Жизнь и идеи Бруно Понтекорво - Михаил Сапожников

фильма «Физик, который пришел с холода» эта версия вполне годится. Но если просто прочесть текст письма, то она вызовет сильное сомнение.

Итак, вот что писал сотрудник британского посольства по связям с ФБР Г. Т. Д. Паттерсон 13 июля 1950 г.:

«ФБР известило меня, что Понтекорво работал в канадской атомной программе во время войны, а до этого жил в США. Бюро просит нас послать информацию, которая у нас, возможно, имеется, указывающую на то, что Понтекорво вовлечен в какие-либо коммунистические активности в настоящее время или участвовал в них во время проживания в США».

Все. Почему это должно вызвать озабоченность Филби? Ни о какой шпионской деятельности в пользу СССР в тексте речи нет. Типичное письмо времен «охоты на ведьм», когда на основе инцидента, который произошел восемь лет назад (!), шла проверка, к которой хотели привлечь британскую секретную службу, как будто это был просто еще один отдел ФБР.

Чтобы свести концы с концами, Клоуз делает следующее допущение: Филби имел доступ к информации об операции «Венона», в ходе которой американцы расшифровали радиопередачи советского посольства в США и узнали, что в их атомном проекте работают «кроты» с псевдонимами «Млад», «Квантум» и др. Поэтому Филби предположил, что Понтекорво – это один из этих агентов СССР, и встревожил руководство в Москве. Но все эти агенты работали в Лос-Аламосе и других американских лабораториях. Бруно – в Канаде, о чем явно написано в донесении ФБР.

Понимая шаткость всей этой конструкции, Клоуз в конце книги приводит главное доказательство своей версии: Бруно якобы покрыл матом интервьюеров из американской телевизионной сети АВС. Они снимали в Москве фильм о Лоне Коэн, пришли в больницу, где она тогда лежала, и обнаружили, что Бруно тоже там лечится. Но от съемок он отказался, сказав, якобы: «Я хочу остаться в истории выдающимся ученым, а не вашим ё… шпионом».

Это замечательное высказывание в книге Клоуза выделено курсивом и приведено на русском, записанным латиницей. В своих публичных выступлениях Клоуз обязательно спрашивает русских в аудитории, есть ли в могучем русском языке такое замечательное слово на букву ё.

Именно этот анекдот завершает книгу Клоуза как главное доказательство. Как же! Сам сознался!

Особенно противно, что теперь, вслед за Клоузом, можно найти эту матерную фразу в выступлениях и роликах на Youtube самых разных персон. От товарища, который уверяет, что Бруно был испанцем, до Фримена Дайсона – очень заслуженного физика, который написал целое эссе по поводу этой фразы.

Но прочтем внимательно, что пишет Клоуз: интервьюером Лоны Коэн был некий русский историк, готовящий материал для фильма АВС. Он был в госпитале в сопровождении представителя КГБ. Историк сам с Бруно не разговаривал, про интервью послал спросить кгбэшника. И тот вернулся с такой «клюквой». Так это чей мат – Бруно или кгбэшника – сейчас комментирует Фримен Дайсон и обсуждает на своих лекциях Клоуз?

Я, конечно, не верю, что Бруно изъяснялся как водопроводчик. Оборот «хочу остаться в истории выдающимся ученым» – уж слишком пафосный, чтобы быть правдой. Про историю с фильмом АВС мне рассказывали сразу после того, как она произошла. И совершенно в другом ключе: Бруно просто хотел сказать, что он – ученый, с какой стати должен давать интервью для фильма о шпионах?

