Шиворот-навыворот - Ф. Энсти

В латыни мы намереваемся овладеть первой книгой знаменитого эпического произведения Вергилия, – надо ли уточнять, что речь идет об увлекательнейших приключениях Энея? – Джолланд пробормотал соседям, что разъяснение более чем уместно. – Что же касается греческого, то мы уже приступили к волнующему изложению «Анабасиса», принадлежащего перу великого стратега Ксенофонта. Разумеется, мы не прерываем изучение грамматического и синтаксического строя этих благородных языков. – «Благородных языков», – вслух повторили записывающие, не без легкой иронии. – В немецком под попечительством герра Штовассера, который, как я, возможно, уже упоминал, является выпускником Гейдельбергского университета – «и глупым старым ослом» добавил Джолланд,мы углубились в захватывающее изучение тевтонского Шекспира, каковым, на мой взгляд, является Шиллер. Уроки французского посвящены упражнениям, чтению стихов и рассказов, лучше позволяющим понять устройство этого галльского языка.

Но я бы не хотел, дорогие родители (или кто-то из родителей), чтобы у вас создалось впечатление, что интеллектуальные труды не оставляют места и времени для физических упражнений. Я вовсе не намерен превратиться в книжного червя. Напротив, мы уже приняли участие в оживленном и приятном футбольном матче, и собирались и сегодня вступить в такое же сражение, но нам воспрепятствовала в этом дурная погода.

Нашей любимой забавой на гимнастической площадке является игра, именуемая у нас «охотой». Уверяю вас, мои дорогие родители, что быстрая смена положений и разнообразие ситуаций делает ее превосходным развлечением.

Боюсь, что должен отложить перо в сторону, ибо время, отведенное на письма, неумолимо близится к концу и наступает пора пить чай. Прошу передать самые теплые пожелания друзьям и близким. Примите уверения в нежной любви к вам и ближайшим членам нашей семьи.

Рад сообщить, что нахожусь в отличном здравии, окружен достойными товарищами и погружен в приятную и полезную работу. Это позволяет мне уверить вас, что я вполне счастлив. Остаюсь, дорогие родители, вашим преданным и любящим сыном. Имя и фамилия.

Доктор закончил диктовать с победными интонациями, смысл которых можно было бы передать так: «Надеюсь, это классическое письмо сына-школьника приятно поразит ваших родителей».

Но при всей ясности и недвусмысленности топа и содержания, это послание никоим образом не выражало мыслей и чувств мистера Бультона. Прочие же приняли диктовку спокойно, увидев в ней приятное отвлечение от обычного диктанта. Мистеру Бультону же изящные закругленные обороты представлялись самой настоящей насмешкой. Записывая фразу за фразой, он размышлял, как отнесется к этому посланию Дик. Когда же диктант был закончен, драгоценное время для написания задуманных им посланий было упущено и пришлось ждать следующей недели.

С безмолвным, но безропотным отвращением, ибо дух его был сломлен этим последним жестоким разочарованием, мистер Бультон отложил письмо, упрятал его в конверт и сдал для отправки под недреманным оком доктора, не имея шанса вставить ни слова, ни даже строчки, которое бы могло противодействовать тому потоку самодовольного вздора, которым было пропитано письмо.

Поль понял, что последняя надежда угасла, когда письмо его проштамповали и положили в мешок. Похоже, настала пора перестать бороться с Неизбежным и примириться с перспективой обучения в Крайтон-хаузе со всеми вытекающими последствиями и, в первую очередь, угрозой порки, пока Дик наводняет дом шутами и клоунами, руша его, Поля, репутацию. Возможно, со временем он свыкнется и с этим, но пока же надлежит ничем не выдавать себя, чтобы не навлечь на свою голову новых бед.

С этим настроенном он и отправился спать, – настал скверный конец отвратительной недели.

11. ДЕНЬ ОТДЫХА

Наступило воскресенье, а с ним и начало новой недели для мистера Бультона и всего христианского мира. Будет ли эта неделя лучше прошедшей, он не знал, хотя сомневался, что она может быть хуже.

Но этому воскресенью суждено было стать самым насыщенным днем из всех, что он провел в Крайтон-хаузе, хотя и предыдущие нельзя было назвать лишенными событиями. В течение следующих двенадцати часов ему было предначертано испытать всю гамму неприятных чувств. Смущение, тревога, страх, ужас, должны были сменять друг друга в быстрой последовательности, а в конце концов его ожидало облегчение и счастье – трудная программа для пожилого джентльмена, который ранее не особенно упражнял свои эмоциональные способности.

