Михаил Ходорковский. Узник тишины: История про то, как человеку в России стать свободным и что ему за это будет - Валерий Панюшкин

Журналисты хохотали. В конце концов, когда дартовскому собранию акционеров удалось все же выбрать свой совет директоров и компания «Томскнефть» обрела два совета директоров одновременно, никто уже не относился всерьез к тому руководству, которое поддерживало Дарта. Все хохотали или плевались.

Я пишу Ходорковскому в тюрьму: «Михаил Борисович, разве против Кеннета Дарта не такой же черный пиар применял ЮКОС, какой теперь власть применяет против Вас и ЮКОСа? Разве нет? Разве не так же против Кеннета Дарта пользовались Вы зависимыми от Вас судьями, как власть сейчас пользуется зависимыми от нее судьями против Вас? Как бы Вы сейчас поступили с Дартом, вот что я хочу понять».

Таких анекдотичных собраний акционеров, как это на Щипке, было еще множество. И очернительных статей против Дарта тоже было еще множество в газетах. И поспешных решений суда в пользу ЮКОСа было хоть отбавляй. Кеннета Дарта в России считали клоуном. Михаила Ходорковского на Западе считали тираном, угнетающим миноритарных акционеров.

ЮКОС на Западе считали шайкой русских нефтяных бандитов.

Потом вдруг все прекратилось. Неожиданно Ходорковский договорился с Дартом, заплатил Дарту отступные, выкупил у Дарта акции ЮКОСа значительно выше тогдашней рыночной цены, продолжил строить ЮКОС и никому ничего не объяснил. Это был неожиданный поворот событий. Может быть, у Ходорковского и впрямь «лопнула скорлупа»? Может быть, трещина расширялась?

Ходорковский пишет мне из тюрьмы: «Никто с Дартом через PR не воевал, мы исключительно защищались. Что ему наш PR? Он жил на яхте на Карибах…

(Я читаю и усмехаюсь: да? А про яхту на Карибах не от собственных ли пиарщиков вы узнали, Михаил Борисович?)

…Воевали с ним в судах по всему миру. Редкий случай, когда могу сказать — другого пути не было, любая наша уступка, пока он не разбил себе лоб о суды по всему миру, привела бы не к соглашению, а к увеличению требований.

Это его специальность: легальный шантаж, он так „прошел“ десятки компаний и даже целых стран.

Конечно и мы, поскольку не верили судам, по российской традиции страховались через российской законодательное беззаконие. То, что сделали сейчас с ЮКОСом. За что так Россия сейчас поплатилась репутацией. Вот это было зря».

Я читаю и думаю: не потому ли Ходорковский сидит в тюрьме, что долго не понимал, насколько нам всем необходимо независимое правосудие? Не для того ли сидит, чтоб все мы это поняли? Не он первым в России стал коррумпировать судей, но и он коррумпировал, плевал в колодец, и коррумпированные судьи теперь судят его. Он пишет: «… Вот это было зря. Исправлять пришлось и начал с соглашения с Дартом. Договорились мы к взаимному удовлетворению, так как мы согласились, что сделка честная, и больше друг друга не атаковали.

Если бы это было сейчас на моем сегодняшнем уровне понимания западного правосудия, я бы сразу Дарту предложил международный арбитраж.

Если бы он отказался (как он делал обычно) ЮКОС не терял бы репутацию, если бы согласился — решение было бы честным».

Я держу в руках листок и думаю: на месте президента, начиная дело ЮКОСа, я бы сразу предложил Ходорковскому международный арбитраж. Если б Ходорковский отказался, Россия не теряла бы репутацию, если б согласился — решение было бы честным. Но не может президент: он так понимает суверенитет, что нельзя ему пустить посторонних судей смотреть, как у себя в стране власть разбирается с гражданами. А до 1998 года Михаил Ходорковский так же понимал права собственности.

А я, гражданин и собственник, хотел бы, чтоб всякий раз следили за расправой надо мною посторонние судьи.

В 1999 году после выхода из кризиса и после окончания войны с Кеннетом Дартом состоялось, говорят, в ЮКОСе секретное заседание. Самому узкому кругу своих соратников и акционеров предлагал, говорят, Ходорковский сделать компанию открытой, прозрачной, отчитывающейся по западным бухгалтерским нормам и выставляющей свои акции в свободную продажу на бирже. Может быть, и не заседание это было, а просто прогуливались акционеры по дорожкам поселка Яблоневый сад, благо жили бок о бок. И рассказывают, будто некоторые из акционеров говорили: «Что ты, Миша, открытую и прозрачную компанию давай мы лучше делать не будем». Но Ходорковский настоял. А теперь пишет мне из тюрьмы: «Я поверил в то, что правила игры можно изменить не вообще когда-то, а сейчас. Что интересно — стоимость компании от этого выросла».

