Спящее золото, кн. 1: Сокровища Севера - Елизавета Дворецкая

И вдруг что-то случилось в глубине его души: словно треснул лед и проснулся весенний родник. Новая сила хлынула в жилы, Эрнольву стало легко, как будто сама валькирия взяла его в объятия и понесла над землей; слова, мгновение назад тяжелые и редкие, вдруг взвились целым роем и кинулись на язык, толкаясь и тесня друг друга.

– Я слышал, что в древние времена прославляли конунгов, которые сумели сами выбрать час своей смерти! – громко и быстро заговорил Эрнольв, чувствуя, что какая-то теплая и мощная волна несет его помимо воли. – Один даже умудрился сжечь себя в доме вместе с дочерью и дружиной, потому что не хотел уступить в битве многочисленным врагам. Но мне не думается, что и в наше время такого человека назовут героем, а не трусом и глупцом, который сам завел в ловушку себя и дружину и побоялся даже взять в руки оружие. Доблесть – великое достояние, но и ум никому еще не мешал. И тебя, Торбранд конунг, никогда еще не называли неосторожным. Да, только раб мстит сразу: ведь дело мести нужно как следует подготовить. Важнее этого долга у высокородного человека нет ничего. Но спроси сам себя: кому ты собираешься мстить и хорошо ли готов к этому? Наши враги – квиттинские ведьмы и чудовища. Разве у нас есть умелые и могучие колдуны, чтобы бороться с квиттинскими ведьмами? Разве у нас есть хотя бы одно знамение от богов, что они одобряют нашу войну и не лишат нас удачи? Знамений неудачи мы видели гораздо больше. И не обвиняй меня в трусости – я хочу лишь одного: чтобы твои силы и силы племени фьяллей не растрачивались по-пустому.

– Я и не хочу тратить силы впустую, – ответил Торбранд конунг, быстро двигая соломинку из стороны в сторону. В его голосе было удивление: он не ожидал от Эрнольва такого красноречия. – Я больше не пойду с маленькой дружиной, надеясь разгромить только одну усадьбу и уничтожить ведьму, которая все это начала. Всю осень и начало зимы мы будем собирать войско. Мы разобьем самого квиттинского конунга Стюрмира, и больше ни одна ведьма, сколько их ни есть, не посмеет замыслить что-то нам во вред. А что касается знамений…

– То откуда же им взяться, добрым знамениям? – снова заговорил Эрнольв, вклинившись в первую же заминку Торбрандовой речи. – Может быть, я позабыл: зачем твои ярлы Модольв и Хродмар плавали в начале лета на Острый мыс?

– За железом! – ответил сам Хродмар. – И мы его привезли!

– Даже самое лучшее оружие ломается, – продолжал Эрнольв. – Нам понадобится еще, а где мы его возьмем? Ты задумал слишком большую войну, конунг. Я не знаю, с чего она началась, но теперь она разворачивается уж слишком широко.

– Квитты сами хотели этой войны! – подал голос Модольв ярл, на круглом добродушном лице которого сейчас отражалась непривычная суровость. – Когда мы были на Остром мысу, в усадьбе Гримкеля Черной Бороды, мы видели мало дружелюбия. А у Гримкеля на языке всегда то, что на уме у его родича Стюрмира конунга. Они не хотели продавать нам железо. Если бы мы не напали на них, они сами напали бы на нас.

– А нашим бондам хватает железа, чтобы обрабатывать землю! – сказал Эрнольв. – Если ты позовешь их на войну, мало у кого хватит духу отказать тебе, конунг, но кто останется выращивать ячмень? С тобой охотно пойдут ярлы и хирдманы, но бондов едва ли обрадует твой призыв.

– Он обрадует всякого, кто не трус! – крикнул Хродмар ярл. Сам он трусом не был, а собственные стремления не давали ему задумываться о нуждах кого-то другого.

– Многие бонды следующей весной смогут засеять свою пашню серебряными эйрирами, – сказал Торбранд конунг, и дружина, уставшая от напряженного спора, встретила его слова радостным гулом. – И сейчас я хочу услышать от тебя только одно слово, Эрнольв сын Хравна: ты пойдешь со мной?

– Да, – одним словом ответил Эрнольв и сел на место.

По дороге домой Эрнольв молчал и только налегал на весло. Он сам удивлялся, откуда все это в нем взялось: ярость, готовность спорить, находчивость, напор, вера в свою силу противостоять многим – все то, чего ему раньше так не хватало. Эрнольва никогда не называли робким или неуверенным, он не стыдился себя и мог спорить с каким-нибудь одним человеком, пусть даже очень знатным, вроде того же Хродмара. Но раньше ему и в голову не приходило, что один человек может спорить со всеми. Один не может, не имеет права быть правым, когда все ошибаются. «Пусть они ошибаются – я лучше ошибусь вместе со всеми, чем останусь в одиночестве своей правоты», – примерно так рассуждал раньше Эрнольв. Собственное красноречие и решимость, так удивившие конунга, еще больше удивили его самого. Оказывается, можно и по-другому. Можно спорить, можно что-то доказывать… Но идти в поход все равно придется.

