Рыба, кровь, кости - Лесли Форбс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вам нравится идея похода в неизведанную глушь? Мы все от нее просто в восторге.
— Но зачем вам я? Я не ученый.
— У нас достаточно ученых, — возразил Гершель. — А вот фотографа, который зафиксировал бы все, что мы найдем, нет.
Я повернулась к Нику:
— Разве ты не едешь?
Айронстоун ответил за него:
— Разумеется, едет. Этот проект как раз по его части. И он будет чертовски полезен, он ведь говорит немного на непальском, а на бенгальском — совсем как носитель языка. Да что я, он ведь и есть носитель.
— Но я охотно признаю, что мне далеко до твоего профессионального опыта, Клер.
Я спросила Гершеля, зачем ЮНИСЕНС устраивать дорогостоящую экспедицию в поисках цветка, из которого якобы можно изготовить лекарство от рака.
— Разве ваша компания не занимается в основном разработкой ароматов и духов? Мне так сказал Ник.
Джек вмешался, прежде чем тот мог ответить:
— Потому что в это вложены большие деньги, вот почему! Вы слышали о мадагаскарском барвинке? Знаете ли вы, что винкалин, получаемый из его семян, входит в состав наиболее дорогих кремов Елены Рубинштейн против старения? А алкалоиды барвинка используются по всему миру для уменьшения раковых опухолей?
— Тогда почему… — начала я, собираясь спросить: почему тогда на Мадагаскаре не живут одни богачи? Я едва сдержалась.
Укрощение природы не имело ничего общего с надомным производством, объяснил Гершель. Диор выделял двадцать процентов из денег, предназначенных на исследования, на этноботанику, изучение активных молекул растений, и это была всего лишь одна из многих компаний, конкурировавших друг с другом из-за товаров «лесных людей».
— ЮНИСЕНС снарядила несколько исследовательских экспедиций для сбора образцов флоры в джунгли Мадагаскара, Бенгалии и Гайаны, — сказал Джек. — Мы работаем с шаманами местных племен — настоящими библиотекарями растений, которые составляют список леса, дают каждому растению имя и назначение. — Эти сведения он получил из первых рук, поскольку сам ездил в экспедицию в Гайану. — Это напоминало рассвет человечества, мечту ботаника.
— И в одних только девственных лесах Гайаны мы находим двенадцать новых полезных видов ежегодно! — добавил Гершель. — Если хотя бы один из многих тестируемых продуктов оправдает наши ожидания, это окупит следующие десять лет исследований.
Девственные леса, потерянные горизонты: они всегда влекли к себе мужчин гораздо больше, чем женщин (которые обычно с радостью соглашаются подождать, пока не проложат дороги и не пустят автобус). Мой опыт показывает, что мужчины любят ставить свои флаги там, где еще не ступала нога человека, им нравится думать, что они — первые, кто сказал или сделал какую-то вещь; поэтому я не стала говорить этим троим, как мало нового они мне сообщили. Меня заинтересовало, что никто из них не упомянул про Национальный институт рака в Бетесде, чья коллекция из тысяч растений, тестировавшихся на способность сопротивляться СПИДу и раку, оказалась настолько действенной, что теперь сотни лекарственных растений находятся под угрозой исчезновения из-за использования их фармацевтическими компаниями. Не вспомнили Джек с Гершелем и про конвенцию ООН, которую некоторые страны, в том числе и США, отказались подписать в основном потому, что она содержала пункты, предусматривающие разделение прибыли со страной происхождения того или иного вида.
— Разве тропические леса Мадагаскара не стерли с лица земли из-за барвинка? — спросила я так кротко, как только могла, вовсе не желая охладить пыл Ника и его друзей.
Джек отмел мое замечание в сторону.
— Цель оправдывает средства, — сказал он. — Благодаря лекарствам, извлеченным только из этого мадагаскарского барвинка, надежда жертв лейкемии на ремиссию теперь составляет девяносто девять процентов из ста, у больных болезнью Ходжкина этот шанс равен семидесяти процентам. Вы считаете, что нужно остановить производство только потому, что на этом лекарстве «Эли Лилли»[29] ежегодно зарабатывает миллионы?
Я знала лишь то, что стоит нам только найти чудодейственные растения, как мы тут же принимаемся уничтожать их. Но все эти сомнения по поводу Ксанаду были не единственным препятствием к моему участию в экспедиции.
— Честное слово, то, что вы мне рассказали, и вправду увлекательно — невероятно! — начала я. — Но я должна вам сказать… Я опознала одного из подозреваемых в деле об убийстве, и меня могут вызвать в суд в качестве свидетеля.
— Салли Риверс, — объяснил Ник Джеку.
— Прежде чем ехать за границу, я должна сообщить полиции.
