Голодная Гора - Морье Дю

Взяв свою трость, Медный Джон вышел из дома, чтобы пройтись по своим владениям. Он направился к заливу, чтобы посмотреть, высоко или низко стоит вода; оглядел лодку Джона, стоящую у причала, бросил взгляд на садик Джейн, который она разбила у лодочного сарая, посмотрел вверх, на цапель, свивших себе гнезда на высоких деревьях; затем взгляд его скользнул через залив, на дымок, вьющийся над трубами гарнизонных зданий на острове Дун, а потом, мимо Дунхейвенской гавани, к подножию Голодной Горы. Обогнув дом, он оказался в огороде, где, конечно, встретил Барбару, занятую серьезной беседой со стариком Бэрдом на тему о том, как надо ухаживать за виноградной лозой, только что посаженной в оранжерее; потом шел через, высаженный его дедом, где в сосновых ветвях шелестел ветерок, совсем как прибой на песчаном берегу, по узеньким дорожкам, составлявшим гордость Барбары, к беседке, которую построили для Генри нынешней весной. Там он и лежал в своем шезлонге, а рядом с ним сидела Джейн и читала ему вслух.

При виде отца Генри весело улыбнулся, глаза его ярко блестели, на щеках горел яркий румянец, и отец, стараясь не замечать похудевшего тела, укрытого пледом, думал о том, как хорошо его сын поправляется.

- Вы опять застали меня на месте преступления, сэр, - со смехом говорил Генри. - Я ведь, как обычно, ленюсь. Должен вам признаться, я даже уснул вскоре после полудня, и спал бы, наверное, до сих пор, если бы Джейн не подкралась ко мне и не начала читать мне стихи.

- Неправда, Генри, ты несправедлив ко мне, - упрекнула его сестра. - Я пришла сюда по твоей просьбе, и ты совсем не спал, просто лежал, положив руки за голову, а лицо у тебя было такое усталое. Мне даже жаль, что ты не спал. Доктор Армстронг говорит, что тебе нужно как можно больше отдыхать.

- Вилли Армстронг просто старая баба, - сказал Генри. - Кудахчет надо мной, словно я младенец, а не здоровый мужик, который просто слегка захворал, потому что имел глупость простудиться прошлой зимой. Вот увидите каким я вернусь с Барбадоса, велю, пожалуй, сделать себе татуировку и отращу курчавую бороду. Вы гуляете, сэр? Можно, я пойду с вами, а то мне уже надоело лежать?

Желая показать, как он презирает свою слабость, Генри откинул плед и встал на ноги, весело напевая какую-то песенку, и сразу же завел разговор о делах, касающихся имения; отец взял его под руку, и они направились через лес к ферме, принадлежащей собственно имению и расположенной в парке.

"Они зайдут слишком далеко, - думала Джейн, - отец так увлечется разговором, что обо всем забудет, а к вечеру Генри будет так утомлен, что за обедом ничего не станет есть, и Барбара встревожится, а если среди ночи мне случится выглянуть из комнаты, я непременно увижу полоску света из-под его двери, и станет ясно, что он опять не спит".

Она продолжала сидеть в маленькой беседке возле пустого кресла брата, пытаясь понять, какие мысли занимали Генри всю весну и все лето, когда он лежал здесь день за днем, поднявшись с постели после болезни. Генри, такой живой и деятельный, он так любит общество людей, путешествия, а теперь лишен всех этих удовольствий; у него даже нет сил помогать отцу в делах, связанных с шахтой. Любой другой человек на его месте сделался бы мрачным, беспокойным и раздражительным, но Генри, даже если и испытывал такие чувства, ничем этого не показывал. У него всегда находились доброе слово и улыбка для каждого члена семьи, всегда была наготове забавная шутка, он постоянно строил планы, что они будут делать, когда он поправится, о том, как весело они будут проводить время, какие пикники будут устраивать, как часто будут собираться вместе.

