Крестоносцы на Востоке - Михаил Заборов

Так или иначе, город был взят крестоносцами. Боэмунд, по словам хрониста, не терял времени: едва осаждавшие ворвались в Антиохию, норманнский князь "приказал рыцарям водрузить свое достославное знамя на возвышенности, прямо напротив крепости".

Победители с лихвой вознаградили себя за лишения, которые испытали в месяцы осады. Воины христовы дочиста разграбили город. "Сколько же всего было взято добычи в Антиохии, мы не в состоянии и сказать: если вообразите, сколько сумеете, то считайте сверх того", - поясняет Раймунд Ажильский свое сообщение о грабежах, произведенных крестоносцами после захвата города. Устроив пиршественные оргии, они поели - на свою беду - все и без того скудные запасы, которые еще оставались в Антиохии после семимесячной блокады. Сотни жителей города были убиты. Опьяненные пролитыми ими потоками крови, крестоносцы не отделяли мусульман от христиан. "Они, - сообщает Раймунд Ажильский, - не брали в полон никого из тех, кого встречали на пути". Все площади, по свидетельству другого очевидца, были завалены убитыми, "так что никто не мог находиться там из-за сильного зловония; никто не мог пройти по улицам иначе, как (шагая) по трупам". Армянский хронист Матфей Эдесский называет погромы, учиненные в Антиохии рыцарями, страшным побоищем. По словам Ибн аль-Каланиси, было перебито, захвачено и уведено в плен несчетное множество городских жителей - мужчин, женщин и детей.

2.9. "Чудо святого копья"

5 или 6 июня 1098 г., спустя три-четыре дня после захвата Антиохии крестоносцами, к ней подошла армия Кербоги Мосульского, по словам летописца - "бесконечное множество турок, рассеявшееся по полям". Они со всех сторон обложили город, и крестоносцы, вчера еще осаждавшие его, сами попали в положение осажденных. Сельджуки, докладывали они позже папе римскому, "окружили нас отовсюду так плотно, что и никто из нас не мог выйти, и к нам не мог проникнуть". Осажденные тотчас почувствовали невзгоды ситуации, в которой очутились. Еды не было. "Умирая от голода и погибая от всяких иных напастей", рыцари "убивали своих отощавших коней и ослов и поедали их мясо", - сообщат крестоносцы позднее в Рим. Нужда заставила многих употреблять в пищу и траву, и древесную кору, и веревки, и кожаные сбруи, предварительно вываренные; не брезговали даже дохлыми собаками, кошками, мышами и всяческой падалью.

Отчаяние овладело осажденными. Десятками и сотнями, поодиночке и целыми группами побежали доблестные рыцари из Антиохии. Обычно беглецы ночью спускались на веревках по стенам и под покровом темноты старались добраться до кораблей, стоявших у причалов гавани св. Симеона; в войске их называли поэтому веревочными беглецами. Первым из Антиохии бежал родич Боэмунда - Гийом де Гранмениль, присоединившийся затем к Этьену Блуаскому. Его примеру последовали некоторые другие феодальные вояки, напуганные перспективой попасть в полон и потерять награбленное.

Настроения безысходности все глубже проникали в среду крестоносцев, запертых во взятом ими же городе. Одни, отчаявшись, впадали в религиозное исступление и с утра до вечера простаивали на коленях в антиохийских церквах, отбивая поклоны перед статуями и иконами Христа, девы Марии, святых угодников. На других бедствия осады подействовали в прямо противоположном направлении: изверившись в благополучном исходе, они утрачивали религиозный энтузиазм, которым раньше были в той или иной мере охвачены.

Разумеется, кое у кого религиозные побуждения уже изначально были чем-то внешним, поверхностным - главными представлялись добыча и земельные завоевания; тем не менее масса рьщарско-крестьянского войска воспринимала действительность не иначе как сквозь призму религиозного настроя.

[От Сосискина

Все предыдущее изложение, все мысли М.А. Заборова говорят об обратном. До сих пор он крайне принижал значение религиозного фактора. Но теперь, поскольку последующие события, далеко выходящие за рамки обыденности, весьма трудно правдоподобно объяснить материалистически, указанный "медиевист" берет на вооружение именно "религиозный фактор". - Коммент. Сосискина].

Бедствия в Антиохии, породив упадочнические тенденции, обострили религиозную фантазию большей части рыцарей и крестьян и вместе с тем вызвали рост неверия в божественность Крестового похода: Бог явно обрекал на слишком тяжкие страдания тех, кто намерен был положить за него свою жизнь. В атмосфере религиозной экзальтации, которую к тому же подхлестнул голод, в расстроенном воображении иных участников похода стали происходить заметные сдвиги: появились галлюцинации; ночами то те, то другие крестоносцы, как оказывалось поутру, видели необычные, якобы пророческие сны. Им мерещились святые и апостолы, устами которых в этих сновидениях будто бы возвещал Свою волю Господь. Самые обыкновенные природные явления считались знамениями Божьими.

