Пограничники Берии. «Зеленоголовых в плен не брать!» - Владимир Першанин

Он был призван в армию недавно. На учебных курсах столько вдалбливали об уголовной ответственности за утерю имущества, что парень ожидал самого худшего. Начштаба, хорошо послуживший майор, вздохнул и лишь отмахнулся. Он видел за прошедшие сутки столько брошенных, неисправных или поврежденных машин, что пугать старательного тыловика не имело смысла.

Миновав охранение, зашагали по выбитой тележной колее. Если интендант больше думал о спасении вверенного груза, то Мальцев опасался засады местных боевиков. Немцы в каждую дыру еще не забрались, рвутся вперед, а хлопцы Степана Бандеры знают все тропы, и пощады от них не жди.

Оглядев помятого, толком не выспавшегося парня, Николай спросил:

– Товарищ техник-интендант, у вас пистолет хоть заряжен?

– Заряжен, – встрепенулся снабженец. – Не надо мне выкать, обращайся по имени. Олег меня зовут.

– Меня Николай. Зря вы винтовку не захватили.

– Зато к ТТ две обоймы и еще пачка патронов.

– Держите его наготове, – увидев, как неловко сжимает Олег пистолет, попросил: – Только ствол на нас с Петром не направляйте. Пальнете невзначай.

– Понятно. Что, на немцев можем натолкнуться?

– Скорее на бандеровцев.

– На бандитов, значит.

– Они не бандиты и воевать умеют. Остатки соседней заставы при отступлении положили, сразу шесть человек. Нападают из засады.

– Слышал, – кивнул интендант, водя стволом поверх головы.

– Я пойду шагах в двадцати, вы – следом. Петро, смотри по сторонам.

Черныш кивнул. Он уже не напоминал того растерянного парня, бежавшего вчера на рассвете к траншее. Долгий бой, в котором Петро Чернышов не только сумел выжить, но и уложить нескольких врагов, изменил его. Винтовку он держал наготове, на поясе, кроме подсумка, висели две «лимонки». За него Николай был спокоен.

– Слушай, Олег, – посоветовал сержант. – В случае чего не торопись стрелять. Твое дело довести нас до грузовика.

Интендант молча кивнул. Вскоре вышли к дороге. Это была не основная трасса, почти пустынная. Но зрелище открывалось мрачное. Осторожно двигаясь по направлению к разъезду, насчитали за час восемь погибших красноармейцев, три сгоревших грузовика, несколько брошенных повозок.

Некоторые бойцы были разуты, карманы вывернуты. Другие как погибли, так и остались лежать. Июньская жара быстро делала свое дело. Лица и тела распухли, приобрели желто-сизый оттенок. Стараясь не вдыхать трупный запах, Николай достал документы, затем подобрал винтовку и выгреб из подсумка обоймы.

– Возьми, Олег. Пистолет, он для боя мало пригоден. Стрелял когда-нибудь из трехлинейки?

– Учили на курсах, – принимая оружие, ответил интендант. – Два раза по три выстрела.

– Ничего, привыкнешь. Петро вчера не меньше сотни патронов истратил.

– Пожалуй, больше, – отозвался Чернышов. – Как бы не двести.

– Я слышал, заставы крепко дрались. По всей линии границы стрельба не прекращалась. Немцы, наверное, сильно напирали.

– Умеют воевать. Цепями на пулеметы сдури не бросаются. Перебежки, плотный огонь, пулеметная поддержка. А когда пушку и минометы подвезли, мы большие потери стали нести.

– Что-то не похоже на фильм «Если завтра война». В нем наши танки уже на второй день по немецким дорогам катили.

– Олег, а чего ты в тыловики пошел? – перевел разговор Мальцев. – Если имеется образование, да на командирские курсы определили, шел бы в танкисты или артиллерию.

– Меня не спрашивали. Собрали прошлым летом весь курс института, экзамены в срочном порядке сдали и кого куда. Некоторые рядовыми служить пошли, а кто в военное училище. Через полгода повесили по два лейтенантских кубаря, а мы, оказывается, не командиры, а тыловики.

– Кому-то и этим делом надо заниматься. Ты где учился?

– В институте лесного хозяйства. Два курса успел закончить.

– Хорошая специальность. Я из-под Сталинграда, места степные, у нас лес очень ценится.

– А я из Смоленска, – сказал Олег. – Отец, мать, две младшие сестренки.

– Отца, наверное, в армию заберут?

– Нет, он на военном предприятии. А там кто знает.

Осторожно шагали по обочине. Мальцев услышал впереди голоса и поднял руку, предупреждая Петра и Олега об опасности. Но голоса были женские, вроде и детские тоже. Сержант миновал придорожные кусты и увидел небольшую группу: двух женщин, мальца лет тринадцати и парня своего возраста. Парень метнулся к повозке, потянул винтовку. Мальцев прижал палец к губам и сделал знак не двигаться.