- Уж один-то пикник мы обязательно устроим, - сказал он в тот самый вечер, - прежде чем я уеду на Барбадос. Мы возьмем лошадей и отправимся на озеро на Голодной Горе, совсем как тогда, когда мы были детьми, а доктор Вилли Армстронг тоже с нами поедет, и молодой Дикки Фокс - не красней, пожалуйста, Джейн, - и Фанни-Роза Флауэр, если ее отпустит миссис Уайт, и ее брат Боб, если у него еще не кончился отпуск, и все мы будем веселиться от души, и никто не будет болеть, печалиться и грустить.

Эта радость, вызванная предвкушением приятной поездки, так его взволновала, что у него сделался приступ кашля, и Джейн живо вспомнилась та ночь, когда Генри, весь промокший, стоял в библиотеке, дрожа от холода. Те дела, по крайней мере, закончились, не было больше воровства, не было никаких столкновений, а Морти Донована не было на свете. Сэм Донован продал ферму и держал лавку в Дунхейвене. В каком гневе был бы гордый старик Донован, и вдруг лавочник, какой позор! Второй сын жил в маленьком домишке где-то по дороге на Денмэр. Он держал пару-другую свиней и тайком приторговывал виски, не имея на это разрешения. Нет, Донованы никогда больше не будут беспокоить Бродриков. Старая шахта процветала, была заложена новая, рабочих они нанимали больше, чем когда-либо. Все шло гладко. Все они были бы так счастливы, если бы не тревожились за Генри. И внезапно Джейн охватила легкая дрожь. Беседка без Генри казалась брошенной и унылой, Джейн стало одиноко и даже жутковато, словно брат уже уехал на Барбадос, к тому же и солнца уже не было - оно скрылось за густыми деревьями. Надо будет их проредить, подумала она, а то они совсем заслонили солнце, и оно не может заглядывать в беседку. И она взяла книгу, подушку с пледом и пошла, минуя деревню, к дому.

Стоя на склоне повыше Клонмиэра, она видела, как лодка Джона, в которой вместе с ним был доктор Армстронг, подошла к причалу. Они ездили на остров Дун, чтобы погонять зацев с борзыми, подготовить собак к состязаниям. Джон взглянул наверх; прядь темных волос упала ему на лицо. Он увидел сестру, рассмеялся и махнул ей рукой. Собаки, сцепленные между собой, стояли на носу и дрожали от нетерпения, готовые выпрыгнуть на берег и туго натягивая сворку. Большой серебряный кубок, который они выиграли в прошлом сезоне предмет величайшей гордости Джона, - красовался на каминной полке в столовой. Он показывал его Фанни-Розе Флауэр, когда она приезжала с отцом справиться о здоровье Генри. Джейн очень позабавило замечание Фанни-Розы, которая совершенно серьезно говорила Джону, что на кубке нужно выгравировать верхушку фамильного герба, а на собачьих попонах вышить весь герб целиком.

Бедненький Джон, с каким смущенным видом он сидел, не говоря ни слова, в то время как Фанни-Роза пила чай, наблюдая за ним краешком глаза; и Джейн не могла понять, выражают ли слова девушки ее собственные мысли, или же они продиктованы снобизмом, унаследованным от ее матери. А может быть, она просто все это говорила, чтобы подразнить Джона и позабавиться.

Как она, однако, хороша, думала Джейн, как весело с ней разговаривать и как странно, что доктор Армстронг, гостивший в Клонмиэре одновременно с Флауэрами, так убежденно сказал после их отъезда, что Фанни-Роза слишком уж смела и беспокойна, на его вкус, и что ее легкомыслие объясняется не просто молодостью, а вообще свойственно ее натуре. "А какие женщины нравятся вам? наивно спросила Джейн, а он только серьезно на нее посмотрел, словно желая что-то сказать, но воздержался, ограничившись замечанием, что докторам, в силу их профессии, возбраняется восхищаться кем бы то ни было, ибо каждая женщина может оказаться его пациенткой, и он предоставляет нежные чувства Дикки Фоксу и другим офицерам гарнизона.