Я спрашиваю Инну Ходорковскую, как же она живет в мертвом поселке Яблоневый сад. Инна говорит: — Привыкла.

В двух шагах Жуковка. В двух шагах ни одного свободного места нет на стоянке перед шопинг-моллом «Жуковка-плаза», и заняты все места в трех деревенских ресторанах, и сплошным потоком едут по Рублевке автомобили, каждый по цене гонорара, полученного Чубайсом за ненаписанную книгу о приватизации.

А Яблоневый сад стоит темный. Только в двух домах загораются по вечерам окна. В доме Лебедева и в доме Ходорковского, который поверил, что правила игры можно изменить не вообще когда-то, а прямо сейчас.

ГЛАВА 7: ОТКРЫТАЯ РОССИЯ

«Мама, не надо залезать на дерево, — сказал Ходорковский. — Это ужасно увидеть, что мама твоя залезла на дерево, а потом целый день думать, сумела ли мама с дерева слезть».

Мы прогуливаемся с Мариной Филипповной Ходорковской по территории лицея-интерната «Коралово», и Марина Филипповна рассказывает мне, что когда шло следствие, молодые сотрудники ЮКОСа к тому времени, как Ходорковского привозили на допросы, забирались на деревья возле здания прокуратуры и, пока Ходорковского выводили из грузовика с решетками, кричали Ходорковскому слова поддержки. Во время одного из свиданий с сыном в тюрьме Марина Филипповна сказала: «Я тоже завтра залезу на дерево». «Мама, не надо залезать на дерево», — сказал Ходорковский.

— А мама, — говорит Марина Филипповна, — очень даже может пока еще, слава богу, залезть на дерево, и слезть с дерева тоже может сама. Когда эти коттеджи строились, рабочие покрыли крышу и говорят мне: «Ну вы, конечно, не полезете смотреть?», а я говорю: «Ну конечно, я полезу».

Марина Филипповна показывает мне коттеджи, в которых живут дети. Линолеумный пол, простая мебель, по два человека в комнате, душ в конце коридора — не дворец, в общем, если не сравнивать с государственными детскими домами. Но у каждого ребенка в комнате есть письменный стол, и над каждым столом — розетка для выхода в интернет. И еще розетки для выхода в интернет есть в общей комнате, где ребята делают уроки, и в школе в каждом классе. И у каждого ребенка в интернате есть собственный ноутбук. Потому что году в двухтысячном Михаил Ходорковский сошел с ума и решил детям в России дать современное образование.

«Всем детям?» — спросим мы восторженно. Нет, разумеется, не всем. Разумеется, Ходорковский понимал, что ему не хватит денег дать хорошее образование всем детям от Калининграда до Владивостока. Разумеется, только тем, кому повезет, и кто сумеет воспользоваться шансом. Разумеется, созданный Ходорковским благотворительный фонд «Открытая Россия» мог провести интернет, установить модульные библиотеки и обучить учителей обращаться с компьютерами только в 2–3% российских школ. Мог дать образование только 2–3% детей, но этого, по мнению Ходорковского, достаточно было бы, чтобы вырастить в России новое свободное и образованное поколение.

Ходорковский говорил тогда в одной из своих публичных лекций: «Мы считаем, что наш менталитет, менталитет взрослых изменить трудно. А вот если работа с молодежью будет удачной, то через 15–20 лет они, родившиеся в новой России, станут определять политику страны, и тогда наша страна будет нормальной. Тогда капитализация наших компаний не будет гораздо меньше, чем на Западе, пенсии не будут меньше.

У нас все будет нормально».

Марина Филипповна Ходорковская показывает мне школу. Там в фойе выставка. На стеклянных стендах макеты буровых вышек, фотографии про то, как дети из интерната ездили на экскурсии в Нефтеюганск, и еще там стоит трогательная стеклянная бутылка с черной жидкостью внутри, и на бутылке написано: «Нефть». Марина Филипповна говорит: — Дело же не в том, чтоб детский дом был хороший.

Ну детский дом хороший, а потом что? Вот дети из детских домов, они же не поступают в институты никогда.

А у нас поступают все. Вот они же пока учатся, не могут жить на одну стипендию. И Миша им помогал. Дети получали образование, и их ждала работа в ЮКОСе, если они сами не найдут себе что-нибудь другое. А теперь Миша в тюрьме, и что их ждет?

Отобрав у Ходорковского компанию, государство не приняло на себя обязательств, которые имела частная компания перед живущими в интернате «Коралово» сиротами, чьи родители погибли в горячих точках, сражаясь за государство. Заведующий интернатом отец Ходорковского Борис Моисеевич говорит: — Мы с Мишкой решили, что пока деньги есть, будем тянуть. Пока штаны на мне есть, буду тянуть этих детей, а когда уж штанов у меня не будет, тогда…