Лазоревый грех - Лорел Гамильтон

За долю секунды до того, как я попыталась, раздался звук, от которого волосы встают дыбом, — охотничий вой гиен. Это куда как жутче воя волков, но он тоже присоединился. Я поняла, что кавалерия спешит на помощь нам, а не Мюзетт.

Я не стала оглядываться, потому что не решалась оторвать глаз от вампирши, которую придавила к полу. Но я ощутила, как ввалилась толпа, как сила оборотней, от которой по шее бегут мурашки, заполняет комнату электрическим облаком.

Прикосновение стольких ликантропов в таком возбужденном состоянии разбудило зверя у меня внутри. Он заворочался, разлился по телу. Я не была оборотнем, но благодаря Ричарду и леопардам у меня было нечто очень похожее на моего собственного, личного зверя.

Из всех оборотней подошел ко мне так, чтобы я его видела, только Бобби Ли — крысолюд. Его тягучий южный акцент казался в драке совершенно неуместным.

— Ты как, убивать ее собираешься?

— Думаю над этим вопросом.

Он опустился рядом с нами на колено.

— Ты думаешь, это было бы умно? — спросил он, глянув на вампиров в другом конце комнаты.

— Вряд ли.

— Тогда, может, тебе стоит полегче, пока ты ей полностью кишки наружу не выпустила.

— Тебя послал Мика? — спросила я, все еще не сводя глаз с искаженного болью лица Мюзетт. Мне было очень приятно видеть, как ей больно. Обычно я не получаю удовольствия, причиняя кому-то страдание, но сделать больно Мюзетт я почему-то совсем не возражала.

— Он никого из твоих леопардов не послал, потому что ты ему сказала не посылать, но связался с другими вожаками — и вот они мы. Так если ты не собираешься ее убивать, отпустила бы ты ее.

— Пока нет, — ответила я.

Он не стал повторять просьбу, а встал рядом с нами, как грамотный телохранитель — как оно и было.

Я обращалась непосредственно к Мюзетт, но постаралась, чтобы мой голос был слышен всем.

— Никто не придет к нам нападать на наших людей. Никто, ни член Совета, ни даже le Sardre de Sang нашей линии. Мне все говорят, что я, разговаривая с тобой, говорю с самой Белль. Так вот что я скажу ей: следующий из ее присных, кто коснется кого-нибудь из наших, умрет. Я отрежу ему голову, вырву сердце, а остальное сожгу.

Мюзетт обрела голос — наконец-то, — хотя и сдавленный, слегка испуганный.

— Ты не посмеешь.

Я нажала на лезвие — чуть сильнее, заставив ее издать звук от его силы.

— А ты проверь.

Выражение страдания исчезло с лица Мюзетт, будто кто его стер, и голубые глаза начали темнеть. Страх пронзил меня как нож, ударил морозом по коже, заставил сердце биться в горле. Страх либо прогоняет зверя, либо вызывает его. Этот страх успокоил зверя, утишил, так что вздымающаяся сила ушла в песок, оставив меня одну — в испуге. Не вампирский фокус вызвал у меня желание отпустить ее и бежать прочь. Я ощущала когда-то движение Белль своим собственным телом и никак не хотела повторять этот опыт. Если вырезать сердце Мюзетт, когда Белль в ней, убью ли я их обеих? Нет, наверное, но видит Бог, велик был соблазн проверить.

В голосе Белль не было ни следа страха или напряжения. Если от ножа ей тоже было больно, вида она не подавала.

— Жан-Клод, неужто ты ее ничему не научил?

Голос не принадлежал Мюзетт. Он был глубже, богаче — низкое контральто. У меня мелькнула непочтительная мысль, что с таким голосом она отлично работала бы в сексе по телефону.

Жан-Клод двинулся к нам, махнув рукой Дамиану следовать за ним, и рыжий вампир пристроился тоже. Жан-Клод встал перед нами на колени и жестом велел Дамиану сделать то же самое. Они оба поклонились, тщательно следя, чтобы не оказаться в пределах досягаемости.

— Мюзетт преступила границы, положенные гостю в моих землях. Ты бы ни от кого из своих такого поведения не потерпела. Я хорошо усвоил уроки, которые ты мне преподала, Белль Морт.

— Какой урок ты имеешь в виду?

— Не прощать ничего. Ни даже намека на ослушание. Ни дыхания революции. Даже тень оскорбления нельзя снести. Оскорбить тебя, даже косвенно — это должно быть немыслимо, — но я более не твое создание. Я теперь Мастер города. Я создал себя сам, и Ашер принадлежит мне. Я буду таким, каким ты породила меня быть, Белль, — истинным твоим дитятей. Я позволю ma petite быть беспощадной, насколько ей захочется, и Мюзетт придется либо усвоить манеры получше, либо никогда не вернуться к тебе.

Она села. Нож пронизывал ее насквозь, а она села, и я не могла удержать ее. Меня отбросило назад, к Дамиану. Он положил руку мне на спину и, поскольку я не велела ее убрать, переложил на плечо.

Белль даже убрала руку Мюзетт от ножа, так что теперь я держала его на месте. Но она не проявляла признаков боли — она вообще не замечала меня, глядя только на Жан-Клода. Я с окровавленными руками и ножом, воткнутым в Мюзетт, чувствовала себя глупо. Нет — чувствовала себя лишней.

— Тебе известно, что я сделаю с тобой, если ей будет причинен вред, — сказала Белль.

— Мне известно, что по нашим законам — тем законам, которые ты помогла провести в жизнь, — никто не имеет права войти на чужую территорию, не оговорив сперва право прохода. Мюзетт и ее люди явились за месяц до даты, на которую мы дали им разрешение, а это значит, что они вне закона и не имеют ни прав, ни гарантии безопасности. Я могу перебить их всех, и закон Совета будет на моей стороне. В Совете слишком много тех, которые тебя боятся, Белль, — им эта шутка может понравиться.

— Ты не посмеешь.

— Я не позволю тебе обидеть Ашера. Никогда больше.

— Он для тебя никто, Жан-Клод.

— Ты прекраснее всех живых и мертвых, которых я видел на своем веку. Я ничто перед твоей силой, я благоговею перед твоим владением политическими маневрами, который получаются у тебя так легко и без усилий. Но я давно уже живу далеко от тебя, и мне пришлось узнать, что красота — не всегда то, чем кажется, что похоть не всегда лучше, чем любовь, и что одной только силой не наполнить ни сердце, ни постель, а для политики у меня нет твоего терпения.

Она вытянула к нему изящную руку:

— Я показала тебе такую любовь, на которую не способен никто из смертных.

— Ты показала мне похоть, госпожа, половой голод.

— Non, amour, — произнесла она таким страстным голосом, что плечи у меня покрылись гусиной кожей.

— Non. Похоть, но не любовь.

По ее лицу пробежало выражение — будто плохо сделанная маска потекла под кожей Мюзетт. Это неприятно напомнило мне движение под шкурой оборотня, когда он перекидывается. Если она полностью превратится в Белль, я попробую добраться до ее сердца.

— Ты любил меня когда-то, Жан-Клод.

— Oui, от всего сердца и от всей души.

— Но сейчас ты меня не любишь.

И в этом тихом голосе прозвучала даже нотка потери.