Клоуз, конечно, пытается быть объективным исследователем. Честно фиксирует, что все опрашиваемые им люди отзываются о Бруно как об очень дружелюбном, общительном, талантливом человеке, не похожем на злобного шпиона. Но не забывает добавить, что Фукс тоже был милым человеком. Как объективный исследователь, он честно указывает недостатки своей версии. Так, конкретные даты поездок Бруно в США не совпадают с показаниями Лоны Коэн. Известно, что Бруно был в Штатах и вернулся в Канаду 2 января. Коэн не была в Канаде до 11 января 1945 г. Следующая поездка Бруно в США была в мае, а Коэн четко говорит о «встрече с человеком на канадской границе в морозные первые месяцы 1945-го». Какой вывод из этого делает Клоуз? «Наверное, память Коэн ей изменила».

Наконец, он просто заявляет:

«Вопрос о том, передавал ли Понтекорво секретную информацию, – вторичен. Поскольку он был там (в России), его ноу-хау стали ключевыми для Советов. Несмотря на весь шум вокруг Клауса Фукса и других атомных шпионов, их информация скоро устаревала. Бруно Понтекорво, напротив, принес с собой уникальный опыт, который в течение пяти лет нещадно эксплуатировался Советскими властями для продвижения их ядерных амбиций».

Мы подробно расскажем о том, как протекала «нещадная эксплуатация» и какие «ядерные амбиции» удовлетворял Бруно во время работы в СССР чуть позже.

Версия КГБ

Отдельное место в литературе о Бруно занимают мемуары Павла Судоплатова – руководителя отдела «С» НКВД, который координировал деятельность разведки по американскому атомному проекту [68]. Он утверждал, что Бруно завербовал подчиненный Судоплатова Лев Петрович Василевский, который «наладил связь с Понтекорво в Канаде и некоторыми специалистами Чикагской лаборатории Ферми. Понтекорво сообщил Василевскому, что Ферми положительно отнесся к идее поделиться информацией по атомной энергии с учеными стран антигитлеровской коалиции. Позднее мы получили дополнительное сообщение об устройстве атомной бомбы через каналы связи от Понтекорво («Млад»), которое передала Лона Коэн» [68].

Воспоминания Судоплатова вызвали бурю откликов среди историков науки. Если им верить, то с советской разведкой сотрудничали все лучшие физики того времени – Нильс Бор, Энрико Ферми, Роберт Оппенгеймер. В воспоминаниях Судоплатова было обнаружено много несоответствий и выдумок.

Меня лично смешит фраза:

«В конце января 1943 г. была получена информация от Семенова, что в декабре 1942 года в Чикаго Ферми осуществил первую цепную реакцию. Наш источник, насколько я помню, молодой Понтекорво, сообщил о феноменальном успехе Ферми условной фразой: «Итальянский мореплаватель достиг Нового Света». Эта фраза означала, что Ферми запустил атомный реактор».

Хорошо известно, что эта фраза действительно из телеграммы о запуске реактора. Только послана она не в НКВД, а в администрацию Рузвельта, и послал ее не Понтекорво, а Артур Комптон – руководитель уранового проекта США. Удивительно, как такой явный ляп тем не менее не был исправлен редактором книги и опубликован.

Степень правдивости воспоминаний Судоплатова отражает заявление Службы внешней разведки РФ о том, что в них столько неточностей, что она эти мемуары не комментирует.

Важнейшие свидетельства дает знаменитый разведчик Владимир Борисович Барковский. В 1940 годах он работал в лондонской резидентуре Иностранного отдела НКВД, занимался обработкой и получением научно-технической информации. Первые документы о значительном размахе работ по созданию ядерного оружия за рубежом поступили именно от лондонской резидентуры в 1941 г. В интервью с известным историком науки В. П. Визгиным [69] он сообщает важную для нас информацию:

«В. П. Визгин: Среди “атомных разведчиков”, с которыми работала армейская разведка, был также Аллан Мэй, работавший в Канаде. Согласно К. Эндрю и О. Гордиевскому [70], он летом 1945 г. сумел передать в Центр образцы обогащенного урана. Там же, по данным упомянутых авторов, действовал и “второй важнейший атомный шпион в Монреале” Бруно Понтекорво,