Любовь на коротком поводке - Эрика Риттер

девочкой на побегушках. Не глядя ни на кого из девушек, я встала на ноги и поспешила в столовую, где на спинке стула висел дорогой кожаный пиджак Марка. Рядом с пачкой сигарет я нашла тяжелую серебряную зажигалку с гравировкой: «М.Б. от С.С. с любовью». Я знала, что С.С. — это Салли Стайлз, возлюбленная Марка под горой Холиок. Внезапно меня охватила ярость. Я чувствовала, как горели мои щеки, когда я читала надпись, меня душили эмоции, на которые я не имела никакого права.

Я сунула зажигалку внутрь сигаретной пачки и прошагала по длинному коридору к гостиной, где Марк в ленивой кошачьей позе вытянулся на ковре. Он поднял на меня глаза и улыбнулся ласковой, тоже какой-то кошачьей улыбкой.

— Ты нашла мое курево?

— Да, — ответила я хрипло, — и зажигалку.

— Умница. Бросай сюда, Уиппет.

— Можешь не сомневаться, брошу, — сказала я и с силой швырнула пачку ему в лицо. Я успела на секунду увидеть улыбку ожидания на его лице, прежде чем сигаретная пачка вместе с зажигалкой не просвистела в воздухе и не попала ему прямо в переносицу. В следующее мгновение его лицо залила кровь.

Мои подруги и их дружки тем временем смотрели, вытаращив глаза, сначала на меня, потом на Марка, потом снова на меня. Марк, как в тумане, схватился за лоб рукой, и кровь принялась сочиться сквозь его пальцы.

— Дана! Господи! Что ты наделала?

Я только открывала и закрывала рот, пытаясь что-то произнести, но слоги не складывались, как будто я — иностранка, не умеющая говорить ни на каком знакомом языке. Наконец, я обрела свой язык и сумела выговорить:

— Что такого необыкновенного в этой Глории?

Разумеется, после этих слов комната быстро опустела. Мои товарки и их парни быстро ретировались. Марк же с трудом поднялся на ноги, напомнив мне боксера, сомневающегося, сможет ли он провести следующий раунд.

— Господи, Марк, прости меня… — Я кинулась к нему и приложила свою руку к его лбу. Острый угол сигаретной пачки оставил глубокую ранку, и алые капли крови продолжали капать на пол, напоминая покерные фишки. Он все еще немного покачивался, и я не могла сказать, что поразило его больше — мое нападение или фраза, которую я выкрикнула.

Откуда-то издалека до меня донесся звук открываемой двери. Потом дверь захлопнулась. Это мои подруги с дружками оставили нас одних. Да благословит их Господь, подумала я. Я у них у всех в долгу.

— Простить? — Марк взял меня за запястье и заглянул в глаза, не обращая внимания на кровь, все еще текущую по его лицу. — За что? За то, что ты меня любишь? Ты ведь меня любишь, верно?

— Ох, Марк, твоя бедная голова…

— Тихо. — Он наклонился ко мне и поцеловал. Поцелуй имел легкий привкус крови. — Каждый человек убивает то, что он любит, разве ты не слышала? Мечом, поцелуем или, как вариант некоторых женщин, утяжеленной пачкой сигарет.

Марк на удивление решительно и быстро освободился от всяких обязательств, связывавших его с Глорией Геллер. Салли я так никогда и не видела, а что касается Глории, то… удивительно, но она стала моей хорошей подругой. Более того, когда мы с Марком на следующий год поженились, она прислала нам фондю — одну из семи, полученных нами в подарок на свадьбу. Когда через полгода я узнала, что Глория выходит замуж, я завернула фондю в новую бумагу и отправила ей с запиской: «Желаю вам со Стюартом быть такими же счастливыми в браке, как мы с Марком».

Несмотря на все, что случилось позже, я все еще могу сказать, что мы с ним были счастливы. Просто мы не успели вовремя избавиться от брачных уз, когда перестали быть счастливыми. Но даже сегодня, сидя на балконе квартиры, в которой он живет вместе с Тедом, я ощущаю огромную симпатию к нему и благодарность за тот короткий счастливый период, когда мы были вместе.

В тусклом свете его лицо, несмотря на ввалившиеся щеки, все еще очень красиво. Между его идеально изогнутыми бровями — гладкая кожа, никаких следов острого угла той пачки сигарет с зажигалкой внутри, от которой он не успел увернуться. С другой стороны, Марк из тех, на ком трудно оставить шрам.

— Марк… — Я кладу руку ему на запястье и неожиданно спрашиваю: — У тебя все еще сохранилась та зажигалка? С инициалами Салли? Которую я бросила тебе в лицо?

Он улыбается.

— Господи! Зажигалка! Откуда мне знать, где она? Разумеется, я бросил курить много лет назад, когда Тед объяснил мне, что сигареты могут меня убить. — Он неожиданно перестал улыбаться и уставился на оранжевый светящийся круг уличного фонаря внизу. — Наверное, стоит разыскать эту старую зажигалку и начать курить снова. Если бы сигаретам суждено было прикончить меня, та пачка, которую ты в меня швырнула, должна была с этим справиться.

— Не говори так. Ты еще нас всех переживешь. — Странно, настраивая Марка на более открытый разговор о его болезни, я вдруг обнаруживаю, что перед этой открытостью теряюсь и начинаю говорить банальности.

— Черта с два. — Но он говорит спокойно, как будто согласившись с моим возражением. — Я уже у выхода. Но… можешь мне не поверить, я не так уж от этого страдаю. Я прожил хорошую жизнь. Мне бы только хотелось, Уиппет, увидеть тебя счастливой. Счастье будет тебе к лицу.

Ух! Трудно объяснить, что чувствуешь, когда обнаруживаешь, что твоя пропащая жизнь составляет часть незаконченного дела кого-то другого, кто явно не успокоится в могиле, пока не убедится, что с тобой все в порядке.

— Ты обо мне не беспокойся, Марк. Я вполне счастлива.

— Как бы не так. Ты что, все еще тратишь свое время на женатых мужчин?

— Только на тебя, миленький. — После всех этих лет мы с Марком так и не удосужились развестись.

Марк усмехается и на мгновение напоминает мне молодого Марка.

— Мне повезло. Будь я холост, ты бы на меня и не взглянула.

Мы оба смеемся, но негромко, чтобы не привлечь на балкон Теда и его мать. Мы, не сговариваясь, решили с Марком не злоупотреблять теми привилегиями, которые Тед нам предоставляет. Разумеется, гетеросексуальный партнер никогда бы не позволил мне принимать участие в жизни Марка даже в той небольшой степени, в которой я это делаю.

— Серьезно. — Марк внезапно перестал смеяться. — Я вот думаю, не надо ли нам развестись? Лучше поздно, чем никогда.

— О чем таком ты говоришь, черт побери? — Я чувствую, как жарко становится щекам, будто меня в чем-то обвиняют.

— Ты знаешь, о чем, Уиппет.