Шиворот-навыворот - Ф. Энсти

– Ну конечно, – улыбнулся мистер Блинкхорн. – Несомненно. Ты просто выразил желание...

– Ну да, – вскричал Поль. – Снова в точку! Вы просто волшебник. Ей-богу!

– Не надо говорить «ей-богу!», это ни к чему! Все началось, как я сказал, с желания – может, полуосознанного – с Желания стать другим человеком.

– Я свалял дурака, – простонал мистер Бультон. – Да, все началось именно так.

– Затем желание привело к постепенной трансформации в твоем характере – ты ведь достаточно взрослый, чтобы следить за ходом моей мысли?

«Достаточно взрослый, чтобы следить за ходом моей мысли?» – в голове у Поля мелькнуло тревожное подозрение, но он был слишком обрадован, чтобы придать этому значение.

– Я бы не назвал ее постепенной, – сказал он, – но прошу продолжать, сэр! Я вижу, вы разобрались в сути.

– Поначалу часть твоей натуры сопротивлялась новым чувствам, ты пытался подавить их, ты даже пытался вернуться к прежним привычкам, прежнему образу жизни, но неудачно. Вернувшись сюда, ты не встретил понимания у сверстников.

– Никакого, – сказал Поль.

– То, что радует их, вызывает у тебя неприязнь.

– Именно.

– Они же неверно истолковали твое прохладное к ним отношение. Они не понимают – и немудрено, – что ты переменил образ жизни, а когда они видят разницу между тобой и прежним Диком Бультоном, то выказывают неудовольствие...

– Еще как! Причем самым отвратительным образом! Уверяю вас, что вчера вечером, например...

– Т-с! – поднял руку мистер Блинкхорн. – Жаловаться не по-мужски. Но ты удивлен, как я догадался?

– Весьма.

– Просто в свое время со мной произошло нечто подобное.

– Неужели есть два камня Гаруда?! – изумленно воскликнул Поль.

– Не знаю, о чем ты, но поверь – у меня были трудности, мучения. Но я предвидел эту перемену в тебе еще несколько месяцев назад.

– В таком случае как честный человек вы могли бы предупредить меия. Короткого письма хватило бы вполне. Тогда я не был бы застигнут врасплох.

– Вмешиваться на той стадии было бы бессмысленно. Это могло бы помешать переменам, о которых я лишь мечтал.

– Лишь мечтали? – удивился Поль. – Вы говорите загадками, сэр.

– Да, – сказал мистер Блинкхорн. – Я помню прежнего Дика. Это был озорной, импульсивный, проказливый ученик. Но под всем этим скрывалась цельная натура.

– Цельная натура? – вскричал Поль. – Это отнятый негодяй! Называйте вещи своими именами!

– Нет, нет, – возразил мистер Блинкхорн. – Такое самоунижение пагубно. В нем не было порока.

– Не было порока? А что такое неблагодарность, низкая, предательская, неподобающая сыну – это ли не порок? Вы достойный молодой человек, но если будете смотреть сквозь пальцы на подобное, ваши моральные устои окажутся подточены.

– Были ошибки с обеих сторон, – признал мистер Блинкхорн, слегка удивленный такой вспышкой. – Я кое-что слышал о твоей домашней жизни. С одной стороны, отец – строгий, сухой, вспыльчивый. С другой стороны, сын бездумный, опрометчивый, порой злонравный. Но ты слишком впечатлителен, ты много думаешь о том, что мне представляется вполне естественным, хоть и не всегда уместным протестом против холода и бездушия. Я последний человек, способный настраивать сына против отца, но чтобы успокоить тебя, скажу: на мой взгляд, эта вспышка вполне объяснима.

– Правда? – переспросил Поль. – Объяснима? Что, черт побери, вы имеете в виду, сэр? Теперь вы принимаете другую сторону?

– В твоих словах нет раскаяния, Бультон, – заметил сбитый с толку и расстроившийся мистер Блинкхорн. – Помни, ты рассердил старика!

– Как такое позабыть! – фыркнул Поль. – Хотелось бы знать, как умиротворить его.

– Ты снова хочешь стать прежним собой? – ахнул мистер Блинкхорн.

– Ну, да, – сердито отозвался Поль. – Я же не идиот!

– Ты так устал бороться? – с упреком спросил учитель.

– Устал? Меня тошнит от этого! Если бы я только знал, что меня ждет, я бы не свалял такого дурака!

– Ужасно! Мне не следует тебя слушать!

– Но вы должны! Говорю вам, у меня больше нет сил так жить. В мои годы это просто мука. Вы обязаны это понять и убедить Гримстона.

– Ни за что! – отрезал мистер Блинкхорн. – К тому же, я не уверен, что это тебе поможет. Ты должен найти силы идти по избранной стезе. Ты должен заставить товарищей уважать твое новое естество. Мужайся! Несмотря на все перемены, ты можешь по-прежнему быть искренним и счастливым мальчиком.

