше Платон вслушивался в них, тем больше он понимал красоту его музыки, безупречность текста песен, и, самое главное, просто гениальное их исполнение.

Жан своим голосом творил всё, что хотел. Платон вслушивался и понимал, что его исполнение просто идеально.

И перепеть его песни лучше, чем он, было уже просто невозможно.

Даже песня «Лучший город Земли» в исполнении блистательного Муслима Магомаева всё-таки чуть уступала исполнению Жана Татляна. Как бы брильянт Магомаева получил бы дополнительную огранку, заиграв новыми яркими лучами света.

Песни Жана Татляна нравились сразу, с первых аккордов. Под них очень хорошо мечталось, что было одним из основных занятий советской молодёжи.

Чем Жан Татлян сразу очаровал весь народ, все слои населения? В чём его феномен?

А тем, что он пел песни для всех возрастов. И для влюбчивой молодёжи, у которой всё ещё впереди, и для проживших нелёгкую жизнь пожилых людей, живущих теперь во многом воспоминаниями о своей молодости.

Более того, его песни были и под разное настроение. Недаром Платон в молодости использовал их, чтобы за несколько минут поменять своё настроение от упадническо-лирического, меланхолического, до оптимистического, возбуждённого, энергично-работоспособного.

Жан очаровывал всех не только тем, о чём он пел, – о встречах и расставаниях, о счастливой и несчастной любви, о радости и печали, – но и тем, как он пел. Всем казалось, что данную песню и нельзя было спеть по-другому. Настолько были выверены и слова, и мелодия, и тембр голоса, и его интонация, настроение певца, в конце концов, включая и его поведение на сцене.