Мэгги Кэссиди - Джек Керуак

– Теперь вернусь – Хватит уже этой дрянской любви.

– Маленький Бельг Янни два очка сделал, ей-богу!

– Кто?

– Джи-Джей. Я ему новое имя придумал. Зови меня «Сэм». Это мое новое имя. Еще меня зовут Добрым Бельгом. А М. К. на соревнованиях была?

– Полин была.

– Я ее на уроках все время вижу. Жан, – зовет меня французским именем, – она даже Джо Луиса[55] взглядом наземь бы сшибла.

– Я знаю, – печально.

– Черт! Не надо нам было перед Новым годом в «Рекс» ходить! После этого все пошло наперекосяк! Даже у меня!

– Да ладно, Малыш, Сал Славос Лен!

– Н-ну, ч-че-орт, я разозлился! – спрыгивает с кровати с неожиданной бешеной смешной яростью сбесившегося кота, прищурив глаза. – Э? Я зол! Эй, Загг?

– Прикончь их, Сал, не давай им себя сбить.

– Да я их на милю в землю урою! – Елоза замахивается на воздух. – Король Сисек!

В мою комнату вваливается остальная банда, мама впустила их через парадный вход; стояло серое воскресенье, по радио – симфонии, на полу – газеты, Папка – похрапывает в кресле, в духовке – ростбиф.

– Старый добрый Бельг! – вопит Винни, кидаясь обнимать Елозу. – Скотт, покажи Заггу свой контракт. Он сочинил контракт, по которому все мы обещаем помочь ему купить эту машину следующим летом.

– Осторожнее, если он не подписан – Подпись: Неизвестный, – вот что там говорится, Загг, – вставляет Гас, который сегодня тоже мрачен, зелен, тих, раздумчив.

Елоза выставляет перед собой кулаки:

– Драка? Драка?

– Контракт? – хмыкает Скотти, сверкнув хитрым золотым зубом. – Мы обсудим условия при некоторых ликвидностях.

С кошачьей неистовой яростью, пот градом, Елоза все еще танцует, боксируя с тенями.

Джи-Джей поднимает взгляд:

– Ты принес бумагу, Винни?

– Нет – мне буря не дала, и я ее выбросил. – За окном снег.

– Берегись!

Джи-Джей неожиданно подскакивает с ножом в руке, приставляет его к спине Винни.

– Своллочь! Ни хера не получит и нас всех прикончит! – орет Винни.

– Совсем как Билли Арто – знаешь, что он как-то вечером сказал: «Прости, Мыш, я не могу помочь тебе убирать салун „Серебряная Луна“ после этой банды, бандитов Депернака, потому что у меня левая вертебральная артебралия повреждена» – Айдапарень!

– Этой весной вы все парнишки бошки себе потеряете, я буду подавать и стучать вам по башке, у меня новая жесткая высокая подача – Начало сезона в марте!

Скотти: – (задумался вслух)

– Ветер будет заподлянский, а там очень трудно подачу оценивать в первый день и может солнце яркое, а с таким ветром только одно неправильно.

– Ну дак!

– Загг, – Гас на полном серьезе, – когда я дам тебе по башке первый раз, ты закачаешься и пошатнешься на базе, а потом я врежу тебе еще раз! – все увидят, как ты рухнешь, Питу Плуфф со всей бандой приползут к твоему дому на закате – легкая жертва для моей как никогда ослепляющей сильной подачи и крученого замаха. – В действительности же Гасовы подачи были у банды самым большим хохотом, один раз он так плохо контролировал замах, что дал подачу аж через стенку, и мяча мы так и не нашли, наверное, скатился по склону в реку.

Мы пытались продолжать и развивать эти базары; а к ужину все ушли. Серость наползла на Лоуэлл, все шутки сказаны, с приколами покончено – Что-то в немых сугробах на улицах напоминало утрату; а здесь, в долгой тьме окончания дня было видно, как из воскресных киношек возвращаются детишки, покачиваясь от спаренных сеансов в «Ройяле» и «Короне» – Настала воскресная ночь, лишь разок мигнув уличными фонарями – я слонялся по клубу и смотрел, как играют в кегли – бродил по грустным приконченным улочкам человеческого времени.

Утром в понедельник мы встретились изможденно-смутноликие и направились в школу, как обычно – С разбитым сердцем расслышал я песенку «Я боюсь, что маскарад окончен»[56] – она темнела у меня в ушах, когда мы шагали по ветреному мосту – Из моего предвкушения дней ушла вся радость.

Но на уроке испанского, гляди-ка! – записка от Мэгги. Я разодрал конверт, медленно и задумчиво, трясущимися руками.

Дорогой Джек!

