Шиворот-навыворот - Ф. Энсти
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Поль судорожно схватил его за руку.
– Нет! – хрипло вскричал он. – Только не сейчас! Не надо! Я сейчас не могу... Они не понимают... Дайте мне время, и я заплачу вдвойне, на эти деньги можно будет приобрести отборных кроликов – только пусть они подождут! Велите им подождать! Дорогой сэр, помогите мне. Я не могу заплатить сейчас!
– Они и так долго ждали, – напомнил мистер Блинкхорн. – Пора платить.
– Не буду! – закричал Поль. – Ни за что! Если бы вы знали об этом камне! Что за глупцы люди!
В отчаянии он решился на роковой поступок – он рванулся и бросился что есть мочи к шлагбауму, за которым начиналась дорога.
Тотчас же школьники, радуясь потехе, кинулись вдогонку. Несчастный пожилой коммерсант несся как заяц. Так ему не случалось бегать уже четверть столетия. Даже когда он удирал от Коггса и Кокора в первый вечер, он не бежал так быстро. Но погоня оказалась короткой. Вскоре Чонер и Типпинг схватили его за шиворот и упирающегося и лягающегося приволокли назад, к мистеру Блинкхорну, благорасположение которого Поль теперь утратил бесповоротно.
– Прошу прощения, сэр, – сказал Чонер, – но в кармане у него что-то вроде кошелька. Можно, я его выну, сэр?
– Раз он отказывается вести себя как подобает, то вынь, – разрешил учитель.
Это был кошелек Дика, и, несмотря на сопротивление Поля, сей предмет был у него конфискован, а содержимое разделено между пострадавшими, после чего пустой кошелек вернулся к хозяину.
– Ну, а теперь, Бультон, – сказал мистер Блинкхорн, – если ты по-прежнему желаешь покинуть поле, то ступай.
Мистер Бультон, лишившийся остатков терпения, швырнул пустой кошелек в сторону и отбежал от мучителей в состоянии, близком к исступлению. «Покинуть поле!» Какая жуткая насмешка! Как же ему добраться до дома, отстоящего от школы на пятьдесят миль без гроша в кармане? Еще десять минут назад до желанной свободы было рукой подать, но теперь все рухнуло.
Никто не жалел его, никто не понимал! Мистер Блинкхорн и несколько энтузиастов возобновили игру, а остальные, разбившись на группки, приняли обсуждать случившееся, исполняясь все большим негодованием.
Оно могло принять определенные и неприятные формы, если бы вдруг кто-то не крикнул: «Внимание, Грим!» И в самом деле, у края поля показалась внушительная фигура доктора.
Мистер Бультон чуть не возликовал. Раз доктор решил посмотреть на футбол, значит, он в неплохом настроении. Поль даже попробовал обмануть себя, пообещав набраться сил и в перерыве подойти к доктору и поделиться своими бедами.
Игра же, до того еле теплившаяся, вдруг как по волшебетву приобрела размах и энергию. Даже мистер Тинклер, доселе не расстававшийся со своим романом, быстро сунул книгу в карман, и, очертя голову, ринулся в гущу борьбы, поощряя то одну, то другую сторону, пока, наконец, не выяснил, за какую команду играет.
Доктор приближался величественной походкой, на ходу подбадривая футболистов:
– Молодец, Матлоу! Отлично сыграно, сэр! Вперед, вперед! Не бойся! Не хватай мяч руками, Сиггерс! Соблюдай правила, или выйди из игры!
Когда же мяч подкатился к нему, доктор Гримстон подбросил его ногой вверх и, сохраняя невозмутимость и достоинство, двинулся в атаку сквозь почтительно расступающиеся ряды защитников. Оказавшись в непосредственной близости от ворот, он забил гол под слабые и, приходится опасаться, не очень искренние аплодисменты, после чего повернул к центру с видом человека, уставшего от побед.
– За какую команду я сыграл? – осведомился он и, получив разъяснения от Типпинга и Чонера, сообщил соратникам: – Ну что ж, друзья, старайтесь и впредь, иначе я не буду за вас играть. – И ввел мяч с центра.
Игроки упомянутой команды вовсе не обрадовались такой чести. Это требовало от них лишних усилий, и означало немилость, если таковые не увенчались бы успехом. Их противники, однако, тоже оказались в достаточно щекотливом положении. Если они сыграют с блеском, то рискуют либо вызвать гнев доктора, либо заполучить его к себе в команду. Если же они позволят соперникам слишком легко разгромить себя, доктор живо уличит их в строптивости и симуляции.
Доктор Гримстон же получал от игры большое удовольствие, не подозревая, что его терпели как вынужденную помеху. Участие директора школы в играх своих питомцев могло бы кому-то показаться занятием похвальным, но сами школьники были далеко не в восторге.
