В небе - пикировщики ! - Алексей Федоров

Майор - настоящий инженер человеческих душ. Перемены в душе Вани Глыги - и сысоевская заслуга. Он искусно воздействовал на весь полковой коллектив. Я ни разу не говорил с ним об этом: мы и так хорошо понимали друг друга. Партийная и комсомольская организации работали четко.

Люди подтянулись. Дисциплина в полку стала значительно лучше. Полная боевая готовность. Слаженность и мужество в бою. Сегодня, например, отличился экипаж командира эскадрильи К. Смирнова.

Еще минуту назад самолет удачно преодолел зенитный барьер, и бомбы, посланные твердой рукой штурмана, легли прямо в цель. Но не успели еще выйти из пикирования, как машину разом атаковало звено "мессершмиттов". Пилот ввел машину в правый вираж, и сразу же стрелок послал меткую очередь в лоб атакующему истребителю противника. "Мессершмитт" вспыхнул и, перевернувшись, рухнул на землю. На какое-то мгновение у противника произошла заминка. Для экипажа Смирнова этого было достаточно: закончен маневр, набраны высота и нужная скорость.

Но не тут-то было! Новая атака. "Петляков-2" вздрогнул. На фюзеляже и крыле - следы первых пробоин. От резкого сброса скорости машина вибрирует, падает тяга. С левого плеча стрелка В. Шамеева стекает ручьем кровь. Но все еще ожесточенно рассыпает трассы его пулемет. Тройка "мессершмиттов" отброшена, но и самолет Смирнова изранен.

Вынужденная посадка на своей территории. Через час летчик просит:

- Дайте техников. К вечеру поднимем машину, сменим винты. Завтра снова будем готовы к бою...

Такая воля воспитывалась в полку кропотливой работой партийной и комсомольской организаций. Делалось это без каких бы то ни было скидок на боевое напряжение - вернее, исходя из требований этого напряжения. Партийные собрания в те дни проходили, как обычно: по-деловому говорили на них о передовиках боевой и политической подготовки, .раздавалась нелицеприятная, непримиримая к недостаткам острая большевистская критика.

Помню одно из внешне совсем обычных комсомольских собраний, проведенных майором Н. Сысоевым в необычно трудных условиях битвы за Донбасс. Под огнем критики - летчик Петр Журавлев, парень, склонный к воздушному лихачеству.

Председательствует сержант Григорий Хуторов. У этого парня, прожившего на свете чуть больше двадцати лет, есть на то все права. Он не только комсомольский активист, но и боевой командир лучшего звена. Не офицер, а наилучшим образом командует тремя экипажами, 17 января его звено, выйдя на Ново-Россошь, обнаружило, что противник сменил место дислокации. Сержант решил во что бы то ни стало найти врага и разбомбить его. Гитлеровцев увидели в Беловодске. С крутого пике звено сержанта уничтожило 4 орудия, до 20 автомашин и рассеяло роту фашистских солдат...

Воспоминание прерывает речь Н. Сысоева:

- Появившись над полосой в самый разгар стартов, Журавлев бросил машину на посадку чуть ли не у самого "Т". Точностью, видите ли, удивить нас захотел, да и раскатился на снежную целину так, что едва самолет не скапотировал. Кому нужно это ухарство? Машины и людей беречь надо для боя, а рисковать дома, в тылу,- это преступление.

Майор не стал вдаваться в подробности. Он сошел с трибуны, сел рядом с Хуторовым - ждал, что скажет виновник. Журавлев молчал. Наконец, красный и насупившийся, встал. Глаза его встретились с хуторовскимн, и он вновь опустил их: трудно выдержать взгляд товарища, знающего твою неправоту. Ничего не сказав, Петр помотал головой, сердито отмахнулся от Кости Ботова - своего штурмана, нетерпеливо подталкивающего командира в бок, и снова сел.

- Чего головой-то мотаешь? - вконец рассердился майор Н. Сысоев.Сказать-то тебе нечего!..

Тогда всем показалось, что это и впрямь так. Но до сих пор перед моими глазами стоит последовавший через несколько дней финиш журавлевского "Петлякова". Машина зашла на посадку и, едва достигнув начала полосы, вдруг резко развернулась влево и взмыла вверх.

- Опять журавлевские фортели! - ворчит Сысоев.

Еще дважды, едва дойдя до начала полосы, самолет взмывал вверх, а затем на удивление мягко и точно приземлился. Мы бросились к машине и, заглянув в кабину, все поняли...

Лишь через два дня полковой врач доложил, что состояние здоровья членов журавлевского экипажа удовлетворительное. Вместе с майором Сысоевым, взяв ордена, которыми командующий 17-й воздушной армией наградил экипаж за исключительно ценные разведывательные данные, добытые в памятном полете со столь необычным финишем, мы отправились в госпиталь.

Журавлев едва приподнялся на койке, превозмогая боль. Румянец залил его лицо. Он смущался, глядя в глаза Сысоеву. Мы вручили Журавлеву орден Красного Знамени, а потом орден Отечественной войны I степени - его штурману К. Ботову и II степени - стрелку-радисту М. Атражеву.

Завязалась душевная беседа. Обстоятельную картину происшедшего нарисовал штурман-комсомолец Костя Ботов.

- Задачу разведки района Красноармейского,- рассказывал он,- мы выполнили. Об этом я сообщил Петру выразительным жестом. Но тут что-то мелькнуло в поле зрения. Стали внимательно разглядывать очертания подбегающей под крыло рощицы, которую пролетали раньше. Конфигурация ее за каких-нибудь минут пятнадцать изменилась: опушка, ранее отстоявшая от дороги метров на сто, теперь придвинулась вплотную к большаку. Журавлев перевел машину в крутой вираж, а затем ввел ее в отвесное пике. По мере приближения земли все отчетливей раскрывался секрет изменений: опушка состояла из неестественно покосившихся маленьких ветел, чуть запорошенных снегом, сквозь ветлы видны коробки немецких танков. Стало быть, дивизия "Мертвая голова" обзаводится здесь солидным резервом. Ну что ж, пусть "голова" на самом деле станет мертвой! Сбрасываем бомбы, и еще не поднялся с земли дым, как вспыхнуло огромное пламя. Взорвавшись сразу, несколько бензоцистерн раскидали плотно окружившие их тяжелые танки. Сброшенные ветлы маскировки сразу восстановили картину естественного для этих мест ландшафта.

После этого нас резко бросило на левое крыло - разрывы зенитного огня застлали все поле зрения. Журавлев, едва успевший вернуть самолет в горизонтальное положение, тут же валится на ремни. Я увидел, что по всему правому боку и правой ноге командира сочится кровь. Я перехватываю у него штурвал. Вдвоем приводим машину к аэродрому. Но командир теряет сознание. Я, сняв его руки со штурвала, с трудом веду "пешку" на середину взлетно-посадочной полосы. И тут Журавлев, разжав до крови закусанные губы, говорит:

- Отставить, штурман... Дай мне!

- Брось ты! Как-нибудь уж сам посажу...

- Как-нибудь!.. Не пойдет как-нибудь!.. Я не забыл собрание! - выкрикнул Петя.