Нежная любовь главных злодеев истории - Андрей Шляхов

Всего на теле Алессандро нашли семь ран, нанесенных убийцами, которые, не рискнув остаться во Флоренции, бежали в Болонью.

Лоренцино ничего не выгадал от убийства Алессандро. Власть над Флоренцией перешла к Козимо Медичи, который оказался еще худшим деспотом, нежели покойный Алессандро.

В народе многолетняя ненависть к Лоренцино перевесила одобрение его поступка, и героем бывшего фаворита никто не считал. Остаток жизни Лоренцино пришлось скрываться на чужбине, опасаясь возмездия. Он был убит в Венеции в 1548 году.

Со своей официальной супругой Маргаритой Пармской Алессандро детей не нажил, а вот его любовница и дальняя родственница, Тадцея Маласпина, родила ему сына Джулио и дочь Джулию, которых воспитал Козимо, новый герцог Флоренции.

Даже с Таддеей, родившей ему двух детей, Алессандро был всегда груб и не выказывал никаких галантных признаков влюбленности. Скорее всего, любовь вообще была ему недоступна, так же как и добрые дела. Он стал чуть ли не единственным из Медичи и из европейских правителей, о котором никто из современников или потомков не отзывался одобрительно — только с осуждением, если не с проклятиями. Как гласит народная мудрость, «по мощам и елей».

Жан-Поль Марат по прозвищу «Друг народа», один из вождей и основной идеолог французской революции

Закон исполняется без обмана, и мудрость в устах верных совершается,

Настоящее имя — Жан-Поль Марат

Характер — жестокий, целеустремленный

Темперамент — сангвинический

Религия — протестант

Отношение к власти — трепетное

Отношение к подданным — безразличное

Отношение к любви — холодное

Отношение к лести — благосклонное

Отношение к материальным благам — безразличное

Отношение к собственной репутации — трепетное, внимательное до мелочей

Жан-Поль Марат по прозвищу «Друг народа», один из вождей и основной идеолог французской революции (1743-1793)

Несмотря на весь тот кровавый фанатизм, которым отличалась французская революция, которую некоторые склонны называть «Великой», ни один из ее вдохновителей не был столь одиозной и отвратительной фигурой, как Жан-Поль Марат, самонадеянно и выспренно называвший себя «другом народа».

«Говорят, что революция — «великая переоценка ценностей», — писал философ и публицист Марк Алданов. — Это неверно. Ценности переоцениваются до революций — Вольтерами и Дидро, Герценами и Толстыми. Потом и старые, и новые ценности размениваются на мелкую истертую монету и пускаются в общий оборот. Революция - великое социальное перемещение, оценка и переоценка людей, для которых она создает новые масштабы деятельности: для одних из маленьких большие, для других — из больших маленькие. Если б Ленин умер в 1916 году, то в подробных учебниках русской истории ему, может быть, отводились бы три строчки. Для людей, подобных «другу народа», революция — это миллионный выигрыш в лотерее — иногда, как в анекдоте, и без выигрышного билета. Говорю, разумеется, о «славе»: личные практические последствия могут быть неприятные, как это доказала Шарлотта Корде. Французская революция дала Марату то, чего его лишали и Ньютон, и Лавуазье, и Вольтер. Мелкий литератор, неудачный физик, опытный врач-венеролог получил возможность выставить свою кандидатуру в спасители Франции. У Мирабо, у Лафайета, у Кондорсе, у Бриссо были выигрышные билеты; все они годами ставили именно на эту лотерею. Марат, как очень многие другие, выиграл без билета — кто до революции знал, что он «друг народа»?»

Марат, знаменитый оратор французского Национального собрания и известный журналист, был некрасив. Как тут не вспомнить сакраментальное: «Бог шельму метит». Коротышка, ростом менее пяти футов, с бледным лицом, на котором маниакальным блеском горели глаза, он внушал окружающим страх и омерзение.

Марат был певцом насилия в его чистейшем виде, кровожадным жрецом богини смерти, вместо ножа орудовавшим словами. Безумный в своей серьезности и решительный в своей свирепости, он упивался насилием, жаждал его, служил ему. Потоки крови, проливаемые по его призывам, — а это были именно потоки, а не ручейки — никак не могли залить адское пламя, бушевавшее в душе Марата.

Он ненавидел людей, еще больше ненавидел хорошо одетых людей, а тех, кто хоть чем-то превосходил его, ненавидел втройне. Его газета «Друг народа» стала орудием для сведения кровавых счетов с обществом, вдохновителем убийств и глашатаем побоищ.

