Жизнь и идеи Бруно Понтекорво - Михаил Сапожников

ядерному реактору с 1943 г. до сегодняшнего момента, тем самым дополнив информацию по производству атомной бомбы и урана-235, которую передал Фукс, и, следовательно, создав для России многогранную картину с разных точек зрения. В любом случае, с сентября 1950 г. Советы приобрели не просто человеческий источник знания об Англо-Американско-Канадском атомном проекте, но и первоклассный научный мозг».

Вот и все обвинения. То есть сейчас в моде выражение «highly likely», а тогда – «one may assume». И главное – обидно, что «Советы приобрели первоклассный научный мозг».

Далее, на слушаниях в конгрессе, Бруно назвали более талантливым ученым, чем Фукс, и заключили, что поэтому он является «вторым страшнейшим шпионом в истории» («second deadliest spy in history»).

Для слушаний запросили мнения Э. Ферми и Ф. Разетти. Интересно, как Ферми характеризовал Бруно:

«По-моему, он не сильно интересовался активностями, связанными с разработкой атомных проблем, за исключением тех, что были связаны с научными исследованиями. В особенности я не помню, чтобы он обсуждал со мной какие-либо вопросы, связанные с атомной технологией и показывал какой-либо интерес к атомным вооружениям.

По этим причинам, по моему мнению, если он действительно уехал в Россию, то он может сделать вклад в их деятельность не столько теми вещами, которые он узнал в ходе канадского или английского проектов, но скорее через свою общую научную компетенцию.

Я не помню, чтобы Понтекорво сильно интересовался политикой, и я не помню, чтобы он когда-либо вел со мной политические дискуссии».

То есть Ферми, в основном, все «не помнил», но ясно утверждал одно: то, с чем Бруно сталкивался по работе, не есть особый секрет. Русские это уже прошли.

Ф. Разетти высказался в том же духе: на его взгляд, Бруно в политике не замешан, занимался космическими лучами, к атомным секретам интереса не проявлял. Но добавил несколько интересных деталей: если Бруно действительно уехал в Россию, то сделал он это в результате «искренней веры в их систему», для того чтобы жить c «близкими по духу», а не для того, чтобы «передать им атомные секреты». Разетти тоже сомневался, что Понтекорво мог иметь доступ к каким-то ценным секретным сведениям.

Кроме того, Разетти характеризовал Бруно как хорошего ядерного физика, но не как «выдающегося», типа Ферми, Теллера, Гамова, Бете и др. По его словам, «в США найдется, может быть, 100 физиков-ядерщиков класса Понтекорво». Очень любопытное высказывание.

Действительно, что важного сделал Бруно до 1950 г.?

• Участвовал в открытии замедления нейтронов.

• Исследовал изомерию.

• Предложил нейтронный каротаж.

• Предложил хлор-аргоновый метод детектирования нейтрино.

• Усовершенствовал пропорциональные счетчики.

• Выдвинул гипотезу об универсальности слабого взаимодействия.

• Провел опыты с мюонами и бета-распадом трития.

Интересно, что добавится в этот список в советский период творчества Бруно?

В материалах слушаний в Конгрессе много любопытного, причем материалы из газет перемешаны с официальными заявлениями. Так «Хартфорд Курант» писал 25 октября 1950 г., что Антонио, младший сын Бруно, говорил в самолете, что они едут в Россию, и постоянно спрашивал в самолете и в автобусе из аэропорта «Это уже Россия?».

Там же приводится стенограмма обсуждений в палате лордов британского парламента. Разъяснения давал лорд Лукас Чилуорт, парламентский секретарь британского министерства транспорта. Он подчеркнул, что не было никаких официальных причин, чтобы помешать британскому гражданину Понтекорво выехать за рубеж, а также заявил: «Др. Понтекорво, хотя работал в отделе ядерной физики Харуэлла, не был занят секретной работой. В течение нескольких лет до этого его контакты с такой работой были очень ограничены, и у него не было непосредственного контакта с работами по созданию атомного оружия».

Такой же позиции придерживался и министр снабжения Г. Штраус, который давал соответствующие пояснения в палате общин британского парламента. Там ему задали хороший вопрос: «Как же так произошло, что выдающийся физик получал годовую зарплату 1100 фунтов? Не является ли произошедшее поводом задуматься о пересмотре зарплат ученым?»

Прошло время, открылся огромный массив секретных данных и по дешифровке советской переписки, и по архивам КГБ, вывезенным различными перебежчиками в 90-х, но никаких официальных данных о возможной шпионской деятельности Бруно не обнаружено. Я подчеркиваю: официальных – поскольку ни правительство Великобритании, ни правительство США не предъявили Бруно никаких обвинений в какой-либо незаконной деятельности. И это надо обязательно иметь в виду, когда вы будете читать следующие версии Туркетти и Клоуза.

Версия Туркетти

Туркетти [5] считает, что ключевым событием, подтолкнувшим Бруно к изменению его жизни, было опубликование 22 августа 1950 г. во всех мировых СМИ сообщения об иске «мальчиков с улицы Панисперна» к американскому правительству на 10 млн. долларов. Сумма непомерно огромная по тем временам.

История патента о замедлении нейтронов удивительна и поучительна. Если в 1936 г. на предложение Корбино подать патент Ферми звонко смеялся, то затем он и его ученики стали с успехом продавать этот патент сначала в Европе, а с 1940 г. и в США. Они получили американский патент на сам метод, а также на его использование для производства радиоизотопов.

Бруно даже удалось продать будущие роялти! За 50 долларов он уступил 5 % будущих доходов С. Щербацкому, а за 500 долларов – 50 % своей доли продал Эудженио Фубини[11] [5].

Однако ситуация с получением возможных роялти была довольно непростой. В Лос-Аламосе с самого начала атомного проекта был открыт патентный отдел. Он отслеживал новые открытия ученых и защищал соответствующую интеллектуальную собственность в виде открытых и секретных патентов. Всего было подано 1250 патентов, из которых 100 были засекречены. Например, Ферми зарегистрировал 18 изобретений, за каждое из которых он получил от американского правительства символическую плату в 1 доллар [5].

Однако это были новые изобретения, возникшие в ходе исследований под эгидой и на деньги американского правительства. Что же касалось использования уже сделанных открытий, то в 1943 г. Ферми и Сегре обратились к патентным руководителям с просьбой рассмотреть вопрос о компенсации за использование патентов, которые были созданы до начала работ по атомной бомбе. Переговоры велись через патентного поверенного Габриелло Джанини, которому была передана доля авторских прав по патенту.

Дело осложнялось различными бюрократическими препонами, исчезновением одних законодательных органов, возникновением других. В результате только к 1947 г. был получен ответ ведомства на запрос Джанини. Изобретатели хотели получить за использование патента на замедление нейтронов миллион долларов плюс по 100 тыс. за каждый год его использования до окончания действия патента в 1957 г. Однако патентное ведомство сочло такие запросы необоснованными. В ответе подчеркивалось, что некоторые из авторов изобретения являются итальянцами, подданными вражеского государства, которым не полагается никакое возмещение, а также то, что Э. Ферми является государственным служащим и тоже не может претендовать на вознаграждение.

Меж тем замедление нейтронов играло не только ключевую роль в процессе накопления плутония, что было основой для атомной бомбы, но и для наработки самых различных изотопов, которые стали использоваться для медицинских и промышленных целей. Уже в 1949 г. государственная Комиссия по атомной энергии продавала 94 изотопа, а никакого вознаграждения авторы патента за