– Искренняя и счастливая ерунда! – грубо отозвался Поль, так возмутила его эта идея. – Не говорите глупостей, сэр. Я-то надеялся, вы поможете мне найти выход, а вместо этого вы, видя мое положение, спокойно советуете мне жить здесь дальше и оставаться счастливым и искренним.

– Успокойся, Бультон, иначе я уйду. Прислушайся к доводам разума. Ты здесь ради собственного же блага! Прекрасно сказано: юность – весна жизни. Ты никогда не будешь счастливее, чем теперь. Наши школьные годы...

Но мистеру Бультону было невмоготу выслушивать те пошлости, произнося которые он навлек на себя такое горе, и он перебил учителя воплем:

– Хватит! Меня этой чушью не пронять! Я вижу, что происходит. Это заговор, чтобы удержать меня здесь, и вы в нем тоже замешаны. Меня держат здесь силком, и я напишу об этом в «Тайме». Я выведу вас всех на чистую воду!

– Твое поведение нелепо! – возразил учитель. – Если бы оно меня искренно не огорчало, я бы счел своим долгом поставить в известность директора. Ты сильно меня разочаровал. Ума не приложу, в чем дело. Еще недавно ты был такой тихий, мягкий... Но пока ты не принесешь мне извинения, я отказываюсь иметь с тобой дело. Возьми свою тетрадь и сядь на место.

И мистер Блинкхорн снова вернулся к проверке тетрадей. Вид у него был удивленный и огорченный. Он верил в легенду о Хорошем Ученике, которого в один прекрасный день охватывает ощущение неправедности его образа жизни, который порывает с прежними приятелями и привычками (причем последние вовсе не отличаются явной порочностью), чтобы усвоить прописные истины раз и навсегда.

Такой Хороший Ученик – редкость в английских школах, но, получив соответствующее воспитание в колледже, мистер Блинкхорн все ждал его появления. Он верил, что рано или поздно найдется ученик, который обратится к нему с признанием собственной никчемности и обещанием стать образцом во всех отношениях. Мистеру Блинкхорну, человеку слишком наивному, серьезному и добропорядочному, было невдомек, что подобные настроения в юном существе нередко носят нездоровый, истерический характер и часто переходят в ханжество и лицемерие.

Поэтому, увидев, что мистер Бультон уныл, молчалив, что он потерял общий язык со сверстниками и их проблемы не вызывают у него сочувствия, мистер Блинкхорн сгоряча решил, что это работает совесть и наконец-то явился долгожданный Хороший Ученик.

Это недоразумение было тем более огорчительно, что в его результате Поль утратил контакт с единственным человеком в школе, способным увероваться в его невероятную историю и содействовать освобождению.

Эта беседа еще больше огорчила и рассердила мистера Бультона. Он понял, чго все идет решительно не так, и его истинное «я» остается для всех по-прежнему скрытым. Этот молодой человек, несмотря на свои красивые речи и сочувствие, оказался вовсе не маг и чародей. Поль понял, что должен полагаться лишь на собственные силы, а их явно не хватало, чтобы выпутаться из беды.

Пока он грустил, в класс стали заходить ученики и уныло листать учебники, готовясь к занятиям. Затем последовал холодный скверный завтрак и полчаса «охоты», после чего Полю предстоял урок немецкого под учительством герра Штовассера.

Мистер Бультон было снова попытался взять себя в руки и поговорить с доктором, но как только приблизился к директору, сердце снова ушло в пятки, а он стоял с учащенно бьющимся сердцем, осипший и решительно не знающий, что сказать.

Делать было нечего, и мистер Бультон смирился с неизбежностью еще одного дня бессмысленной учебы.

Урок был в комнате на первом этаже, где у одной стеньг разместился шкаф для белья, на других стенах висели какие-то немецкие гравюры, а столы и скамейки были сосновые. Школьники сидели и весело болтали, не обращая на мистера Бультона никакого внимания. Тут появился учитель немецкого языка.

В его облике не было ничего угрожающего, хотя он был полным и высоким господином. У него были большие круглые очки, а его бледное лицо, длинный нос, светлая шевелюра и буйная борода придавали его облику нечто противоречивое – словно овечья морда выглядывала из пушечного жерла. Он сел за стол с твердым намерением как следует поработать с книгой, которую они штудировали. Это была пьеса Шиллера, о содержании которой ученики не имели и не желали иметь ни малейшего представления, давным-давно осудив предмет мистера Штовассера как «чушь»!

– Итак, – говорил герр Штовассер, – на чем мы остановились в прошлом семестре? Третий акт, первая сцена. Твор тома Телля. Телль с плотницким топором. Хедвиг хлопочет по тому. В глубине сцены Вальтер и Вильгельм упражняются в стрельбе из лука. Бидлкомб, начинай. Вальтер поет...