Парень послушно замер и показал пустые руки. Женщины вначале растерялись, разглядывая пограничника, затем старшая громко заговорила с сильным украинским акцентом:

– Убери ружье, прикордонник. Тебе бежать отсюда надо со всех ног, а ты шляешься по чужой земле. Иди, куда идешь.

Это были мародеры. Через минуту появился усатый дядька лет сорока пяти, с шинельной скаткой и двумя парами армейских ботинок, которые висели на плече.

Он поглядел на военных, что-то негромко сказал женщине и спокойно положил свою ношу на повозку. Там было много всего. Еще несколько шинельных скаток, ремни, воинская обувь, в том числе командирские сапоги. Лежали женские и детские вещи, наверное, брошенные беженцами. Отдельно был сложен инструмент, найденный в автомашинах: гаечные ключи, напильники, запасные камеры, насосы. Здесь же лежали винтовки, подсумки с патронами, а под ними банки с консервами.

Женщина, опасаясь за присвоенное добро, продолжала кричать, делая шаг за шагом навстречу троим русским.

– Заткнись, – коротко оборвал ее Мальцев. – Еще один шаг, и я тебя мордой в землю уложу.

– Попробуй только.

– А мужиков на месте пристрелю, если шевельнутся. Мы с фашистами бьемся, а вы мертвых обдираете.

– Дождетесь, немцы появятся, они прикордонников не щадят. Вы же все из НКВД. Звери, а не люди.

Петро вышел вперед и приказал мужикам, молодому и старому:

– Сидайте на землю и не шевелитесь.

– Немцы тоже мародеров не щадят, – сказал Николай. – А лучше молитесь Богу, чтобы они здесь не появились. Начнется бой, вам не поздоровится.

Резко изменив тон, приказал:

– Всем сесть на траву. И ты, мордастая, тоже.

Женская интуиция срабатывает быстро. Жена усатого хуторянина сразу поняла, что крепкий светловолосый сержант недавно вышел из боя. Об этом говорила перевязанная ладонь, запекшаяся кровь на щеке, гранаты на поясе. Да и помощник его, с винтовкой на изготовку, того и гляди пальнет в мужиков. Тоже с ободранной закопченной мордой, от злости щека дергается, и ствол ходуном ходит.

Третий, в командирской фуражке, хоть и молчит, но тоже держит винтовку в руках.

– Гляньте, товарищ лейтенант, – меняя звание, позвал Мальцев интенданта. – Надо камеры на всякий случай забрать. Вот эти две совсем новые. Да и винтовки с патронами тоже.

– И консервы, – добавил Чернышов. – Мужики в батальоне голодные сидят. Эй, ты, усатый, собери консервы в мешок. А вообще, пристрелить бы сволочей! Сколько ребят хороших погибло, а эти твари мертвых обдирают. Из винтовок в нас собрались пулять, не иначе.

– Мародеры согласно военным законам, – по-командирски уверенно объявил техник-интендант, – подлежат расстрелу.

Дородная женщина в расшитой юбке побагровела от прихлынувшей крови. Русские баб не тронут, но мужиков вполне могут пострелять. Немцы им вломили как следует, вон они и злые. Принес их черт!

Хозяйка хутора ненавидела советскую власть. Их хозяйство пока не трогали, но могли в любой момент загнать в колхоз и отобрать все нажитое.

Она плевалась тайком в сторону плакатов, развешанных в райцентре, на которых освобожденный западник взасос целовался с советским солдатом. Пели русские сладко, но тех, кто пытался сопротивляться новой власти, безжалостно выселяли куда-то на восток, чуть ли не в ледяную Сибирь.

И хлопцев Бандеры, взявшихся за оружие, выслеживали и сажали в тюрьму, а кого-то и убивали при сопротивлении. Она злилась на жадность мужа и сына, которые зачем-то подобрали ружья и патроны. Хотя за хорошее солдатское ружье можно выменять годовалого боровка.

– Не надо никого стрелять, – попросила женщина. – Мы хлеборобы, одежки не хватает, а мертвые не обидятся. У нас детей четверо.

– Видно, какая ты хлеборобка, – съязвил Николай. – Брюхо как мешок висит. Работников, небось, держишь. Сама-то до земли не дотянешься.

Женщина в ответ заплакала. Пустила слезу баба помоложе, захлюпал носом мальчишка, подпоясанный красноармейским ремнем.

– Быстрее, – торопил усатого Мальцев. – Петро, забирай камеры и винтовки. Уходим. А вы сидите полчаса тихо.

Торопливо зашагали прочь. Черныш не мог отойти от злости, фыркал и плевался. Винтовки, камеры для колес и мешок с консервами распределили на троих, ноша оказалась тяжелой.

– Надо было повозку забрать, – жалел Петро. – Тащим все на себе, а то бы везли.