Попытаемся же описать все по порядку. Звонок к подъему в воскресенье давали на час позже, чем в будни. Уроков не было, но предполагалось, что школьники подготовят задания, приличествующие воскресному дню. Так, Поль обнаружил, что ему положено выучить наизусть гимн, в котором рифмовались «корона» и «лоно», а также «бог» и «чертог».

Как ни элементарно могло показаться это задание членам тогдашних школьных советов, у Поля ушло немало умственных усилий, ибо уже много лет ему не приходилось так утруждать память. Когда же он справился с этим, оказалось, что надо затвердить еще длинный список основных исторических событий ДО и после потопа, которые положено было перечислить, «не заглядывая в книгу».

Пока Поль корпел над этим заданием, ибо, как мы уже упоминали, он решил стараться, чтобы не навлекать на себя неприятностей, миссис Гримстон нанесла визит в спальню и, как Поль не пытался избежать этого, напомадила ему голову, – унижение, которое он с трудом вытерпел.

«Когда она узнает, кто я на самом деле, – думал он, – она горько пожалеет о содеянном. Если я что-то и впрямь не выношу, так это помаду для волос».

Затем наступил завтрак, на котором доктор Гримстон появился в костюме из тонкого сукна с шелковистой отделкой, в накрахмаленной белой рубашке и белом галстуке. Затем мальчики перешли в класс, где, время от времени сверяясь с текстом, стали переписывать «по памяти» вышеупомянутый гимн. Поль же перечислил даты и события, к удовлетворению мистера Тинклера, который, дабы повысить свой авторитет, старался проявлять как можно больше снисходительности при проверке подобных заданий.

Затем был дан приказ готовиться к походу в церковь. Все кинулись в комнату, где на полках стояли коробки с шляпами. Там же им были выданы молитвенники и лайковые перчатки. Когда все были готовы, появился доктор с отеческим выражением на лице.

– Сегодня сбор пожертвований, – напомнил он. – У вас у всех, надеюсь, есть монеты в три пенса? Я хочу, чтобы мои воспитанники с легким сердцем делились своими богатствами. Если у кого-то нет мелочи, я могу разменять.

У него были с собой монеты именно этого достоинства – традиционное выражение благодарности паствы, ибо школа занимала видное положение в приходе и вызывала одобрение церковных старост тем единодушием, с которым юные джентльмены один за другим делали взносы. Разумеется, доктор очень ревностно поддерживал эту репутацию.

С горечью сообщаем, что мистер Бультон, опасаясь вопроса насчет наличия у него необходимых средств и желая скрыть свое безденежье, дабы не навлечь новые неприятности, спрятался за дверью во время операции по размену денег и вылез из убежища, лишь когда все было окончено. Ему казалось слишком обидным терпеть новые унижения из-за отсутствия жалких трех пенсов.

Закончив все приготовления, школьники разбились в холле по парам и двинулись в церковь.

Мистер Бультон шел в хвосте с Джолландом, легкий характер которого позволил ему забыть фокусы приятеля накануне. Он трещал не закрывая рта, и это давало возможность Полю отдаться своим размышлениям.

– Ты будешь класть свои три пенса? – спрашивал Джолланд и, не дожидаясь ответа, говорил: – Если не будешь, я тоже не положу. Иногда, когда тарелку пускают по рядам, старик Грим следит, не отлынивает ли кто. Тогда я кладу. Ты выучил гимн? Терпеть не могу учить их. Ума не приложу, зачем это надо. Все равно за это не ставят отметки на экзаменах. И это не избавляет от расходов на молитвенник, разве что ты выучишь их все, но на это нужны годы. Смотри, вон юный Матлоу с гувернером и матушкой. Интересно, что делает его гувернер. Матлоу говорит, что он джентльмен, но, по-моему, он врет. Видишь, проехал экипаж. Там мамаша Грим и Дульси. Я видел, как она на тебя смотрела. Зря ты так с ней вчера обошелся. А на козлах Том. Как странно торчат у него уши! Интересно, будет ли сегодня в церкви семья уродов? Ты их знаешь. Сидят, выпучив глаза и разинув рты – прямо как из пантомимы. Слушай, Дик, а что если родители Коппи Давенант переменили место – вот будет досадно для тебя, правда?

– Я не знаю, о чем ты, – сухо отозвался мистер Бультон, и вообще, если ты не возражаешь, я бы предпочел сейчас помол чать.

– Как знаешь, – отвечал Джолланд. – Вообще-то сейчас мало охотников с тобой говорить, но тебе видней. Я с удовольствием помолчу.