Красная шапочка - Сара Блэкли-Картрайт

Бабушка понимающе кивнула.

— Я просто поверить не могу, что он так легко отказался от меня.

Бабушка глотнула чая.

— Возможно, за этим что-то кроется?

Валери вздохнула, стараясь прогнать ненужные мысли.

— Возможно. Только мне противно думать об этом сейчас, когда Люси умерла.

— Как бы мне хотелось, чтобы ты последовала зову сердца, — сказала наконец пожилая женщина.

И Валери показалось, что в глазах бабушки всплеснулся гнев.

— На это я почти не надеюсь. — Девушка помрачнела. — Маму заботят только деньги, а отец всегда слишком пьян, чтобы замечать хоть половину происходящего рядом с ним.

Бабушкины губы тронула улыбка.

— Ты, Валери, из тех, кто никогда не пытается смягчить свои слова.

Некоторое время они молча пили чай, обдумывая то, что было произнесено с такой легкостью, но имело тяжелый смысл. Колокольчики, висевшие перед входом в дом, позвякивали на ветру.

— Когда я была молодой, — заговорила наконец бабушка, и ее добрый голос немного успокоил Валери, — Волк обычно нападал на целые семьи. И уносил свою добычу в дикую чащу.

— Как же ему это удавалось? — спросила Валери, думая о бумажках, которые держала в руке Люси.

— Никто не знает.

— Но ведь убийства прекратились, когда вы начали отдавать животных, чтобы умилостивить Волка, — сказала Валери.

Чашка с чаем в ее руках была тяжела и горяча.

— Да, но этому предшествовала череда лютых расправ. Тогда-то мы придумали звонить в колокол. Четыре удара звучали ежемесячно. — Бабушка опустила глаза, наполнившиеся слезами. — Я-то думала, те ужасные дни никогда не вернутся.

И Валери вспомнила свое далекое детство, когда она еще не понимала, почему звенит колокол.

…Нам тогда было лет по пять или шесть. Я стояла на краю сельской площади, ожидая Питера. Но его все не было. И вдруг…

— Эй, береги голову!

Я посмотрела вверх. Питер забрался на колокольню.

Рассердившись оттого, что он додумался до такого раньше меня, я тоже полезла наверх и не позволила мне помочь. Мы были так похожи… До того маленькие, что легко забрались под колокол. У нас был собственный мирок, один на двоих. В нем не существовало никаких правил и законов. В тени медной чаши Питер сказал:

— Давай звони!

— Просто взять и ударить?

— Похоронный звон по Волку. Четыре раза. Бум-бум-бум-бум!

Питер всегда пробуждал во мне и самое хорошее, и самое дурное.

Я схватилась за веревку, привязанную к языку колокола, и дернула изо всех сил.

Бум! Бум! Бум! Бум!

От этого звона в селе мгновенно воцарился хаос. Мужчины с перекошенными лицами подгоняли обезумевших женщин, а те судорожно пересчитывали детей, таща их к таверне.

Мы с Питером, услышав шум, выбрались из-под колокола. И кто-то нас заметил.

— Это дочка дровосека!

Я заметила свою побледневшую мать, она смотрела на меня снизу. А потом страх на ее лице сменился яростью. Родители увели меня домой, но прежде резко оттолкнули Питера, и он упал в пыль на опустевшей площади. Люди вернулись к своим делам.

Да, теперь все стало иначе. Валери опустилась на колени рядом с бабушкой и прижалась лицом к ее коленям.

Они и не заметили, как наступила полночь.

Валери задремала, но вздрогнула, заслышав какие-то звуки. Мерное тук-тук-тук… Оказалось, что это всего лишь вода капает с мокрой тряпки, висевшей на крючке. Валери глубоко вздохнула.

Бабушка видела, что Валери не может по-настоящему заснуть. Она знала, что ночь — это такое время, когда самые темные мысли впиваются в людей, как тугие веревки.

— Выпей это, милая.

— Моя сестра мертва… — пробормотала Валери, пытаясь сделать глоток.

— Я понимаю, дорогая. Выпей еще немножко.

Чайник был старым, он придавал напитку железный привкус.

Валери почувствовала, как тяжелеют ее сухие веки, и смежила их. Она думала о Люси и пыталась представить ее себе — светлый силуэт, дожидающийся впереди на темной тропе…

— Волк ее убил…

Но она не договорила, потому что навалился сон, подобный смерти.

12

Внутри горы вся та хмельная храбрость, что охватила мужчин в таверне, быстро сошла на нет, и они тревожно притихли.

— Сюда, парни, — услышал Генри шепот Рива, когда они добрались до развилки туннеля.

Староста показывал на то ответвление, которое уходило вниз, в кромешную тьму. Он повернулся к толпе, шедшей за ним следом. Питер и Генри стояли поодаль друг от друга с одинаково решительным видом. Факелы давали мало света, и лица почти не были видны. В пещере крепко воняло кислятиной.

— Довольно опасно, — не слишком уверенно пробормотал кто-то. — Мы ведь не сможем рассмотреть, что там, за поворотом.

— А мы пойдем во второй туннель, — решил Питер, показывая на свою половину отряда.

Генри посмотрел на отца. Им обоим не хотелось это признавать, но Питер был прав. Двадцать человек — слишком большая группа, чтобы уверенно маневрировать в такой темноте и тесноте. Нужно разделиться. Генри жалел, что не ему первому пришла эта мысль.

— Да, — сказал он, ведь сказать хоть что-то было необходимо. — Мы должны разделиться.

— Ну, если ты в этом уверен… — с вызовом произнес староста и двинулся вперед, пока прочие выбирали, какую сторону им принять.

Несколько человек, привыкшие подчиняться старосте, решили пойти за ним. Питер, Генри, Адриен, то есть те, кто предпочел бы вести, а не быть ведомым, остались на месте. И Генри, по крайней мере, мог теперь как следует присмотреться к Питеру.

Молодой кузнец надеялся, что отец предоставит дело ему, но Адриен, окинув взглядом тех, что не ушли со старостой, быстро взял все в свои руки. Остались в основном дровосеки, приехавшие вместе с Питером.

Сезар, топтавшийся позади, выхлебал то, что оставалось в его фляжке, решился наконец примкнуть к старосте и побежал вдогонку за ушедшей группой.

Адриен, Генри, Питер и остальные осторожно двинулись по второму туннелю. Дровосеки старались шагать как можно тише, но, здоровенные и неуклюжие, они просто не умели ходить на цыпочках.

Генри бочком подобрался к Питеру, а очутившись совсем рядом, заговорил, заставив того вздрогнуть.

— Тут, похоже, становится опасно. — Он зажег спичку. — Советую быть начеку.

— Сам не зевай, — буркнул Питер, указывая на пламя, которое уже подбиралось к концу спички.

Угроза в его взгляде была слишком очевидной, несмотря на густую тьму.