Одна в мужской компании - Мари Бенедикт

тревожных ситуациях. Если уж они решили прервать бал и созвать сбор, значит, случилось что-то чрезвычайное. Я показала на обитый темно-синим шелком диван, откуда хорошо просматривался балкон, и сказала:

— Я буду ждать тебя там, Фриц. Надеюсь, граф тебя долго не задержит и ты вернешься ко мне.

Он пожал мне руку и зашагал по витой мраморной лестнице на балкон. Все мужчины собрались там, и я стала всматриваться в их обеспокоенные лица. Нахмурив брови, они молча слушали, как фон Штаремберг что-то им излагает. Когда он договорил, на их лицах появилось ошарашенное выражение, которое тут же сменилось яростью. Они начали бешено жестикулировать, обсуждать что-то кипя от злости, но похоже, что не друг на друга, а на каких-то третьих лиц.

Какое-то непонятное волнение прокатилось и по бальному залу. Вначале я не могла понять, откуда оно исходит: гости продолжали танцевать, и оркестр играл так же весело, как и раньше. Но потом я заметила, что в темных нишах бального зала и под балконом начали собираться военные. Несколько минут — и вдоль стен выстроилось целое подразделение Хаймвера.

Что же такое случилось, что понадобилась военизированная охрана — здесь, в венском дворце фон Штаремберга? Сердце у меня колотилось, и я чувствовала, что не могу дышать. Однако я сидела прямо, с неизменной полуулыбкой на губах, пока Фриц не спустился вниз. Я не могла позволить себе потерять самообладание.

Он подошел, и я вскочила на ноги.

— Все хорошо, любимый?

Притянув меня ближе, словно бы только для того, чтобы ткнуться носом мне в шею, он прошептал мне на ухо:

— Нацисты предприняли попытку переворота. Небольшая группа немецких офицеров СС, переодетых в солдат австрийских вооруженных сил, захватила здание Национального общественного радио и выдала в эфир кучу лжи: что нацист Антон Ринтелен якобы уже захватил власть, сместив Дольфуса. В это же время около сотни переодетых немецких эсэсовцев ворвались в здание администрации канцлера. Большая часть правительства не пострадала, но в Дольфуса они успели выстрелить дважды.

Глаза у меня широко распахнулись от ужаса. Нет, нет, нет! Гитлер подступил ближе еще на шаг — это был один из моих кошмаров. Я знала, что гражданская война в феврале и ее последствия взбудоражили австрийскую нацистскую партию, что она стала требовать объединения Австрии с Германией, но я не думала, что гитлеровские военные сочтут эти волнения прямым призывом к действию.

— Гитлер вторгся в Австрию?

Я взяла фужер шампанского с подноса, который как раз проносили мимо, и выпила до дна. Фриц тем временем продолжал рассказывать:

— Не считая той сотни эсэсовцев в здании канцелярии и Национального общественного радио — а они все уже убиты или схвачены, — ни в Вене, ни во всей Австрии немецких военных нет. Но немецкие войска сосредоточились на австрийской границе. Мы отправили сообщение Муссолини, и он сделал публичное заявление в поддержку независимости Австрии и согласился направить войска к перевалу Бреннер на австро-итальянской границе, как и обещал. Присутствие итальянской армии должно удержать Гитлера от перехода границы.

Его слова и шампанское принесли некоторое облегчение, и все же мысль о Гитлере и его войсках, так близко подошедших к Австрии, приводила меня в ужас.

— Дольфус жив? — прошептала я. Бал вокруг продолжался как ни в чем не бывало: видимо, у совета были свои причины не сообщать гостям о путче.

— Нет, — признался он с ноткой грусти в голосе. Хотя Фриц и не стеснялся менять свои политические пристрастия, если это отвечало его деловым интересам, но все же с Дольфусом их связывал настоящий, прочный союз.

— Кто же тогда стоит во главе Австрии?

— Фон Штаремберг. Временно.

Этот выбор меня не удивил. Фон Штаремберг был вице-канцлером, и естественно, что именно он занял этот пост в такой непредвиденной ситуации. Не говоря уже о том, что взгляды фон Штаремберга почти полностью совпадали с политикой Дольфуса.

Я подняла взгляд на балкон, где новый канцлер Австрии о чем-то сосредоточенно беседовал с Шушнигом.

— Значит, Хаймвер здесь, чтобы охранять его от нацистов?

— Да, и его, и других членов совета, и всех гостей. — Он выпятил грудь. — Мы все очень важны для безопасности Австрии.

— Конечно, — поспешно согласилась я. — Наверное, мне нужно предупредить родителей? Может быть, перевезти их из Вены в замок Шварценау или на виллу Фегенберг?

— Нет необходимости, ханси, они вне опасности. Офицеры СС так или иначе обезврежены, и в Вене объявлено военное положение. Улицы надежно охраняются полицией, федеральными войсками и Хаймвером, и через каких-нибудь несколько часов они окончательно подавят все попытки переворота. Нужно только дождаться официального сообщения о том, что путчу конец, и можно жить обычной жизнью.

— А до тех пор что мы будем делать?

Он бросил взгляд на переполненный бальный зал и с кривой улыбкой сказал:

— Танцевать.

Я положила руки Фрицу на плечи и заскользила по залу, словно меня сейчас ничто не занимало, кроме музыки. Оркестр играл умиротворяющую мелодию Густава Малера, мы кружились, а вокруг мелькали веселые лица танцующих, не ведающих о катастрофе, что разразилась на улицах Вены. Но я не дала им повода для тревоги. Я приподняла уголки блестящих красной помадой губ и одарила улыбкой радостно сияющего мужа.

Теперь я знала, что моя судьба навсегда связана с ним и с его делом: ведь только его оружие и политика его коллег удерживают нацистскую Германию от вторжения. Пока удерживают.

Глава семнадцатая

4–5 октября 1934 года

Вена, Австрия

Переворот обнажил трещину на благополучном фасаде Австрии. Правительство делало вид, будто ничего не произошло, но финансовые системы чутко отреагировали на внутренние и внешние угрозы. Нестабильность положения ударила по банкам, включая и папин Kreditanstalt Bankverein. Финансовое положение родителей пошатнулось, и, хотя они не желали признаваться в этом вслух или принимать какую бы то ни было помощь от меня, скрыть это было невозможно. Когда я в последний раз была у них в Дёблинге, слуг в доме не было видно, и сразу бросилось в глаза отсутствие их любимых каминных часов, которые стояли там, сколько я себя помнила. А когда мы пили чай, папа вдруг встал, извинился и вышел — у него разыгралась мигрень, наверняка от нервного перенапряжения.

Даже Фриц, хотя его заводы, судя по всему, делали огромные деньги на производстве боеприпасов, был измучен и от постоянных политических пертурбаций, и от тех усилий, которые требовались, чтобы удерживать власть в своих руках. Вскоре после неудавшегося путча Шушниг был назначен канцлером Австрии, а фон Штаремберг вернулся к своей прежней должности вице-канцлера. Шушниг