Я пишу это в субботу вечером после танцев. Мне очень тоскливо, я сейчас объясню. Ко мне подошла Бесси, Кровгорд познакомил ее с Эдной. А ты знаешь, как мне нравится Эдна и вся эта ее чопорность. Она сказала, что на соревнованиях с тобой была Полин. Тут я с катушек и слетела. Эдна с Полин подруги, и они ни перед чем не остановятся, чтобы тебя со мною разлучить. Ты заставил меня так ревновать, что прямо не знаю, что я там говорила или делала, знаю только, что мне хотелось поскорее оттуда уйти, но девчонки со мной идти домой не захотели. Если тебе хочется разговаривать с Полин, пожалуйста, пускай этого не видит никто из моих друзей, потому что до меня всегда доходит. Наверно, я не могу справиться со своей ревностью, она у меня врожденная. Ну и конечно, у этой истории есть и другая сторона. Когда я ревную тебя, я делаю так, что тебе больно, а мне этого страшно не хочется. Я, наверно, не понимаю, как ты можешь ходить с любыми девчонками и чтоб я при этом не вмешивалась. Теперь я осознаю, что я за эгоистка. Джек, ты должен меня простить, пожалуйста. Наверно, это потому, что ты мне так сильно нравишься. Я постараюсь и запомню, что это – твоя привилегия, ходить с кем хочешь и делать как хочешь. Я, конечно, буду ревновать, но когда-то же надо с этим справиться. Однажды, может быть, ты – найдешь во мне те качества, которыми больше всего восхищаешься в девушке, причем – себялюбивой. Я знаю, что у тебя есть право и не отвечать мне, но ты всегда слишком много спускал мне с рук, и я это знаю. Я должна была тебе это написать и сказать, что мне так жалко, что в тот вечер случилось.

Со всей моей любовью

МЭГГИ

Прости меня, пожалуйста

Напиши скорее – а это порви

В тот вечер я был у нее ровно в восемь, сразу же после ужина и на самом быстром автобусе, хмурый воздух потеплел, что-то поломалось и расцвело грибами во влажной зимней земле Лоуэлла, на Конкорде потрескивал лед, над взбудораженными деревьями дули ветры с зеленоватым грузом надежды – казалось, сама земля возрождается – Мэгги кинулась ко мне в объятья у дверей, мы спрятались в проеме, в темных немых и тесных тисках рук, целуясь, выжидая, прислушиваясь.

– Бедный Джеки, от такой дуры, как я, у тебя всегда будут одни неприятности.

– Нет, не будет.

– Я разозлилась тогда на Кровгорда. Ты его видел? Сегодня? В школе? Можешь ему передать, что я извиняюсь?

– Конечно-конечно.

Прячет лицо мне в свитер:

– Мне все равно было так ужасно – У меня дядя умер, я видела его в гробу. Ах – это так… мне все говорят, что мне скучно, что мне нельзя только бродить по дому и думать о мальчиках – о тебе – тебе, – надув губки, целует меня. – А мне из дому даже выходить не хочется – там у них сплошь одни гробы, все мертвые – Как же я работать пойду, если мне и жить не хочется. Ой-ё-ёй – мне было так страаашно.

– Что?

– Мой дядя – Его похоронили в пятницу утром, камней на него набросали и цветы – А мне все равно было плохо, как о тебе подумаю – но не от этого плохо – но я тебе не могу сказать – объяснить не могу.

– Ничего.

Она сидела и смотрела у меня на коленях много часов, молчала, в темной гостиной – Я понимал все, сдерживался, выжидал.

24

И в ту субботу вечером, когда мы с нею встретились в «Рексе», как у нас было заведено, там играли «Маскарад окончен», когда она вошла с улицы вместе с Бесси – несказанно красивая, как никогда раньше, с капельками росы на черных волосах, словно в глазах звездочки, и милый смех ее лучезарно сверкал розовым, хохотки позвякивали один за другим – Ей снова было хорошо, она опять навсегда красивая и недостижимая – будто темная роза.

Пальто ее пахло зимой и радостью у меня в руках. Ее кокетливые взглядики повсюду – импульсивные маленькие взоры на меня, чтобы посмеяться, что-то заметить, покритиковать или поправить мне галстук. Неожиданно обхватывает руками мою шею, притягивается глазами близко к моему лицу, своим лицом, схваченная будто рыданьем, сжимает меня, молит о признании в любви, жадно владеет и обладает мною, шепчет мне на ухо – Холодные извивающиеся нервные руки в моих ладонях, внезапная хватка и страх, безбрежная печаль вокруг нее, как крылья – «Бедная Мэгги!» – подумал я – толком и не зная, что сказать – а сказать-то и нечего – а если б и сказал – слова пали бы странным мокрым деревом изо рта – точно узор черных вен в земле, где похоронен ее дядюшка и все остальные дядюшки – не-сказуемое – не-присвояемое – расколотое.

Бок о бок с нею мы пялились на танец, оба – онемев и потемнев. Взрослая любовь, раздираемая среди едва повзрослевших ребер.

25

Мэгги у реки – «Бедненький Джек», – иногда смеется она и гладит меня по шее, заглядывает поглубже в мои глаза густо и уютно – голос ее в смехе чувственно надламывается, низкий – зубы ее как жемчужинки в этих алых створках ее губ, богатых алых вратах летнего плодородия, шрам апреля.