Его с великими почестями похоронили в парижском Пантеоне, установили ему памятник на площади Карусели и переименовали в его честь город Гавр и даже Монмартр, который стал называться Монмаратом. Но очень скоро останки Марата оказались буквально выброшенными в грязь, памятник был снесен, а Гавру и Монмартру вернули исконные имена. И верно — имена маньяков и злодеев недостойны увековечивания. Забвение да будет их уделом...

Несмотря на то что Марат, по свидетельству некоторых современников, был «мерзок, словно жаба», он все же пользовался некоторым успехом у женщин.

Три женщины оставили яркий след в жизни Марата, и первой была англичанка по имени Анна-Летиция Барбо.

Анна-Летиция Барбо, в девичестве носившая фамилию Эйкин, родилась в один год с Маратом в семье английского сельского священника. Джон Эйкин, отец Анны-Летиции, служил Богу в пресвитерианской церкви небольшой деревни Кибуорт, находящейся юго-восточнее древнего города Лестер, заложенного еще римлянами.

Джон Эйкин был человеком передовых взглядов и детям своим постарался дать как можно больше знаний. Анна-Летиция получила в отчем доме прекрасное образование. Девушка легко выучила французский и итальянский языки, читала на латыни и греческом, недурно разбиралась в философии, а при необходимости могла поучаствовать и в религиозном диспуте. Но больше всего ее привлекала художественная литература, чтение которой, надо признаться, преподобный Джон Эйкин считал бесполезным занятием, делая исключение лишь для классиков древности.

По иронии судьбы, сразу двое его детей стали писателями — дочь Анна и сын Джон, вначале выучившийся на врача, а уже после взявшийся за перо.

Анна была красива (красота досталась ей от рано умершей матери), немного легкомысленна и, как и положено молодой девушке, втайне от всех баловалась сочинением стихов, поверяя бумаге свои невинные девичьи мечты. Отец любил ее больше прочих детей и втайне, про себя, ужасался при мысли о том, что когда-нибудь его дочь выйдет замуж. Нет, преподобный Эйкин искренне желал дочери счастья и совсем не хотел видеть ее в рядах «синих чулков», которых в Англии всегда хватало. Ему просто трудно было представить разлуку со своей обожаемой Анной.

Когда Анне исполнилось пятнадцать лет, Эйкины переехали в Уоррингтон, где преподобный Джон Эйкин получил должность профессора теологии в местной академии.

Здесь, в Уоррингтоне, Анна и встретила швейцарца Жан-Поля Марата, преподававшего французский язык в той же академии, где трудился на ниве просвещения и ее отец. Чужеземец Марат был кальвинистом, поэтому поначалу он весьма нравился преподобному Джону Эйкину, человеку довольно мягкому во всем, кроме вопросов веры. Марат был вхож в дом Эйкинов, где и познакомился с Анной.

Он был некрасив, это так, но умен, умел красиво выражать свои мысли (а уж мыслей-то в его голове было полным-полно), разбирался в поэзии и писал сам. Правда, писал вещи, не совсем близкие Анне по духу, но тем не менее...

Анне было уже тридцать, по тем временам — чуть ли не середина зрелого возраста. Молодость давно канула в прошлое вместе с женихами. Честно говоря, с женихами Анне не везло — насколько их привлекала ее красота, настолько отталкивал острый язычок. Анна привыкла говорить то, что думала, вдобавок она была наблюдательна и остроумна, отчего могла высмеять поистине беспощадно.

Кое-кто утверждает, что именно Марат был редактором первого сборника стихотворений Анны, увидевшего свет в 1773 году, но это утверждение не выдерживает критики. Навряд ли Марат столь хорошо владел английским и чувствовал английскую поэзию, чтобы взяться редактировать стихи на этом языке.

Постепенно интерес перерос в приязнь, а приязнь в нечто, похожее на любовь. Марат даже намеревался получить британское подданство, чтобы жениться на Анне.

Был ли он на самом деле влюблен в Анну или просто играл в любовь, желая осесть и закрепиться в Англии, где надеялся быть оцененным по достоинству, сейчас сказать трудно. Тем более что дружбе Анны-Летиции Эйкин с Маратом было не суждено длиться долго — после одной некрасивой истории, связанной с присвоением чужих денег, Марат был вынужден покинуть Уоррингтон.