Гершель подался вперед и вперил в меня убедительный взгляд своих карих глаз из рекламы «Боврила».
— Вам не нужно решать сейчас. Мы просто хотели бы, чтобы вы пришли в ЮНИСЕНС, познакомились с еще одним участником экспедиции, освоились с тем, чем мы занимаемся. Позвоните мне, когда обдумаете все это. — Он улыбнулся мне решительной улыбкой, похожей на рукопожатие, завершающее деловую сделку. — Но не тратьте слишком много времени на размышления. Мы собираемся выехать из северо-восточной Бенгалии на джипе в конце сентября.
Мужчины встали и пошли вниз; Ник и Гершель попрощались, сославшись на то, что должны вернуться на совещание. Когда они подошли к двери, Джек Айронстоун обернулся и одарил меня улыбкой, еще более чарующей, чем у Гершеля. Прежде чем этот высокий дальний родственник сумел меня обезоружить, я спросила, не может ли он ненадолго задержаться.
— Хотела немного поболтать о семейных связях, — сказала я. — Я сделаю еще чаю. Или кофе.
— Буду рад… — Его глаза критически рассматривали поднос у меня в руках: почти все чашки еще были наполовину наполнены водянистым варевом, которое я называла чаем. — И лучше кофе.
Я думала приготовить кофе и принести его обратно в библиотеку, чтобы не дать Джеку увидеть, в какой грязи я живу, и тем самым уберечь себя от смущения, но он уже прошел через прихожую и открыл дверь в гостиную. Когда я нагнала его, он изучал ящик стола, в котором бутылочки из-под духов Алекс валялись вперемешку с древними банками анчоусной пасты «Джентльменс релиш». Я включила чайник, стараясь не обращать внимания на застоявшийся запах жирного бекона, моего вчерашнего ужина.
— Вы не против растворимого кофе? Это все, что у меня есть.
— В таком случае пусть будет растворимый кофе.
Рядом с электрической плиткой, вернувшейся в гостиную после смерти Салли, стояли три пустые жестянки из-под фасоли «Хайнц». Я быстренько смахнула их, пока Джек смотрел в другую сторону.
— Вы знаете, доверительная собственность не означает, что вы должны стеснять себя рамками скудного воображения тети Алекс, — произнес он, вытягивая шею, чтобы прочитать заголовки, оповещавшие о похоронах Черчилля.
— Я, по правде сказать, никогда не увлекалась отделкой интерьеров.
— А как насчет сада?
— Я не часто там бываю с тех пор, как…
— С тех пор, как — что?
Я наливала воду в две чашки с «Нескафе», пользуясь этим, чтобы избежать пристального взгляда Джека.
— С тех пор, как нет Салли.
— У американцев такие странные эвфемизмы смерти.
Я протянула Джеку его чашку; он мрачно уставился в нее, будто подозревая, что жидкость отравлена.
— Надеюсь, вы предпочитаете черный кофе, — сказала я. — Молока нет, если только вы не предпочитаете свернувшееся… А это не эвфемизм. Я все еще думаю, что ее просто нет. Ушла. В дороге. Не умерла.
— Вы, похоже, были хорошими друзьями.
Я подошла к окну и выглянула в сад.
— Вы тоже были друзьями.
Услышав его шаги за спиной, я обернулась; казалось, мы надолго застыли, словно фигуры в стоп-кадре, когда действие еще только должно произойти. Застыли слишком близко друг от друга, и от этой близости мне стало неуютно.
— Друзья? С Салли? — спросил он. — Почему вы так думаете?
— Салли мне так сказала. По крайней мере…
— Она помогала моей тете, и я видел ее пару раз у Ника. Едва ли это можно назвать дружбой.
Повисло долгое молчание, во время которого я пыталась придумать, что еще сказать.
— Разве вы не рассказывали ей о родстве между ее семьей и вашей… моей?
— Каком родстве?
— Между Флитвудами и Риверсами, Айронстоунами и Риверсами… не помню… — Его недоумевающий взгляд заставил меня покраснеть. — Простите. Я думала…
Рассел, почуяв напряжение в воздухе, залаял, и Джек наклонился, чтобы погладить его, отчего мой бесстыжий терьер тут же перекатился на спину и призывно помахал задними лапами. Щекоча толстенький розовый живот Рассела, Джек спросил, не страшно ли мне — «жить одной в таком огромном доме».
— Да нет, — ответила я: черта с два я доставлю ему такое удовольствие и признаюсь, что в последнее время боюсь всего на свете! — Толстя — ну, тот парень с Ямайки, что живет здесь, — он сказал, чтобы я приходила к нему, если стану совсем дерганой. Да и Рассел поднимает ужасный шум от всего подозрительного.