Дочь палача - Маргит Сандему

— Ничего, научишься!

— Но вы же не…

— Об этом не беспокойся! Или между мной и Андреасом есть разница?

— О, конечно, нет! Благодарю вас.

И она снова присела в реверансе — как это отвратительно!

Они вышли на лужайку и направились к церкви.

— Ты была влюблена в Андреаса? — внезапно спросил Маттиас.

О, что ей ответить? Соврать?

— Я бы этого не сказала. Я была влюблена в мужчину как такового. Вы же знаете, я столько лет жила одна. Я тосковала о чем-то таком, чего никогда не видела и никогда не переживала. И вот в дверь вламывается сказочно привлекательный молодой человек. Я была ослеплена, околдована. Но если бы вы вошли первым, вы бы меня так же околдовали…

— Стало быть, и любой другой мужчина?

— Не совсем. Нет, это нельзя назвать влюбленностью. Восхищение. Извечная тоска.

— Ты полагаешь, что никогда не избавишься от этой тоски?

— Нет, просто теперь она стала более явной.

— Почему же? Тебе ведь не придется всю жизнь быть дочерью палача! Воспоминания о твоем отце улетучились, как только все поняли, что у тебя есть свое собственное лицо, своя собственная ценность. И это очень большая ценность. Хильда!

Они миновали церковь и направились к лесу. Они шли по обочине дороги, разделяющей два участка пашни, и рожь была такой высокой, что доходила им до груди.

— Должно быть, мы странно выглядим со стороны, — усмехнулась она. — Две головы на плечах, движущиеся над морем ржи!

— Да.

— Спасибо за дружеские слова, — уже более серьезно сказала она.

— Будь добра, Хильда, говори мне «ты»! Мне неприятно слышать от тебя: «Господин Маттиас».

Она лишь грациозно склонила голову в знак того, что принимает его просьбу.

— Ты часто говоришь о своей тоске, — сказал он. — Ты постоянно тоскуешь?

— Да, это так. Но после того, как я стала взрослой, мои мечты стали иными.

— Это понятно. У меня тоже есть мечты.

Она так резко повернулась к нему, что они чуть не столкнулись.

— В самом деле? Так же, как и у меня?

— А какие мечты у тебя? — улыбнулся он.

— Нет, об этом я не могу рассказывать.

— Ну уж это ты зря. Не забывай о том, что я врач!

— Разве врачи в этом плане устроены по-другому?

— Я так не думаю.

Поле кончилось. Они вышли на лесную тропинку и пошли по ней. Ржаное поле, колышущееся от легкого ветерка, напоминало волнующееся море.

— Давай присядем на траву отдохнуть, — предложил Маттиас.

Они сели на лужайку, покрытую летними цветами. Колокольчики, красный клевер, ромашки, вероника, смолянка, змееголовка, лютики, мышиный горошек… Хильда чувствовала себя скованно и напряженно: ситуация была для нее совершенно непривычной. Только бы не наделать глупостей!

— Давай поговорим о чувствах взрослой, одинокой женщины…

— Нет, не надо! Зачем тебе об этом знать?

— Потому что ты мне нравишься и я интересуюсь тобой! Год за годом ты только и делала, что старалась угодить своему отцу — с бесконечным терпением и самоотверженностью, переходящими все грани. Но ты ведь совсем не такая, Хильда!

— Откуда тебе это известно? — растерянно произнесла она.

— Ты вся пышешь энергией, словно грозовое небо, мой друг, — сказал он, глядя на нее своими зелено-голубыми глазами, переполненными любовью. — Ты вся пылаешь! Глаза, черты лица, осанка, сдержанность поведения, походка — все это настолько чувственно, что я бы не осмелился отпускать тебя к деревенским парням!

Она уткнула лицо в колени.

— Ты не должен говорить так.

— Но я ведь прав?

Она не ответила. Но после долгой паузы произнесла:

— Я так мало знаю о… будем называть это любовью. Это пугает меня.

— Ты думаешь о Йеспере? О том, что он сделал?

Она опять замолчала.

— Да. Я думаю об этом.

Она вдруг быстро повернулась к нему.

— Я могу разговаривать с тобой об этом, потому что ты врач и видел столько несчастий, потому что так много понимаешь и потому что я… сжигаю в себе все то, что мне не понятно!

— Я тебя понял, Хильда. Я очень беспокоюсь о тебе, потому что благодаря такому человеку, как Йеспер, ты можешь потерять сдержанность и понапрасну растратить весь свой пыл.

Она отвернулась. Ей не хотелось, чтобы он видел ее насквозь. Непристойное поведение Йеспера заставило ее сделать то, что она раньше считала немыслимым. Он знал слишком много, этот доктор Мейден.

— Любовь — это нечто намного большее, чем то, на что намекал Йеспер, — тихо произнес он. — Любовь может быть прекрасной и неземной, сверхчувственной и такой чистой, что это впору только ангелам.

— Я знаю. Такой она была в моих мечтах несколько лет назад. Но потом я почувствовала, что у любви есть и другие стороны.

— Что-нибудь… произошло?

— Нет. Я видела, как молодежь танцует на лесной поляне. И мне так хотелось туда! Я была тогда такой одинокой, Маттиас, такой безнадежно одинокой!

— Мне нравится, что ты зовешь меня Маттиасом, — улыбнулся он.

— А ты… — она повернулась к нему. — Ты сам переживал когда-нибудь любовь, о которой ты так прекрасно говоришь?

— Нет, не переживал. Как я тебе уже говорил, я не хотел вмешивать в свою жизнь женщину. Но я не могу отрицать, что время от времени я испытывал в этом нужду.

— Я знаю, что это такое, — сказала Хильда.

— Но до этого я не был ни в кого влюблен.

До этого? Что-то кольнуло у нее внутри.

— Да, Хильда, я знаю, о чем говорю. Вот почему я задавал тебе все эти неприятные вопросы. Я полагаю, что мы с тобой равны по части нехватки опыта. Но ты из нас двоих сильнее.

— Почему же? — с изумлением произнесла она. Он встал.

— Потому что ты не привязана ко мне чувственно, как я к тебе.

— Ты ничего об этом не знаешь, — ответила она, тоже вставая.

Маттиас пристально посмотрел на нее, но лицо ее было непроницаемым.

— Хотя, честно говоря… я и сама не знаю… — выдавила она из себя.

— Ладно, во всяком случае, это не смертельно, — улыбнулся он. — Я не буду больше мучить тебя глупыми вопросами, оставлю тебя в покое. Я хочу только, чтобы ты знала, что можешь приходить ко мне, если захочешь о чем-то поговорить. Я не хочу, чтобы ты была одна, Хильда! И если огонь сжигает тебя изнутри, не ходи к другим! Дай мне шанс доказать тебе, как много ты для меня значишь!

Говоря это, он улыбался, хотя глаза его были печальны, а вид — подавленным. Хильда догадалась, чего стоит ему вот так доверяться ей, не питающей к нему особого интереса. Он делал это ради того, чтобы она была уверена в нем.

И уже став на последнюю ступеньку перед домом, она непроизвольно схватила его за руку, чтобы не споткнуться. Этот простой жест так тронул его, что у него чуть не навернулись на глаза слезы — и он сжал ее руку с порывистой радостью и благодарностью.