– Что-то ты сегодня был красноречив на редкость! – приговаривала Ингирид, сидевшая на носу большой лодки. Она куталась в плащ, выставив наружу только розовый от вечерней прохлады носик и блестящие ехидным задором глаза. – Как будто тебе шептал на ухо сам Один! Уж не влюбился ли ты в кого-нибудь? – вдруг сообразила она и подалась поближе к Эрнольву, пытаясь разглядеть в сумерках его лицо, но тот в досаде отвернулся. – Если в Эренгерду, то даже и думать не смей! – Ингирид хихикнула. – И совета умнее тебе не подаст ни один из богов. Эренгерда слишком хороша, чтобы согласилась пойти за такого уро… такого красавца, как ты. А Кольбейн задумал выдать ее за конунга. Пусть меня возьмут тролли, если это не так! Бедный мой братец Торбранд конунг! Спасите меня боги от таких родичей, как Кольбейн Косматый и Асвальд Сутулый! Впрочем, надеюсь, ко времени их свадьбы меня здесь уже не будет.

– Я надеюсь, тебя здесь не будет гораздо раньше, – только и ответил Эрнольв.

Торбранд мог бы любить их и побольше: Хравн и Ванбьерг оказали ему немалую услугу, согласившись держать Ингирид у себя в доме.

К тому времени, когда лодка пересекла фьорд и Хравн с сыном дошли до дома, Эрнольв уже успокоился и даже приободрился.

– Может, совсем не плохо, что я тоже пойду в этот поход, – говорил он матери и Свангерде после того, как Хравн рассказал о его горячей речи. – Ведь нужно найти второй полумесяц. Половинки, конечно, притягиваются друг к другу, но едва ли вторая придет сюда сама, если я буду сидеть на берегу и смотреть на море. Удачу испытывают только в пути и только в пути находят. Я пойду с конунгом на Квиттинг и найду того, кто носит наш амулет.

– А если он давно продал свой полумесяц? – предположила Свангерда. – А если он будет переходить из рук в руки? Ты потратишь на поиски всю жизнь.

– Нет, не думаю. – Эрнольв покачал головой. – Тордис сказала, что тот человек носит полумесяц. А если он надел его на шею, то снять будет нелегко. Притяжение дает о себе знать, даже если носящий понятия не имеет, что половинок две и что где-то есть вторая.

– Я не думаю, что эти поиски будут легкими, – сказала фру Ванбьерг. Ей очень не нравилась эта затея, и решенный отъезд сына сильно огорчил хозяйку. – Как ты будешь искать? Ведь на войне не до поисков.

– А как же Хродмар? – В душе Эрнольва опять шевельнулся источник красноречия. – Ему еще труднее. Он вызвал на поединок сына квиттинского конунга и назначил встречу в день Середины Зимы*. Как он поедет туда? А как будет искать свою невесту? Хотя и говорят, что свадьбе теперь не бывать, но уж слишком яростно он рвется на Квиттинг. Наверняка надеется ее разыскать.

– Э-э, на Хродмара ты не гляди! – Фру Ванбьерг махнула рукой. – Хродмар богат удачей, а о нас этого теперь не скажешь. Так что его меч нам не по руке.

– Что-то не видно его удачи, – не сдавался Эрнольв. – Он был красивее всех, потому из-за «гнилой смерти» потерял гораздо больше, чем я. И я не сватался к дочери квиттинского хевдинга. И родство с конунгом я не потеряю, пока мы оба с ним живы.

– Зато у Хродмара два глаза! – вставила ехидная Ингирид.

Эрнольв не ответил, глядя на Свангерду, сидящую на скамье напротив. Она опять засмотрелась в стену, забыв про общий разговор, но, почувствовав взгляд, тихо вздрогнула, очнулась и виновато улыбнулась. Хродмар еще может вернуть свою квиттинскую невесту. Но и для Эрнольва все может сложиться гораздо удачнее, чем обычно бывает у людей, потерявших братьев. Когда он вернется из похода, Свангерда уже перестанет горевать и сможет подумать о новой любви. Вот только захочет ли она его ждать?

Когда все расходились спать, фру Ванбьерг задержалась на пороге хозяйского спального чулана, пристроенного к гриднице, и окликнула Эрнольва. Он обернулся.

– Знаешь, что я думаю? – загадочно и немного неуверенно сказала фру Ванбьерг.

– Что? – спросил Эрнольв, ожидая знакомых слов о необходимости скорее справлять свадьбу и готовясь ответить на них улыбкой.

– Тот человек, который носит второй полумесяц, должно быть, большой спорщик!

Мать скрылась в спальном покое и закрыла дверь, а Эрнольв остался стоять у порога, обдумывая, что же это значит.