Мистер Бультон, оказавшись в команде доктора, вскоре лонял, что ему придется пошевеливаться. Желающий угодить, более, чем прежде, он подавил в себе естественное отвращение к футболу, и сделал вид, что скорее приветствует, нежели страшится столкновения с мячом. Но он был быстро выведен на чистую воду товарищами по команде, ибо его сын имел репутацию ловкого и бесстрашного футболиста.
Ему было тяжело покорно трусить по полю и слушать в свой адрес уничижительные реплики и саркастические замечания. Они окончательно прикончили остатки его самоуважения, но он не смел и пикнуть, дабы не вызвать неудовольствие доктора.
На его беду, всякий раз, когда доктор отворачивался, кто-то из учеников пользовался случаем наломнить Полю, как он низко пал в глазах коллектива, исподтишка стукнув его по ноге, или заехав локтем в бок, или прошептав ему на ухо что-нибудь обидное. Особенно преуспел в этом Чонер.
Так тянулись мучения Поля, пока не стемнело настолько, что не стало видно ни ворот, ни мяча и не зажглись фонари. Игра закончилась, и дети построились, чтобы идти домой. Мистер Бультон был готов вернуться к учебе, лишь бы не участвовать в подобных забавах. Пожалуй, это был самый горький день во всей его доселе благополучной жизни. От светлой надежды он перешел к черному унынию. Перед ним было две дороги: либо постараться убедить доктора в своей истории, на что у него не было сил, или попытаться отправиться домой без денег, где его скорее всего поймали бы в дороге и вернули бы в школу.
Да не окажется ни один из читателей перед той дилеммой, что возникла перед незадачливым мистером Бультоном!
9. ПИСЬМО ИЗ ДОМА
Если бы того не требовало повествование, я бы опустил занавес над страданиями мистера Бультона в школе Крайтон-хауз в ту несчастную неделю.
Его положение делалось все хуже и хуже. Настоящий Дик, даже в худших своих проявлениях, не смог бы так единодушно восстановить против себя всю школу – и учеников, и учителей. Причем, виноват был сам мистер Бультон. Для обычного школьника учебные будни хоть и не отличались особой занимательностью, в то же время не выглядели чем-то совершенно невыносимым. Но Поль не желал приспособиться к обстоятельствам и попытаться провести время вынужденного заточения если не с радостью, то с пользой. Правда, от него было бы, наверное, трудно этого ожидать, но ему и в голову не приходило попробовать. Он лишь сердился, роптал на судьбу и проклинал невозможность разрушить колдовские чары.
Иногда, однако, он не выдерживал и делал попытку поделиться своими несчастьями с кем-то из старших, только не с доктором – идею объясниться с ним он оставил, похоже, раз и навсегда. Но всякий раз, когда он подходил к решающему моменту, слова застревали в горле и он пользовался любым предлогом, чтобы ретироваться, так и не раскрыв своего секрета.
Это заставило преподавателей относиться к нему с подозрением, ибо в подобном поведении они различали признаки систематической издевки. Даже самые беспристрастные учителя порой приходят к неблагоприятному мнению о том или ином ученике на достаточно шатких основаниях и в дальнейшем видят подкрепление своей точки зрения вполне невинных поступках.
Что же касается учеников, то его кислый, надутый вид, полное отсутствие веселой удали, чем славился Дик, а главное, его удивительный талант навлекать на их головы неприятности – он редко сносил несправедливое с ним обращение, не обратившись с официальной жалобой – все это сделало его, пожалуй, самым популярным учеником за всю историю школ-интернатов.
Только Джолланд сохранил к нему тайную симпатию, памятуя о прежнем Дике. Он утверждал, что все это лишь затянувшаяся шутка со стороны Бультона, смысл которой тот рано или поздно раскроет товарищам, когда она зайдет слишком далеко. Он страшно докучал Полю, требуя, чтобы он прекратил свой непопулярный эксперимент, и объяснил, с какой целью он его ставит.
Без помощи Джолланда, каковую тот не прекращал, несмотря на упреки и угрозы со стороны сверстников, мистер Бультон не смог бы даже кое-как выполнять школьные задания.
От него требовали знакомства с греческими неправильными глаголами, немецкими диалогами, теоремами из Евклида и латинскими герундиями, о которых он, получив коммерческое образование, и слыхом не слыхивал. Но аккуратно списывая упражнения из тетрадей Джолланда и добавляя для достоверности собственных ошибок, ему удалось избежать разоблачения в полном невежестве, каковое, разумеется, было бы отнесено за счет упрямства и лентяйничанья.