Данте - Рихард Вейфер

— Смерть, смерть французам! — гремело по всему лугу. Первым поплатился жизнью за свою дерзость упомянутый выше Друэ. Остальные земляки разделили его судьбу. О богослужении никто уже и не думал. С окровавленными кинжалами в руках народ поспешил назад в Палермо, убивая по пути всех французов, даже дети, женщины и старики не избежали этой участи. Пламя мятежа продолжало бушевать и охватило весь остров, все французы оказались уничтоженными, словно сорная трава. Затем послали послов в Испанию к Филиппу Арагонскому, родственнику и наследнику Конрадина, призывая его после «Сицилийской вечерни» вступить во владение островом. Испанец прибыл со своим военным флотом и был с ликованием встречен населением как король. Конрадин, убитый Карлом Анжуйским, в тысячекратном размере осуществил свою кровавую месть — брошенную им перчатку подняла попранная справедливость.

Карл Валуа из дома Анжу с яростью думал о потере Сицилии. Этот остров следовало вернуть, чего бы это ни стоило! Он, принц без страны, как никто другой, подходит на роль короля Сицилии!

Точно так же рассуждал и Папа Бонифаций VIII. Змеиный выводок Штауфенов был уничтожен! Все, чем они когда-то владели, должно было отойти в руки Церкви, чтобы она, владычица королей, награждала этими землями своих верных вассалов.

Возможно, французский принц был подходящим орудием Папы для достижения столь высокой цели.

Пока Папа вместе с кардиналом, государственным секретарем, обсуждал важные вопросы мировой торговли и Церкви, камердинер доложил о приходе его светлости принца Карла де Валуа, графа Фландрского, который просит его святейшество дать ему аудиенцию.

— Мы вскоре удостоим его такой милости! — сказал Бонифаций с достоинством прирожденного властелина.

Камердинер почтительно удалился.

Тонкие губы Папы презрительно скривились.

— Пусть француз не думает, что мы ждем не дождемся его появления. Продолжим нашу беседу! Это письмо в очередной раз доказывает мне, что антихрист стремится приобрести все большую власть. Он даже открыто проникает в очаги науки! Некий преподаватель университета в Палермо направил ко мне просьбу, чтобы я, в целях облегчения студентам-медикам изучения анатомии, дал согласие на публичное расчленение трупов прямо в аудитории.

Лицо кардинала выразило крайнюю степень замешательства.

— Это просто ужасно! Ваше святейшество не должны давать такого разрешения.

Бонифаций мрачно ухмыльнулся:

— Я пригрозил предать анафеме каждого, кто осмелится расчленять трупы и исследовать подобие Божие с кощунственным любопытством.

Кардинал низко поклонился.

— Я счастлив вашему решению, святой отец! Безбожное любопытство этих мужей науки необходимо держать в определенных рамках.

— И помимо этого, — продолжал Бонифаций, — антихрист не унимается и пытается перечеркнуть мудрые планы Бога и его Святой Церкви. Уж с какой любовью и отеческой заботой мы опекали город Флоренцию! И какова благодарность за эту любовь?! Правящая там партия белых не хочет ничего слышать про обоснованные притязания Церкви, она открыто и тайно держит сторону гибеллинов. Главным подстрекателем наших противников несомненно является некий Данте Алигьери, который по любому поводу заявляет о мнимой свободе города Флоренции и изображает папский престол в образе злого волка, который угрожает свободе флорентийских ягнят.

Папа поглядывал на своего помощника в делах управления, словно ожидая от него одобрения своих замыслов. Но кардинал, государственный секретарь, только сказал:

— Я обратился к достойному брату епископу Флоренции с просьбой дать мне сведения об этом Данте Алигьери.

— И каковы же оказались результаты? — с нетерпением спросил преемник святого Петра.

— Достойный брат епископ считает этого Данте не опасным. Он — мечтатель, поэт, к которому нужно только найти правильный подход.

— Такой подход будет ему обеспечен, на это брат епископ может вполне рассчитывать! Вы знаете, что Корсо Донати бежал к нашему двору, поскольку во Флоренции его, открыто и бескорыстно выступающего за Святую Церковь, приговорили к смерти?

Первый чиновник папского государства почтительным наклоном головы подтвердил, что разделяет эту точку зрения на флорентийского беглеца.

— Безусловно, святой отец, Корсо Донати может стать для нас неплохим орудием в борьбе против белых во Флоренции. Если этим людям и впредь удастся сохранить в своих руках бразды правления, то окажется, что прекрасный город, которым Церковь всегда так гордилась, попадет под власть гибеллинов либо кого-нибудь еще.

