Штам. Начало - Гильермо Дель Торо

Выслушав короткий доклад Эфа и мельком осмотрев один из трупов, директор Барнс спросил о выживших.

— Никто не имеет ни малейшего представления о случившемся, — ответил Эф. — Они не в силах нам помочь.

— Симптомы?

— Головные боли, порой сильные. Мышечные боли. Звон в ушах. Дезориентация. Сухость во рту. Проблемы с координацией движений.

— В общем, примерно то же, что может испытать любой человек после трансатлантического перелета, — сказал директор Барнс.

— Нет, Эверест, это что-то необыкновенное, — возразил Эф. — Мы с Норой вошли в самолет первыми. Пассажиры — все до единого — были уже за чертой. Никто не дышал. Четыре минуты без кислорода — это предел, затем повреждение головного мозга становится необратимым. А эти люди, вероятно, оставались без кислорода больше часа.

— Получается, что не так, — усомнился директор. — И что же выжившие? Они так-таки ничего тебе и не рассказали?

— Они задали мне больше вопросов, чем я — им.

— Есть у этих четырех что-то общее?

— Я как раз этим и занимаюсь. Хочу попросить у тебя помощи — нужно подержать их в изоляторе, пока мы не закончим нашу работу.

— Помощи?

— Нам важно, чтобы эти четыре пациента сотрудничали с нами.

— Так они и сотрудничают.

— Пока. Я просто хотел бы… В общем, мы не можем рисковать.

Директор пригладил свою аккуратную седую бородку — верный признак, что он скажет какую-то банальность.

— Я уверен, что, умело обращаясь с больными, применяя тактику мягкого убеждения, мы сможем эффективно использовать их признательность судьбе за чудесное спасение от страшной гибели и добьемся от них максимальной покладистости.

Барнс улыбнулся, продемонстрировав безупречные искусственные зубы, эмалированные, очевидно, в несколько слоев.

— Как насчет того, чтобы применить Закон об охране здоровья в чрезвычайной ситуации?

— Эфраим, ты ведь знаешь, есть гигантская разница между тем, чтобы поместить несколько пассажиров в изолятор с целью профилактического лечения на условиях полной добровольности, и тем, чтобы их принудительно удерживать в карантине. Тут следует задуматься об очень серьезных аспектах. Буду откровенен, прежде всего — об аспекте публичной огласки.

— Эверетт, при всем к тебе уважении я вынужден не согласиться…

Маленькая ручка директора мягко опустилась на плечо Эфа. Он несколько усилил свой протяжный южный выговор — видимо, чтобы смягчить удар.

— Давай не будем тратить время попусту, Эфраим. Объективно глядя на все случившееся, отметим, что этот трагический инцидент, к счастью, — а можно было бы сказать: «слава Богу!» — локализован. Скоро будет восемнадцать часов, с тех пор как этот самолет совершил посадку, и за это время больше никто не умер — ни в других самолетах, ни в других аэропортах по всему миру. Это положительный момент, и мы должны делать упор именно на него. Следует дать знать широкой общественности, что наша система воздушных сообщений в полном порядке. Я уверен, Эфраим, что достаточно будет воззвать к чувству долга и гражданской ответственности наших четырех счастливчиков, как они сразу согласятся на полное сотрудничество с нами.

Директор убрал руку и улыбнулся Эфу, как мог бы улыбаться кадровый военный, подтрунивающий над своим сыном-пацифистом.

— А кроме того, — продолжил Барнс, — налицо явные признаки утечки какого-то дьявольского газа, правильно? Все жертвы были обездвижены практически мгновенно — это раз. В замкнутой среде — это два. Выжившие быстро восстановили силы, после того как их удалили из самолета, — это три.

— Вот только вентиляционная система работала исправно вплоть до того момента, когда вырубилось электричество, — вставила Нора. — А это произошло только после посадки.

Директор Барнс кивнул и сложил руки на груди, словно обдумывая ее слова.

— Да, тут есть над чем поработать, не сомневаюсь. Но посмотрите еще вот с какой стороны — ваша команда, можно сказать, провела боевые учения. И вы отлично справились с задачей. Теперь же, когда ситуация, судя по всему, приходит в норму, давайте сделаем все, чтобы вы смогли докопаться до сути происшедшего. Но сначала надо провести эту чертову пресс-конференцию.

— Постой, постой, — сказал Эф. — Что ты сказал?

— Мэр и губернатор проводят пресс-конференцию с участием представителей авиакомпании, должностных лиц из Управления нью-йоркских портов и прочих деятелей. Мы с тобой будем представлять федеральные органы здравоохранения.

— О, нет! Сэр, у меня нет времени. Это может сделать Джим…

— Конечно, Джим может это сделать, но сегодня на пресс-конференцию пойдешь ты, Эфраим. Пора выступить человеку, который способен, как я только что сказал, докопаться до сути происшедшего. Ты — руководитель проекта «Канарейка», и я хочу, чтобы на пресс-конференции присутствовал кто-то, кто непосредственно контактировал с жертвами. Мы должны представить наши усилия в позитивном свете.

Вот откуда все это пустозвонство насчет «никакого удержания», «никакого карантина». Барнс выстраивал политическую линию.

— Но я действительно ничего еще не знаю, — сказал Эф. — И почему так быстро?

Директор Барнс улыбнулся, вновь сверкнув эмалью зубов.

— Принцип врача: «первым делом — не навреди». Принцип политика: «первым делом — выступи по телевидению». Плюс, как я понимаю, нужно учитывать фактор времени. Пресс-конференцию хотят провести до этого чертова солнечного события. Мол, солнечные пятна воздействуют на радиоволны или что-то в этом роде.

— Солнечного события… — Эф совершенно выпустил это из памяти. Около половины четвертого пополудни ожидалась большая редкость — полное солнечное затмение. Для Нью-Йорка — первое событие такого рода за четыреста с лишним лет, в сущности, за всю историю становления Америки. — Господи, я совсем забыл!

— Мы должны донести до широкой американской общественности очень простую мысль. Погибло много людей, и ЦКПЗ ведет полномасштабное расследование. Это гуманитарная катастрофа, но инцидент локализирован, событие явно единичное, поэтому нет абсолютно никаких поводов для тревоги.

Эф постарался скрыть от директора свое недовольство. Его заставляли встать перед камерами и заявить, что все тип-топ. Он покинул зону изоляции и, пройдя в узкую щель между створками гигантской двери ангара, вышел на свет обреченного дня. Эф все еще размышлял, как бы ему увернуться от тягостной обязанности, когда в кармане его брюк завибрировал мобильник. Вытащив телефон, Эф увидел на экране иконку-конверт. Текстовое сообщение с мобильника Матта. Эф открыл его.