Любава - Кай Вэрди

Выросла Настена, сильной, уверенной в себе стала. Хозяйкой справною была. Жила она не богато, но и голодранкой босоногой тоже не сделалась. Раннею весною, покамест еще снег только сходить начинал, частенько в город ездила, рукоделие свое свозила. А то и молоко, и масло продавала — много ей одной было. Корову она себе год на четвертый прикупила на отцовы деньги — знала Настасья, где батюшка кубышку запрятал, да зазря не тратила, берегла, лишь в крайнем случае беря оттуда, а опосля потихоньку докладывая. Вот и на корову влезть пришлось, ну да то дело нужное, дело важное.

Так и выросла, расцвела девка. Красавицей выросла. Глазищи темные, строгие, глядит прямо, уверенно. Губы алые, не улыбчивые, но четкие, твердые. И следа капризности да мягкости на них нет. Брови русые вразлет, чуть — и сдвинулись у переносицы упрямо. Нос прямой, аккуратный, словно скульптором вылеплен. Коса соломенная, светлая, словно поле пшеничное на свету искрами переливается. Спина прямая, строгая, руки с пальчиками тонкими, ловкими, шустрыми — кружева себя знать дали.

Стали к ней сватов с других деревень засылать — многие такую невестку себе заполучить желали, часто к ней сваты заезжали. Да тока Настасья взглянет на жениха, да чего сделать ему велит, да задания хитрые, трудные дает — мол, давай поглядим, на что ты сгодиться могешь. А коль с задачей управится быстро да ловко, возьмет да еще чего удумает, покуда не оплошает женишок. Тады и откажет — нашто мне неумеха надобен? Али с ходу вина пьяного предложит — коль возьмется женишок за рюмку — сызнова отказ — не стану всю жизню с горьким пьяницей мучиться!

Соседки частенько ей пеняли:

— Гляди, Настасья, так в девках всю жизню и просидишь! Женихов — то опосля мора куда как мало осталося! А к тебе уж отовсюду свататься приезжали. Где мужа брать станешь? Тута твоего возраста парней нету — всех мор повыкосил!

— Не останусь в девках, и на моем веку единственный встретится, что узду накинуть смогет. А на что мне слабый да убогий? Мне стена надежная за спиной надобна, чтоб поддержать мог, чтоб хозяином был. А такой, что в доме хозяином стать не сможет, мне и даром не надобен. Себе забирайте! — смеялась Настена.

— Да разве сыщется такой, чтоб на тебя узду накинул? — качали бабы головами. — Мягче надо быть, Настасья, ласковей, податливей, а ты уж больно много на себя берешь!

— А была бы я слабой да податливой, да не брала на себя столько, давно померла бы, — обрывала баб Настасья. — А вам, я гляжу, и заняться нечем, тока бы языки почесать? Ну чешите, чешите, мойте мне косточки, чище будут. А мне недосуг нынче — работа стоит, — и, махнув толстенной косой перед носом, шла по своим делам.

Бабы, получившие отлуп, злились, шипели, а что с ней поделаешь? Управы на девку нету, сама себе хозяйка, даж и пожалиться на нее некому. Да и не боится Настасья никого. Так взглядом одним ожечь может, что не рад станешь, что и подошел. Многие и слова поперек ей сказать не смели. Тока коситься и оставалось.

А у девки и впрямь страха будто и вовсе не было. В город моталась на своем коне верхом — так-то быстрее, нежели в телеге, а кружева много места и не занимают. Да часто ездить туды стала — то кружева отвезть, то масла свежего барину снадобилось, то заказ забрать…

Из городу и мужа себе привезла. Приехали единожды вместе, да к батюшке в церкву и отправились. Тот их вскорости и обвенчал. Вообще ждать полагалось, но оба так на него взглянули, да Настасья язычок свой не удержала:

— Нешто свадеб нынче много играют, ась, отец Сергий, что ты нас в воскресный день обвенчать не смогешь? Аль праздник великий какой станет?

— Нет, Настасья, и свадеб нынче нет, и праздника великого тоже. Тока подумать вам надобно, взвесить все, решение ваше временем проверить…

— Проверено уж все давно, батюшка, — вступил и женишок. — Боле года проверяли. Ну, коль не желаешь венчать, что ж, знать, не венчаными жить станем. И греха на нас не будет — честь по чести в церкву явилися, честь по чести обвенчать нас просили.

— Пошто торопитесь? Вот осень настанет, дак и обвенчаетесь во Славу Божию, — склонил голову священник.

— Ну, нет, так нет, — спокойно сказала Настасья. — Пойдем, Фрол, завтрева в город съездим, тама и обвенчаемся. Пять имперских, конечно, жаль, но зато не в грехе жить станем.

— Пять имперских? — загорелись глаза у батюшки. — Пошто так много?

— Дак за срочность, батюшка, — усмехнулся Фрол.

— Дак ежели за срочность, я и за четыре имперских обвенчаю, — ответил священник. — К тому ж, приход-то, Настасья, твой тута.

— А Фрола — тама, — с улыбкой ответствовала Настя.

— Ну, коль в начале лета вам венчаться хочется, да в своем решении вы обои твердо уверены, дак в воскресный день и обвенчаю вас, — огладил бороду священник.

Обвенчались молодые скромно, свадьбу закатывать не стали. Обвенчалися, да жить стали. Народ только головами качал — уж и женишка Настасья себе выбрала! Парень-то мало того, что городской, дак еще и неказистый, худой больно, чуть ветром не качает, да прозрачный весь. Но старательный был, рукастый. И дом поправил, и дров запас — зимы на три хватит. И на покосе справился, и сена запас. А главное, на Настасью укорот нашелся — слушалась она его, и в мужицкие дела носа боле не совала.

А вскоре выяснилось, что сапожник он хороший. Сапоги шил. Столик даж с собой с города притащил. Неказистый такой столик, низенький, негодящий совсем, ножом весь изрезанный — ан нет, самый что ни на есть дорогой он для него был, берег он его сильно, дорожил.

Стали они вдвух жить. Зиму прожили, лето, а следующей зимой, Настена уж на сносях была, собрался он в тайгу, зверя бить. Ушел — и как в воду канул. То ли замерз, то ли шатун его задрал, то ли волки — кто знает? Но домой так и не вернулся.

Настасья родила в срок девку. Любила она ее без памяти, пылинки с малышки сдувала. Жила для нее, пискнуть любимому дитятку не давала. А назвала дочку Любавой. Окрестила в срок, как положено, да стала с дочкой жить.

Любаве уж пять годков исполнилось, когда однажды в начале осени влетели с утра в деревню уполномоченные представители большевицкого руководства и милиция. Собрали всех жителей, да рассказали, что 20 июля 1920 года Совет Народных