Соловей - Кристин Ханна

Жаль, что Вианна недостаточно хорошо знала сестру, чтобы угадать, что за странное выражение мелькнуло у той в глазах. Чувство вины? Тревога или вызов? Больше всего похоже на гордость, но с чего бы?

Софи ухватила Изабель за руку, и втроем они направились домой.

Вианна старательно не обращала внимания на перемены в Карриво: наци, захватившие все улицы и площади городка, плакаты на старинных стенах (недавно появившиеся антисемитские были отвратительны), красно-черные флаги со свастикой над парадными дверями и на балконах. Жители потянулись прочь из Карриво, оставляя свои дома немцам. Ходили слухи, что многие перебираются в Свободную Зону, но наверняка никто не знал. Магазинчики закрывались, и, похоже, надолго.

Заслышав шаги позади, Вианна проговорила, не меняя обычного тона:

– Пошли быстрее.

– Мадам Мориак. Могу ли я вас прервать?

– Боже правый, он тебя преследует? – проворчала Изабель.

– Герр капитан. – Вианна медленно обернулась. Люди на улице неодобрительно косились в их сторону.

– Я хотел сказать, что сегодня вернусь поздно и, к жалости, не буду за ужином.

– Какой ужас. – Приторно-сладкая ирония в голосе Изабель была точно пережженная карамель.

Вианна никак не могла сообразить, зачем все-таки он ее остановил.

– Я оставлю вам что-нибудь…

– Nein. Nein. Вы очень добрая. – И замолчал.

Вианна насторожилась.

Изабель, не выдержав, нарушила повисшее молчание:

– Мы вообще-то торопимся домой, герр капитан.

– Я могу вам чем-то помочь, герр капитан? – поинтересовалась Вианна.

Бек шагнул чуть ближе:

– Я знаю, как вы волновались о своем муже, поэтому навел справки.

– Ох.

– Новости не очень хорошие, сожалею сообщить. Ваш муж, Антуан Мориак, попал в плен вместе с другими мужчинами из вашего города. Он сейчас заключенный, в лагере. – Капитан протянул ей список имен и стопку почтовых открыток. – Он не вернется домой.

Вианна не помнила, как выбралась из города. Смутно осознавала, что Изабель обнимает ее за талию, уговаривая переставлять ноги, что Софи щебечет рядом, сыплет вопросами, каждый из которых цепляет больно, как рыболовный крючок. А кто такой заключенный? А почему герр капитан сказал, что папа не вернется? Что, вообще никогда?

Вианна вдохнула цветочные запахи, такие родные и знакомые, и поняла, что они наконец-то дома. Моргнув, она словно очнулась и, как любой неожиданно пришедший в сознание, почувствовала, что мир катастрофически переменился.

– Софи, – строго сказала Изабель, – приготовь маме чашечку кофе. И открой банку с молоком.

– Но…

– Ступай, – велела Изабель.

Когда девочка ушла, Изабель повернулась к сестре, нежно взяла ее лицо в ладони:

– С ним все будет хорошо.

А Вианна чувствовала, что разваливается на куски, что кровь покидает ее, кости истончаются и страшную реальность обретает то, о чем она изо всех сил старалась не думать: жизнь без него. Ее всю трясло, зубы выбивали дробь.

– Пойдем в дом, выпьем кофе, – уговаривала Изабель.

В дом? Их дом? Призрак Антуана здесь повсюду: продавленная ямка в диване, где он любил сидеть с книгой, вешалка, где висело его пальто. И кровать.

Вианна судорожно затрясла головой, но слез не было. Страшная весть осушила и опустошила ее. Она и дышать-то больше не могла.

Вдруг вспомнила, что на ней – его свитер, и больше уже ни о чем не могла думать. Вианна принялась срывать с себя одежду – плащ, жилетку; не слыша криков Изабель НЕТ, стянула через голову свитер и зарылась лицом в мягкую шерсть, ловя его запах – его любимого мыла, его самого.

Но, увы, теперь пряжа хранила лишь ее собственный запах. Потерянно уронив руки со скомканным свитером, она все пыталась вспомнить, когда же Антуан в последний раз его надевал. Рассеянно потянула торчащую нитку, сматывая ее в клубочек винного цвета. Опомнившись, откусила и завязала узелок, чтобы сохранить остатки рукава. Шерсть нынче на вес золота.

Нынче. Сейчас.

Сейчас, когда идет война, когда не хватает самых простых вещей, а мужа больше нет.

– Не представляю, как буду жить одна.

– Что ты такое говоришь? Мы всю жизнь были сами по себе. С того момента, как мама умерла.

Вианна зажмурилась. Слова сестры звучали неразборчиво, или она просто плохо соображала.