— Вы правы, — кивнул Бонифаций, — но, к счастью, мы начеку. Французский принц должен добыть нам Сицилию, но прежде под видом поборника мира он свергнет во Флоренции нынешнюю власть. Наш план разработан, и теперь Карл Валуа может войти!

Папа Бонифаций задумчиво разглядывал молодого бледнолицего француза, который изящно склонился перед главой Католической Церкви, чтобы поцеловать протянутую ему руку.

Так этот молодой человек и был братом французского короля Филиппа[45], который осмелился противиться папскому авторитету, пренебрегать анафемой Святой Церкви! Бонифаций в сердцах вспомнил о том, что четыре года назад, из-за подрывной деятельности обоих кардиналов Колонна, ему пришлось уступить Филиппу и оставить ему на три года десятую часть доходов французской церкви. К тому же Филиппа соблазняли перспективой, что его брат Карл Валуа получит трон императора Германии.

Юноша, который теперь по знаку Папы занял место в высоком кресле, нисколько не походил на императора.

— Добро пожаловать, принц Карл Валуа! Я рад, что вы последовали моему приглашению, и надеюсь, что наши переговоры будут полезны для обеих сторон!

Принц ответил изящным поклоном:

— Я благодарю ваше святейшество за добрый прием и одновременно спешу исполнить приятный долг — передать вашему святейшеству почтительнейшее приветствие моего августейшего брата, короля Филиппа Французского!

После обмена этими дипломатическими формальностями Бонифаций перешел прямо к делу:

— Я сердечно рад, что король Филипп убедился в несомненной пользе благосклонности святого престола для блага французского народа и государства.

— А мой королевский брат в восторге от того, что нам, французам, нечего больше опасаться ущемления национальных интересов со стороны апостольского престола. Поэтому мой брат с радостью встретил стремление вашего святейшества использовать меня, французского принца, для выполнения дипломатической миссии.

Папа нахмурился, а кардинал — государственный секретарь укоризненно взглянул на посетителя.

— Похоже, вы не можете обойтись без колкостей. Разве я когда-нибудь ущемлял своими делами ваши национальные интересы? И вообще, что вы имеете в виду?

— Ну, например, у нас во Франции все мирские дела в подчинении одного только короля, и никого другого.

— Но ваш брат — мой вассал!

— Простите, ваше святейшество! Его величество король Франции — неограниченный повелитель в своей стране! Он не может быть вассалом человека, который, правда, именует себя рабом рабов Божьих, а в действительности намерен играть роль господина всех господ!

— Вы забываете, с кем говорите! — возмущенно воскликнул кардинал.

Бонифаций закусил губу. С каким бы удовольствием он приказал своему конюху спустить с лестницы этого наглого юнца, облекающего свои оскорбления в самые элегантные и невинные слова, но французский королевский дом был ему нужен для осуществления собственных планов.

Только терпение! Еще настанет время, когда этот напыщенный принц и его королевский брат-безбожник в полной мере ощутят на себе месть римского престола! Пока же этим бестиям нужно сулить пряник.

— Жаль, что в Париже придерживаются такого неблагоприятного мнения обо мне. Разве я не относился по-отечески к вашему роду? Я всегда выступал за Капетингов[46]. Вам, мой милый принц, я собирался отдать императорский трон, которого оказался не достоин этот скверный Адольф Нассауский.

— Но, к сожалению, из этого ничего не вышло.

— Это была не моя вина. И к вашим родственникам в Неаполе из рода Анжу я всегда благоволил. Вашего деда, Людовика Десятого, я нарек Святым.

Принц Валуа презрительно скривил губы:

— Вам это не стоило ни одного флорентийского гульдена. А кроме того, вы прекрасно понимали, что, так называя его, вы повышаете скорее собственный авторитет, нежели честь французского королевского дома.

Теперь терпению наместника Бога на земле пришел конец.

— Так вот какова она, благодарность французов! — вскричал он.

— Не нужно выходить из роли, святой отец! — прервал его принц Карл. — Как христианин-католик Карл Валуа я почитаю вас и как послушный сын Святой Церкви готов почтительно поцеловать вашу туфлю. Но когда я говорю с вами как брат и уполномоченный короля Франции, мы с вами просто деловые люди, которые обязаны блюсти собственную выгоду. Вы нужны нам, а мы — вам.