О ней. Онейроид - Наталья Фор

хотя его жена Элиза очень не хотела расставаться со столицей, и зажил обычной, ничем не примечательной жизнью. Друзей у мистера Смита было не много. В основном, всё его общение сводилось к общению с коллегами по работе и паре институтских товарищей. К таким друзьям и относился мистер Вудс приехавший навестить уже не просто доктора, а главного доктора больницы святой Августы для душено больных.

Мистер Вудс прохаживаясь по коридорам больницы, и вспоминал то время, когда ему самому довелось здесь работать, и с каким энтузиазмом он принялся за дело. Ему хотелось поделиться опытом, который он получил в Америке и Австрии с другими своими коллегами, но видимо его молодость сыграла свою роль. Ему было предложено спокойно выполнять свои обязанности и не мешать другим, заниматься работой, что его идеи пусть лучше воплощаются в других местах. Мистер Вудс после многих безуспешных попыток поделиться своими наработками с персоналом, через два года спокойно принял эти слова к сведенью, и покинул это заведение. И вот, прохаживаясь по не изменившимся коридорам, мистер Вудс думал, как сам он за это время изменился.

Он с нетерпением ждал этой встречи, ведь Чарльз был единственным человеком, который его поддерживал. Поддерживал все его начинания и проекты. Последний раз они виделись около трёх лет назад. Теперь же, сидя в его кабинете, и рассматривая его простое убранство, он думал, не стал ли его коллега, таким как все. Не растерял ли он свой энтузиазм, которым они так любили делиться, друг с другом и проводить эксперименты? Сердечно приняв друга, мистер Смит не знал, как себя вести, он суетился перед ним, ведь тот впервые, за несколько лет после их разлуки, навестил его, и впервые после увольнения Джон оказался в стенах этой больницы.

Джон заметил небольшую перемену в друге, внешне он стал полней, стал носить усы, которые придавали ему солидности, но Джон надеялся, что внутренне друг всё то же что и был.

Когда все приветствия и ласки были подарены друг другу, мистер Смит с жадностью благодарного слушателя ловил рассказ Джона о его жизни. Ах, как он завидовал ему, завидовал той лёгкости, с которой Джон совершал все поступки. После того как Джон бросил работу здесь, что было необдуманно по мнению мистера Смита, он к его удивлению обнаружил, что его товарищ, всё с таким же энтузиазмом относится к той страсти, которую он называет работой. Не то, чтобы сам мистер Смит менее ответственно относился к своему призванию, но считал, что не стоит тратить на это столько сил, сколько тратит Джон Вудс. В начале своей врачебной практики, Чарльз был рад повстречать Джона, они практически шли по одному научному пути, пути прогресса и достижений. Хотя Джона больше интересовали новые инновации, он всегда старался найти ответы, на как казалось Чарльзу, слишком сложные вопросы. Иногда это казалось пустой тратой времени, и он следовал тому пути в лечении, который был разработан задолго до него. Не стоило, по его мнению, пытаться развить ту отрасль науки, в которой уже и так все понятно. Таким было его мнение, и отступать от него ему было не просто. Он не любил признавать свои ошибки. Теперь же, сидя в своём, как ему казалось, прекрасном кабинете, Чарльз с лёгкой, едва уловимой ноткой превосходности разговаривал с Джоном. Он хотел, что бы Джон заметил, кем он стал. Хотел, что бы он хоть немного ему позавидовал. Но Джон, казалось, не замечал поведения Чарльза, ему было абсолютно всё равно на те регалии, которыми последний был награждён.

– О, да я читал, читал твои статьи, – слегка растягивая слова сказал доктор Смит, я должен сказать, что это весьма…весьма, смело. Ты, должно быть, обладаешь большой отвагой и, что главнее самоуверенностью, если решился такое издать. Я, конечно, как ты знаешь, всегда поддерживал твоё стремление в улучшении условий нашего труда, но всё же, считаю это своеобразным вызовом.

– Нет, ты немного не понял, – усмехнулся ему немного польщенный Джон, – смысл, моего, так сказать эксперимента, состоит вовсе не в улучшении условий труда самих врачей. Это конечно играет важную роль, но всё же. Я хочу сказать, что смысл в том, что мы должны использовать принцип свободы. Пациент должен оставаться в той среде, к которой он привык, которая ему комфортна. Мы не должны насильно лишать его привычных условий. К тому же, я буду не первым, кто заставит научный мир расшевелиться. – Чарльз вопросительно посмотрел на него. – Я имею в виду Фрейда. Он и сам, когда-то был начинающим практиком, и посмотри сейчас, каких высот в науке он достиг. Было время, когда ему не верили, а теперь боготворят.

– Вот здесь ты, несомненно, прав, – и немного подумав, вернулся к тому, что его тревожило. То, чего он не мог понять. – Но, Джон, а если это буйные пациенты? Они должны сидеть взаперти, это будет лучше для их же блага. Нельзя снимать решётки и выпускать на волю диких зверей. – Чарльз был категорично не согласен с Джоном.

– Здесь нужен другой подход, понимаешь? Иногда, мы не видим саму суть проблемы. Она, оказывается, настолько близка, что мы, глядя на неё ежесекундно, разучились её обнаруживать. Нет доброты в том, что бы подавить волю. Дух человека настолько свободен, что будь это даже здоровый человек, то он сошёл бы с ума, что уж говорить о душевнобольных? Моё мнение остаётся неизменным, – Джон с фанатичностью доказывал другу свою правоту, – вот только мне всегда кажется, что ту суть, о которой я толкую, я и сам не могу обнаружить. Вернее, не могу до конца её рассмотреть.

– С тобой, как и прежде бесполезно спорить? – Чарльз снисходительно, с лёгкой улыбкой смотрел на друга, слегка щуря глаза.

– Ты знаешь мой характер, друг, – ответил на его улыбку Джон. – Только вперёд и ни шагу назад.

– Даже если твои рассуждения ошибочны?

– Даже если это и так, то не это ли будет значить, что я развиваюсь? Если я совершу ошибку, то другой уже не пойдёт по моему пути, это сэкономит время.

В данном заявлении Чарльз был согласен с другом. Только сам он не хотел бы оказаться на его месте. Не очень было бы приятно, что бы его имя было напечатано в учебниках как того самого доктора, который совершал ошибки. Научная среда, слишком непростительно ставиться к неудавшимся экспериментам. Если, твоё имя, засветилось как человека, обречённого на неудачу, то, сколько бы ты не прилагал усилий, тебе будет стоить большого труда убедить всех в обратном. Джон Вудс был