– Это ты была сама по себе, – с трудом выговорила она. – Но не я. Мне было четырнадцать, когда я встретила Антуана, а в шестнадцать уже была беременна. Вышла за него, когда мне едва исполнилось семнадцать. Папа отдал нам этот дом, чтобы избавиться от меня. Так что, как видишь, я никогда не была одна. Поэтому ты такая сильная, а я… нет.

– Ты станешь сильной. Ради Софи.

Вианна судорожно вдохнула. Да, это и есть та причина, по которой она не может съесть пригоршню мышьяка или броситься под поезд. Она аккуратно привязала оторванную шерстяную нить к ветке яблони. Бордовое выделялось на фоне зеленого и коричневого. Теперь всякий раз, проходя мимо к воротам или собирая яблоки, она будет видеть эту шерстинку и вспоминать об Антуане. И каждый раз будет молить – его и Бога: возвращайся.

– Пойдем. – Изабель, приобняв, повела сестру в дом, помнивший голос мужчины, который сюда не вернется.

Вианна стояла у коттеджа Рашель. Прохладно, и небо дымно-серое. Листья на деревьях, золотистые и багряные, уже начинали темнеть по краям. Вот-вот начнется листопад.

Как же Вианне хотелось сбежать отсюда, подальше от этой двери, но она прочла список имен, врученный ей Беком. Имя Марка де Шамплен значилось среди прочих.

Она все же собралась с духом и постучала, Рашель отворила сразу же, будто ждала на пороге. В стареньком халате, спущенных шерстяных чулках, криво застегнутой мешковатой кофте она выглядела чудаковатой.

– Вианна! Заходи. Мы с Сарой как раз приготовили рисовый пудинг. В основном вода и желатин, конечно, но я добавила капельку молока.

Вианна вымученно улыбнулась. Позволила подруге затащить себя в кухню, налить чашку горького эрзац-кофе. Она нахваливала рисовый пудинг – не очень понимая, что говорит, – как вдруг Рашель резко обернулась к ней и спросила:

– Что случилось?

Вианна растерялась. Она хотела быть сильной, но слезы сами навернулись на глаза.

– Побудь пока в кухне, – велела Рашель дочери. – Если услышишь, что братик проснулся, возьми его на руки. А ты, – это уже Вианне, – иди со мной.

Подхватив подругу под локоть, она поспешно увлекла ее через крошечную гостиную в спальню.

Сев на край кровати, Вианна молча протянула Рашель список:

– Они в плену, Рашель. Антуан, Марк и все остальные. Они не вернутся.

Три дня спустя, морозным субботним утром, Вианна стояла у своей классной доски, а перед ней – группа женщин, неловко примостившихся за маленькими детскими партами. Они смотрели на нее устало и недоверчиво. Кто знает, что еще verboten в эти дни, – может, запрещено вообще собираться вместе или разговаривать о войне. Кроме всего прочего, женщины Карриво были измучены физически. Дни напролет они проводили в очередях за жалкими крохами съестного, или рыскали по округе в поисках продовольствия, или пытались продать кому-нибудь свои бальные туфли и шелковые шарфы, чтобы выручить денег хотя бы на буханку нормального хлеба. В дальнем углу класса Софи и Сара, тесно прижавшись друг к другу, читали книжку.

Рашель, переложив спящего сына с одного плеча на другое, плотнее прикрыла дверь класса.

– Спасибо, что пришли. Я понимаю, как трудно сейчас найти силы на что-то еще, кроме самого необходимого.

Одобрительный гул.

– Зачем нас собрали? – спросила мадам Фурнье.

Вианна вышла вперед. Она всегда чувствовала себя неловко среди местных женщин, многие из которых невзлюбили ее сразу же, как она появилась здесь в свои четырнадцать лет. А уж когда она «подцепила» Антуана – самого красивого парня в городке, – неприязнь лишь окрепла. Те дни давно миновали, Вианна приятельствовала с этими дамами, учила их детей, захаживала в их магазины, но все же юношеские обиды не прошли бесследно.

– Я получила список французских военнопленных родом из Карриво. Мне очень жаль – ужасно жаль, – что вынуждена сообщить вам, что ваши мужья – и мой муж, и муж Рашель – в этом списке. Мне сказали, что они не смогут вернуться домой.

Она помолчала, давая женщинам возможность пережить эту новость. Вианна понимала, что боль, исказившая их лица, – отражение ее собственной. Но все равно смотреть на них было невыносимо. Рашель взяла ее за руку, подбадривая.

– Мне дали открытки, – сказала Вианна. – Официальные, немецкие. Так что мы можем написать нашим мужьям.

– Откуда у вас столько открыток? – утирая слезы, спросила мадам Фурнье.

– Выпросила у своего немчика в награду за любезности, – съехидничала Элен Рюэль, жена булочника.