Конечно, в игре религиозно ориентированной фантазии превратно отражались мучительно переживавшиеся поиски выхода из реальных трудностей, столь неожиданно свалившихся на недавних победителей, но в их среде обычное свойство религиозного сознания, религиозной психологии вообще! факты такого рода интерпретировались как нечто вещее и пророческое. В религии самообману, самовнушению всегда принадлежала огромная роль. С наибольшей силой эти факторы действовали тогда, когда религиозные переживания вследствие каких-либо исключительных обстоятельств получали мощный импульс извне.

Именно так случилось во время пребывания крестоносцев в Антиохии, запертой Кербогой, в июне 1098 г. При этом словно бы полностью подвергнувшиеся самогипнозу верующие люди оказались не в состоянии отделить плоды собственной разгоряченной религиозной фантазии от умышленного обмана, с большим успехом предпринимавшегося в подобной ситуации служителями церкви, которые, сами тоже поддавшись - и с особой силой - такому самогипнозу, вносили затем этот обман в умы своей паствы [Самогипноз, значит. Десятков тысяч людей одновременно. К тому же думающих в своей осаде преимущественно об еде. Это самовоздействие (аутотренинг, понимаешь) голодных людей хлеще эффекта Кашпировского и др. - Коммент. Сосискина].

Действительно, еще более накаляя и без того жаркую атмосферу религиозного возбуждения среди крестоносцев, попавших в беду, церковники, участвовавшие в походе, в свою очередь, стали усердно инспирировать "пророческие видения", будто бы являвшиеся воинам христовым, и чудеса, истолковывавшиеся как знаки Божьего расположения. Целый шквал чудес в течение короткого времени поразил осажденных! Скрытая от самих вдохновителей и участников, не осознававшаяся ими цель этих религиозных инсценировок, очевидно, заключалась в одном: в условиях тяжких неудач предотвратить неизбежное разочарование участников в святости крестоносного предприятия, поднять их воинский дух, еще жарче разжечь пламя религиозно-воинственного фанатизма. Только таким путем можно было сплотить и мелких рыцарей, и бедняков-крестьян вокруг князей-предводителей, скрасить перспективами райской жизни за гробом гнетущие будни и изнурительные тяготы похода и в конечном счете побудить его участников к энергичному отпору сельджукам.

...Вот какой случай рассказывает провансалец Раймунд Ажильский в своей "Истории франков, которые взяли Иерусалим". Этот церковный грамотей не был лишь сторонним зрителем описывавшихся им событий [Тем не менее, приводимые "этим церковным грамотеем" неприглядные факты, например, о разграблении крестоносцами кладбища (см. выше), М.А. Заборов разбирает с удовольствием. - Коммент. Сосискина]. Он исполнял обязанности капеллана (священника-исповедника и секретаря) графа Раймунда Тулузского и активно проводил в жизнь его политическую линию во время похода. А она была такова.

Когда блокированные в городе воины христовы дошли до отчаяния и голодные галлюцинации помутили разум многих из них, Раймунд Тулузский, претендовавший на Антиохию, счел момент подходящим для того, чтобы поднять собственный престиж в главах крестоносного воинства - в ущерб своему сопернику Боэмунду Тарентскому. С этой целью он решил воспользоваться услугами собственного капеллана, человека благочестивого и расторопного, умевшего блюсти интересы сеньора. Накал религиозных чувств крестоносцев создал обстановку, весьма благоприятную для осуществления задуманной в графском окружении религиозно-политической операции, призванной повысить шансы Сен-Жилля в борьбе с Боэмундом за овладение Антиохией. Крестоносцы пали духом, следовательно, нужно предпринять нечто из ряда вон выходящее, чтобы они воспряли. При этом источник их воодушевления (разумеется, божественный по происхождению) должен находиться поблизости от графа Раймунда Сен-Жилля. Лучше всего будет, если на этот источник их наведет богобоязненный и верный человек.

Капеллан графа постарался со всей ловкостью осуществить намерения своего сеньора, смысл которых, видимо, хорошо понял. Он отыскал в провансальском ополчении некоего бедняка, по имени Пьер Бартелеми, и тот однажды объявил споспешникам по оружию, что видел во сне - и не раз, а пятикратно! - апостола Андрея, открывшего ему следующее: в антиохийской церкви св. Петра будто бы зарыто копье, которым, по евангельскому сказанию, римский воин Лонгин пронзил бедро распятого на кресте Иисуса Христа. Если крестоносцы отыщут эту святыню, обагренную кровью Сына Божьего, они спасены! Такова, мол, Небесная Воля, возвещенная ему, Пьеру Бартелеми, апостолом Андреем в ночном видении.